— А это ваш ребенок? — спросила я.

Еще бы, а то чей же!

— Она так утверждает. — Я удивленно вскинула брови. — Кое-кто станет внушать вам, что она меня одурачила, обманом заставила принять то, что принадлежит не мне. Но я думаю, ребенок мой, а Икеннаи никогда не опускалась до обмана. Я забрал у нее ребенка в обмен на кошель золотых — пусть она купит себе дом и сменит ремесло, если пожелает.

Он не сводил с меня своих серьезных глаз.

— Вы любили ее? — Чисто женский вопрос, в котором скрыта глубокая зависть.

— Нет. Просто мне нужна была женщина. — Чисто мужской ответ, сопровождаемый небрежным пожатием плеч.

— Мне неприятно представлять, как вы были с нею.

— А мне неприятно, что Бернат де Вентадорн пел вам любовные песни!

— И что из этого следует?

— Вы примете его?

На мгновение я перестала укладывать волосы и задумчиво склонила голову набок.

— Отчего я должна принимать бастарда, рожденного кабацкой шлюхой?

— Оттого, что я прошу вас об этом. И оттого, что люблю я именно вас.

Легко сказать. Оставив прическу в покое, я схватилась за край одеяла, стараясь скрыть свои мысли.

— Его зовут Жоффруа, — сообщил Анри. — Если вы не найдете в себе сил принять его, то я договорюсь по-другому.

— Как же?

Я сознавала, что голос мой звучит слишком холодно и неуступчиво, но ведь моя кожа еще хранила тепло его тела, мне было трудно простить мужа.

— Даже не знаю. Да нет… понимаете… я не хочу ничего другого. — Я посмотрела на Анри и впервые заметила в его глазах тень сожаления. — Дело вот в чем, Элеонора: согласитесь ли вы усыновить его? Он славный мальчик и заслуживает того, чтобы я позаботился о нем по-настоящему. Я не мог оставить его у матери. Сделаете ли вы это ради меня — воспитаете ли его, как моего сына? Он не станет угрожать наследию наших с вами сыновей, но я хочу, чтобы он рос в моем доме. Я желаю, чтобы его признали моим сыном. Примите его, Элеонора!

Я тяжело вздохнула. Безоблачным этот брак не будет. И все же… Лучше, чтобы сын Анри воспитывался под моим присмотром, чем стал орудием борьбы за власть в чужих руках. В умелых руках бастарды могли быть опасным оружием. Так почему бы и не усыновить его? Жоффруа станет воспитываться вместе с Гильомом и другими сыновьями, которых я намеревалась еще родить.

В итоге я не смогла отказать супругу.

— Я сделаю так, как вы просите. Но если поймаю вас с этой плодовитой Икеннаи, Анри, я проломлю вам череп.

— Значит, придется постараться, чтобы вы меня не поймали, правильно я понял?

Бросая на меня украдкой озорные взгляды, он с проснувшимся аппетитом наклонился и прижал меня к простыням. Нетрудно было распустить завязки на его рубашке.

— Вы по натуре великодушны, Элеонора. Я вам случайно не говорил сегодня, как ваши волосы напоминают мне солнечные лучи, которые озаряют своим светом побережье Англии осенью?

Поцелуи его дышали нежностью, на время он снова стал моим — большего я и желать не могла. Я была совершенно удовлетворена.

Не успел он уехать, как я понесла новое дитя.

Несчастья обрушиваются на нас тогда, когда их совсем не ждешь. Наверное, напрасно я была такой жизнерадостной, такой уверенной в предстоящем счастье. Анри возвратился лишь через несколько месяцев, но это не беда: я, кажется, стала привыкать к тому, что наши отношения продолжаются и в разлуке. Не доставлял хлопот и Жоффруа, его сын. Он был очаровательным ребенком, рано стал говорить и болтал без умолку. Он ко всем, даже ко мне, приставал, лепеча что-то, к тому же обожал размахивать деревянным мечом (это Анри подарил ему не подумав), подвергая опасности всех, кто оказывался поблизости. Нет, дело было не в Жоффруа — его я стала любить не меньше, чем родного сына. Когда же обрушилось несчастье, оно оказалось совсем неожиданным, и поделать я ничего не могла.

Небольшая кавалькада въехала, цокая копытами, на парадный двор, Анри — впереди всех, и я встретила его без каких бы то ни было дурных предчувствий. Знакомая сцена суматохи, вызванной его приездом. Я спустилась по лестнице, неся Гильома на руках, Жоффруа топал рядом со мной — в последнее время он всегда был рядом со мной, чем бы я ни занималась, — и мы, ничего не подозревая, пошли через двор навстречу Анри.

