Оксана Сергеева - Мажарин

— Я знаю. Я специально… — поймала ртом выдох, захлебнувшись возбуждением.

Его возбуждением.

Почему от касания губ с ума сходили, черт его знает. Но присасывались, как полоумные, и не могли отпустить. Вцеплялись до онемения. Начинали кусать. Мучать. Просили друг у друга еще и еще, зверея от желания. Будто пили с губ и языка, стремясь утолить дикую внутреннюю жажду.

Романтично-медленно ни хрена, блин, не получалось.

Сжав руками и делая глубокий рваный вдох, Мажарин приподнял Марину, придавливая к двери своим телом. Она обхватила его ногами, и от простого, но плотного соприкосновения с ним еще в одежде голова закружилась.

— Кайфа хочу… много… — горячим шепотом.

— Прям много?

— Да. Всю тебя затрахать. Всю… — Терся раскрытым ртом о шею. Слегка вонзал зубы.

Целовал.

Марина улыбнулась. Обвила рукой его плечи. Чуть надавила пальцами на гладкую щеку, поворачивая к себе лицо. Приникла к его рту открытыми губами, и они замерли, еще не целуясь. А только жарко дыша друг другом — проникаясь взаимным желанием, заражаясь общим сумасшествием.

Кайф, говорит… Еще не разделись, а уже трясло не проходящей дрожью. Ломало. И если просто представить на секунду, что случится нечто невообразимое и им кто-то или что-то помешает… Ей-богу, лучше сдохнуть.

Мало поцелуев. Кожа нужна. Тело голое. Вся она. Вся Маришка.

Опустил на пол. Наплевав на пуговицы, стащил с нее кофточку через голову. Подтолкнув к кровати, прижался со спины. Скользнул руками по плечам, по груди, вниз. Расстегнул джинсы и чуть спустил их с бедер. Надавил ладонью на горячий живот. Медленно двинулся по бархатной коже, на мгновение замер пальцами у края трусиков.

И еще медленнее вниз…

— Моя Мариша… — хриплым шепотом. Взрывая россыпь мурашек по спине. Кажется, только от его голоса, от того, как он произносит ее имя, еще немного и она кончит. — Моя красивая, горячая девочка… — Поцеловал в шею. Лизнул, оставляя влажную дорожку от ключицы до уха.

И снова дрожь по ее спине. Приоткрытые губы, сухо утыкающиеся в щеку.

Марина плотно прикрыла веки и зажмурилась, прикусив нижнюю губу. Прильнув к Мажарину, тяжело задышала.

Вторая рука крепко сжимала ее плечи, будто не позволяя вырваться. А она и не собиралась.

Хорошо, что держал — ног не чувствовала, словно проваливалась. Ничего не чувствовала, кроме его пальцев, касающихся горячей влажности.

Ничего. Только бы он не останавливался.

Сергей сжал зубы от желания, сворачивающегося в паху тугой пружиной, представляя, как войдет в нее и что почувствует. Она тугая и напряженная. Это будет глубоко и сильно. И им обоим будет хорошо. Очень хорошо.

Твою ж мать. Как хотелось этого кайфа. С ней по-другому не назовешь. Удовольствие, оно спокойное. А они с Маринкой всегда с ума сходили. У них всё бешено. Ненормально. Необъяснимо. Быстро. Пугающе. Но никак по-другому. Даже если начинали ласкаться спокойно, все равно потом всё летело к чертям. Каждое прикосновение — как по нервам; каждый поцелуй — с дрожью; каждый толчок в нее — с лихорадочным стоном.

Уже знал ее всю. Изучил. Понимал. Читал по звукам, по шепоту, по дрожащим губам, по яростно выгнутому телу. И следующий стон был стоном протеста, смешанного с легким разочарованием, когда убрал руку. Но всего лишь для того, чтобы уложить на кровать и содрать с нее джинсы. Снял их, навис над ней, целуя. Она начала стаскивать с него футболку и случайно чуть царапнула кожу ногтями — по спине пробежала волна мурашек.

Пока сбрасывал свои джинсы, смотрел на нее. Марина избавилась от лифчика и отодвинулась подальше на кровати, села на середине. Безумно красивая. Он мог смотреть на нее вечно. Бесконечно. Всегда он бы мог смотреть на нее, трогать ее, спать с ней. Скудного света уличных фонарей, которые светили в окно, достаточно, чтобы видеть Маришу всю. И в этом желтоватом полумраке она еще красивее — тянущая руки, чтобы поскорее обнять его. Слиться с ним. Они по отдельности уже не существовали.

— Ложись, — легонько толкнув, уложил ее на спину, шире развел колени. Шелково и влажно скользнул языком по внутренней стороне бедра.