— Приветствую вас, господин мой! — На людях я предпочитала обращаться к нему официально. — Добро пожаловать к себе домой. — И добавила, не смогла удержаться: — Я и не ожидала увидеться с вами так скоро. Думала, сначала рожу ребенка, а уж потом и вы приедете.

Анри медленным движением поднял забрало шлема.

— Элеонора…

Глаза его закрылись, потом снова открылись.

— Анри!..

— Я должен был приехать… Мне надо было вернуться сюда.

— Да в чем дело? — Я нахмурилась. — Нам что, угрожает опасность? Не могу представить какая. — Стены Руана были способны выдержать осаду самого многочисленного войска.

Анри, не тратя больше слов, как всегда, уверенно соскользнул с седла — и упал к моим ногам бесформенной грудой доспехов и пропотевшего, забрызганного грязью рыжего плаща, да так и остался лежать не шевелясь.

— Анри!

Он так и лежал на мощеном дворе, не подавая признаков жизни.

— Анри!

Я положила Гильома на землю и, не задумываясь ни о своих пышных юбках, ни о раздавшейся вширь талии, встала на колени, сняла дрожащими пальцами шлем, стянула подшлемную шапочку.

— Анри!

Ответа не последовало, и острый приступ страха пронизал меня всю, заставив сжиматься и сердце, и живот. На какое-то мгновение — пока я не ощутила, как его грудь под моими пальцами вздымается и опадает — на меня нахлынула тошнота, а глаза застлала пелена. Я подняла голову, посмотрела на окруживших нас рыцарей.

— Что с ним произошло? — И вдруг увидела человека, который соскочил с коня и упал на одно колено рядом со мной. — Жоффруа! Вы-то что здесь делаете?

То был Жоффруа, угрюмый и тщеславный братец Анри, мой неудачливый похититель. Он и сейчас оставался угрюмым.

— Я приехал с ним вместе, — огрызнулся он на мой вопрос. — Мы заключили мир.

— Скорее уж, вы запросили о мире, — не осталась я в долгу, стаскивая с Анри кольчужные рукавицы и распуская застежки доспехов на горле. — Думаю, у вас просто не было иного выхода, ведь Анри отобрал у вас вер три замка! А кому нужен в союзники безземельный предатель?

— Побойтесь Бога! Никакой я не предатель…

Но я его уже не слушала. Все мои чувства снова сосредоточились на человеке, который лежал у меня на руках. Он был до ужаса недвижим. А ведь Анри так редко даже сидел спокойно.

— Он ранен? — спросила я настойчиво. — Опасно?

Впрочем, на это не похоже.

— Нет, — отозвался Жоффруа, не в силах скрыть своего беспокойства. — Всю последнюю неделю он был чем-то болен. Пытался сопротивляться болезни, да только слабеет с каждым днем.

Болезнь?

— Внесите его в замок, — приказала я, поднялась на ноги, взяла на руки Гильома, которого отвлек от неуместного любопытства один из капитанов.

Анри внесли в замок, в его покои, положили там на ложе, а я стала разбираться, в чем дело.

Лицо его посерело, на лбу и верхней губе то и дело выступали капли пота, хотя кожа на ощупь казалась холодной и липкой. Он лежал без чувств, тело подергивалось, будто ему снились страшные сны. Что же это за болезнь? Чума? Но характерной сыпи не видно. Желудочное заболевание, подобное тому, что унесло жизни и моего, и его отца? Однако ни рвоты, ни поноса не было. Когда я отстегнула и вытащила из-под Анри перевязь меча, мои руки дрожали уже очень сильно. Какой беспомощной я чувствовала себя, не представляя, что это за болезнь и чем она вызвана!

И я позвала единственного знающего человека, о ком смогла подумать.

— Агнесса… — От испуга у меня едва ворочался язык. — Что это с ним?

Она притронулась ко лбу Анри, пощупала горло, задержала руку под подбородком, где яростно пульсировала жила. Сердито нахмурилась.

— Что-то вроде лихорадки, называется потовая горячка[95]. Она его крепко зацепила.

— Он умрет? — едва осмелилась я спросить, еще больше страшась ответа.

Мне кажется, еще никогда слова не шли у меня с языка с таким трудом.

— Не умрет, если только нам удастся сбить жар. Жар очень сильно напрягает сердце, госпожа.

— Но у него крепкое сердце.

— Он и сам крепкий, однако горячка высасывает силы из самых сильных.

Это совсем меня не утешило. Внутри все сжалось от страха, а дитя в утробе беспокойно задвигалось и забило ножкой.

— Тебе известно, что нужно делать?

— Да я уж что-нибудь попробую. Мне приходилось видеть подобное раньше, когда я была с королевой Аделаидой в Морьене. Кто говорит, что это от дурных испарений воздуха, кто винит гнилую воду. — Агнесса посмотрела на меня и сказала честно, как я от нее и ожидала: — В чем бы ни была причина, эта болезнь опасна для жизни.

— Не дай ему умереть, умоляю! — Я прикрыла рот пальцами. — Он так нужен мне!

Я знала, что так оно и есть. Не власть, не безопасность Аквитании, даже не надежда на королевский венец — мне был нужен он сам. Мне был нужен Анри. Наверное, это и была любовь, несущая с собою боль и неуверенность.

Я целиком доверилась Агнессе. Она умела ухаживать за больными, а я, по ее настоянию, присела отдохнуть. Поначалу я было заупрямилась, но Агнесса резко бросила, что совершенно незачем подвергать опасности дитя в утробе. И что это будет за помощь, если я сама заболею? Справедливо. Поэтому я подчинилась и спрятала свои страхи поглубже.

Клянусь Пресвятой Девой, как же было трудно просто сидеть и смотреть! Признаки горячки стали очевидны, когда мы освободили Анри от доспехов, рубахи и штанов: кожа сделалась восковой, мышцы обмякли. За столь короткое время, когда он голодал, торопясь добраться до дома, от Анри остались одна кожа да кости. Агнесса, не проявляя открыто ни малейшей симпатии, взялась горячо ухаживать за Анри. Она старалась, насколько можно, умерить сжигавший его жар, прикладывая ко лбу и к телу смоченные в холодной воде тряпки.

А каким долгим и жутковатым делом оказалась попытка влить ему в рот настой из коры белой ивы! Я же могла только не мешаться у Агнессы под руками, да ещё сидеть рядом с Анри. Этим я и занималась, днями и ночами, когда он то метался в жару, то дрожал, как от ледяного ветра. Я держала его за руку. Говорила с ним. Бесконечно говорила о том, что привязывало его к жизни. Например, о том, что он совершит, когда снова вернется в Англию. О том, как войска нетерпеливо ждут, когда же он воссядет на английском престоле, принадлежащем ему по праву. Подробно описывала ту гордость, какую он должен испытать, когда голову его увенчает наконец корона Англии. Говорила, что он обязан выздороветь. Что все держится только на нем. Говорила и говорила до тех пор, пока не охрипла совсем, а Анри уж должен был бы очнуться и велеть мне умолкнуть.

— Вам, госпожа, необходимо отдохнуть, — обратила в конце концов внимание на меня Агнесса.

Я упрямо замотала головой.

— Я проехала через всю Палестину, переваливала через горы, переправлялась через разлившиеся реки, пережила наводнение и непрестанные нападения вражеских отрядов. Пережила предательство Людовика. Пережила отстранение от власти и заключение. Ночь-другая без сна мне не повредят.

— А ребенку?

— Ребенок родится сильным, как его отец. Еще две-три ночи ему тоже не повредят.

— Возможно, это будет длиться больше двух-трех ночей. Он-то молод и силен, и все же…

— Нет, Агнесса. — Я сжала ее руку в поисках утешения, успокоения. — Если я отправлюсь в свою постель, если я усну, у Анри хватит вредности умереть в ту минуту, когда я выйду из комнаты. Разве я смогу это себе простить? Я останусь здесь, Агнесса, до тех пор, пока не станет ясно, к какой развязке идет дело.

Это, наверное, прозвучало бессердечно. Мне так подумалось. Но я не была бессердечной. Просто на мое сердце навалился такой груз, и мне нечем было защититься от возникшей боли. Бог свидетель, Анри пугал меня. Смерть зловещим призраком притаилась в углу комнаты, оскалив зубы, вытянув вперед когти, злобная, как львы на гербе Анжу. Несколько суток подряд его грудь едва вздымалась, и ко мне снова и снова возвращался страх — не отказалось ли от борьбы это ослабевшее тело? Временами же его невозможно было утихомирить, и мы вдвоем с Агнессой пытались удержать его на ложе, прикладывали мокрые тряпки, держали за руки, пока Агнесса вливала ему в рот настойки и отвары неведомых трав. Проходило время — и он вдруг начинал бормотать, громко кричал. Кого-то проклинал, кому-то что-то приказывал. Ни разу не помянул мое имя, только Стефана и Евстахия, один раз — Жоффруа. Однажды вспомнил даже Людовика. В бреду Анри продолжал воевать.