Глаза сами собой закрылись, всё тело дрогнуло предвкушением. Боже, как она хотела, чтобы он ласкал ее вот так. Языком. Там. Мягко и горячо.

Вновь и вновь срывая с губ просящие стоны. Пусть это будет бесконечно. Мучительно.

Бесконечно мучительно.

Еще, еще…

Он очертил и надавил языком на твёрдый бугорок клитора, сжал губами.

Такое непередаваемое удовольствие ласкать ее там. Доводить языком. Вылизывать набухшую, возбужденную, безумную. Всю ее чувствовать.

Пульсацию. Жар. Дрожь живота. Натянутость мышц.

— Серёженька, — не говорила, не шептала. Просила, стонала, выстанывала. Тяжело дыша и выгибаясь.

Она скоро кончит. Уже близко.

Приподнялся, нависая, и некоторое время смотрел на нее, раскрытую перед ним, горячую.

Расплавленную острой лаской.

— Моя Мариша… сейчас тебе будет хорошо… — Поцеловал в губы и медленно вошел в нее.

Горячий язык скользнул по ее языку, и Марина вздрогнула знакомой дрожью. По ягодицам прошел озноб, и тут же горячие волны встряхнули обессиленное ласками тело. Ногти безжалостно впились в его плечи. И в ответ он так же безжалостно вдавил ее в кровать, глубоко двигаясь, хотя глубже некуда. Сильнее. Пока она не утихла под ним, не перестала яростно сжимать его своими мышцами. Кусать, стонать…

— Да, моя девочка, вот так хорошо… умница.

Она еще тяжело дышала и выдала что-то похожее на смех. Гортанное и хриплое.

Удовлетворенное.

— Всё, теперь можно лямурить, как я хочу… — Скользя пальцами вверх по ее животу. По груди — сжимая.

— Я даже знаю, как ты хочешь.

Он привстал на руках, и Марина перевернулась на живот, втайне удивляясь. Боже, тело стало мягкое, но неповоротливое, будто разобранное по суставам. Поэтому она удовольствием распласталась на постели, позволяя Мажарину уложить себя так, как ему будет удобно.

— Кайф, кайф… — Навалился на нее, чуть согнув одну ее ногу в колене. Еще не взял снова, просто придавил собой, почти не удерживая веса, впитывая в себя ее дрожь.

Да, кайф… без внутренней гонки, что не успеет, не получит. Без рывков и смятения.

Расслабиться под ним. С сумасшедшим наслаждением, просто отдаться, чувствовать всем телом его удовольствие. Быть с ним. Знать, как хорошо ему…

Она на секунду напряглась, когда он снова погрузился в нее и замер. Приподнялся на локтях, немного освободив от своего веса и дожидаясь свободного вдоха, который покажет, что можно продолжать.

Сквозь стиснутые зубы Марина застонала и выдохнула.

Почти без дыхания в такой позе, без возможности двигаться и как-то управлять, помогать. А только бессильно, задушенно стонать и терпеть вновь начавшуюся сладкую муку. Язык, ласкающий спину. Влажные поцелуи на плечах. Сначала осторожные толчки, потом горячие быстрые.

— Мариша моя… Только я буду тебя трахать… только я буду с тобой спать… только я… я всегда буду тебя трахать, всегда, всю жизнь… только я… — шептал прямо в ухо, иногда приглушенно рыча.

Натужно застонав, Марина сжала в кулаках покрывало. Мажарин стиснул ее запястья, снова плотно наваливаясь и парализуя.

Это было, как обещал, — глубоко и сильно. Снова внутри палящий жар и удовольствие по венам кипящей кровью. Пересохшее горло. Сладкое бессилье. Неотвратимо накатывающий оргазм…

— Иди ко мне, — перекатился на спину и увлек ее на себя.

Она уселась на него, поерзала. Нависла, загнанно дыша ему в губы. Будто хотела что-то сказать, но не смогла и лишь застонала.

— Я знаю, знаю… — надавив ладонями на ягодицы, заставил скользнуть на себе вверх.

— Не могу говорить, — сухо сглотнула, откинув от лица спутанные волосы. Приникла ртом, но не целовала. Он целовал.

Ласкал языком, целовал приоткрытые губы. Сухие, искусанные. Шею. Грудь. Обводя языком и втягивая болезненно напряженные соски в рот. Чуть прикусывал. Чувствовал, что она уже начинает дрожать внутри, двигаясь на нем быстрее, ускоряясь.

Уже близко. Совсем близко. Горячо в ней, скользко от страстной влаги. Невозможно сладко.

Невыносимо хорошо.

Пальцы с силой впились в бедра. Рефлекторно. До синяков.

И первый спазм, заставивший ее рвано беззвучно вздохнуть и выгнуться…

Сильнее в нее, сильнее…

До последней дрожи. До вымученного стона. До свободного вздоха…

Крепко обнял ее, еще трясущуюся, опьяненную. Взмокшую. Всю им пропитанную.

Она в кольце его рук задышала свободнее.

— Серёженька, мой дорогой, мне так хорошо, очень хорошо.

— Волшебное слово.

— Спасибо, милый, — с тихим слабым смешком.

— Не то говоришь, — посмеялся он, словно смех этот выдохнул.

— Я знаю, — и она, удушливо посмеявшись, поцеловала.

Мажарин сдавил руками ее голову. Твердо прижался ко рту, глубоко скользнув в него языком. Так горячо у нее. Жарко. Он хотел быть там, войти и коснуться этого жара. Шелкового влажного языка. Нежной щеки изнутри, твердого нёба…

Прямо сейчас. И, наверное, умереть от этих ощущений.

Марина оторвалась и зашептала:

— Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо, очень хочу… — Мягко и широко лизнула шею.

Всосала кожу с поцелуем. И плевать, что засос будет на видном месте.

Она хотела. Да, очень. Горела желанием получить его удовольствие. Разбить его в нем. Умертвить и оживить. Руками, губами. Горела, как безумная…

Сдвинулась с него, всё еще чувствуя свою слабость. Сползла вниз по крепкому телу.

Погладила его. Нежно. Сомкнула пальцы у самого основания и чуть сжала.

Дыхание у Мажарина оборвалось, и живот свело судорогой предвкушения.

Обхватив губами головку, слизнула обильную влагу. Прошлась языком по всей длине.

Убрала руку, горячо и туго вобрав его в себя. Медленно ласкала, быстро доводя до сумасшествия. Без рук. Только губами и языком.

Заставляя запрокидывать голову и вжиматься в постель от накатывающих судорог. От нежности и твердости. От жара. Того самого. Глубокого, до стенки глотки.

Что-то прошептав, неразборчивое сладко-бредовое, погладил ее щеку. Низко застонал.

Она застонала тоже. Едва слышно. И этот тихий звук, прокатившийся по телу вибрацией, убил последние остатки самоконтроля.

Жар захлестнул, пробивая новым потом. Стиснув зубы, Сергей внезапно вздрогнул. Хотел оттолкнуть от себя, но Марина перехватила руку, и он, не сдержавшись, чуть выгнулся. Глубоко толкнулся ей в рот и кончил, взрываясь каждой клеточкой своего тела.

Отпустив его, она сглотнула. Лизнула бедро, словно вытерла язык.

— Грязненько получилось, да, — хрипло и с трудом проговорил, запустив пальцы в волосы и сжав ее голову. Подтягивая на себя вверх, хотя сил в руках не было.

— Я тебя попробовала. Поела…

— Вкусно?

— Кайф. — Легла ему на грудь, уткнувшись лицом во влажную шею. — Я обожратая сексом.

Он поцеловал ее запястье, улыбнулся и слабо обнял.

Душ приняли вместе, но не отмылись. Кажется, им теперь вовек друг от друга не отмыться.

Неважно, что вместе они недавно, важно, как прошло у них это время.

Каждая минута рядом. Бок о бок, кожа к коже. Продолжая мысли друг друга. Порой, угадывая.

В комнате до сих пор стоял тяжелый запах секса. Забавно… Похожий на запах жженых спичек. Серы. Оттого, наверное, он такой въедливый. Всё им пропиталось. Постель. Разбросанная по полу одежда. Воздух. Еще звенящий и вибрирующий от их вскриков и стонов.

Они улеглись, сплелись, обнялись. Не прикрываясь одеялом. Маринка уткнулась Сергею в грудь и вдохнула. Ей очень нравилось, как от него пахнет. Все женщины на запах реагируют, она не исключение. Еще при первой встрече оценила его парфюм. Аромат туалетной воды, раскрывающийся на теплой коже, становящийся живым… Что-то невообразимо вкусное, сводящее с ума. Парфюм у Мажарина дорогой. Большие деньги он мог вбухать за три вещи: парфюм, обувь, кожаная куртка. Остальное по потребности.

Очень много она узнала о Мажарине за короткое время. Больше, чем о некоторых и за годы общения. Они же жили вместе. Каждую минуту проводили вместе. Разговаривали, делились чем-то. Обсуждали что-то. Всё подряд. Обычно и буднично, без давления друг другу на мозги. Она тоже делилась с ним своими мыслями. Чем могла… Хотя совсем от этого отвыкла. Ее мысли и переживания давно уже никого не интересовали. Но то, что ему можно услышать, он услышал.

Заснули быстро. Без разговоров и перешептываний. Уставшие, пресыщенные, утомленные.