— Уже семь часов, — прошептал отец. — Чай готов. Мама еще спит.

— Сейчас…

Свернувшись калачиком, Энни лежала под одеялом. Она слышала, как отец вывел велосипед через заднюю дверь и как заскрипели колеса, когда он отъехал от дома. Энни лежала, ослепленная солнечными лучами, проникающими сквозь длинную вертикальную полосу, разделяющую плотные коричневые занавески. Девочка не испытывала беспокойства. Ей нравилось сдавать экзамены, и она с нетерпением ожидала предстоящее испытание.

Однако спустя какое-то время Энни почувствовала, что с ней что-то не так. Кровать казалась липкой, а ночная рубашка почему-то прилипла к ногам. Энни еще немного полежала, пытаясь понять, что же это, а затем осторожно встала. Она ахнула от ужаса. Простыня была запачкана кровью! Перепугавшись до смерти, Энни взглянула на ночную рубашку.

Она сейчас умрет!

Внизу живота появилась тупая боль, словно в том месте были подвешены тяжелые гири. Энни затряслась от страха и издала жалобный звук. Мари, беспокойно повернувшись на другой бок, натянула на голову стеганое одеяло.

— Мари!

Энни начала трясти сестру, чтобы та проснулась. Ей нужно было срочно с кем-то поговорить.

— В чем дело? — Мари села на постели, убирая темные волосы с лица.

— Смотри! — Энни указала на кровать, а затем на свою рубашку.

— О, Господи Иисусе! — испуганно воскликнула Мари. — Должно быть, это то самое…

Несмотря на то что Мари была младше, в житейских делах она разбиралась лучше, чем ее сестра. Несколько месяцев назад она подробно описала, как появляются на свет дети.

— Ты о чем? — жалобно вскрикнула Энни.

— Я не помню точно, как именно это называется, знаю только, что это случается с каждой женщиной, вот и все.

— Почему же ты не рассказала мне об этом раньше?!

Мари пожала плечами.

— Я думала, что ты уже знаешь.

Энни немного успокоилась, хотя по-прежнему испытывала страх. Итак, она не умрет, но неужели так и будет истекать кровью всю оставшуюся жизнь? Эта мысль определенно ее угнетала.

— И что же мне теперь делать? — Ей даже в голову не пришло спросить об этом у матери.

— Расскажи обо всем Дот, — посоветовала Мари.


Экзаменационные вопросы, казалось, не имели никакого смысла. Энни перечитывала их снова и снова, однако все, о чем она могла сейчас думать, это кусок старой пеленки между ее ног. Девочка совершенно забыла, как решать десятичные дроби, и никак не могла вспомнить, что такое прилагательное.

Два с половиной часа, казалось, тянулись бесконечно. Когда время закончилось, Энни оставила листок бумаги на столе, зная, что с треском провалила экзамен.


Томми отворил дверь, услышав стук Энни. Он был самым старшим из сыновей Дот — ему было семнадцать лет, и он был таким же высоким, как Берт, но худым как грабли — в мать. Из-под его выходного костюма выглядывала голубая рубашка, рыжие волосы были пострижены «а ля Тони Кертис». Если бы он не приходился Энни двоюродным братом и если бы у нее не было так тяжело на душе, она сочла бы его невероятно привлекательным молодым человеком.

— А я как раз собираюсь в кино, — рассеянно произнес Томми, когда его кузина вошла в дом.

Сверху доносилась звучавшая по радио музыка. Альма Коган исполняла песню «Сколько стоит этот песик в витрине?», а на кухне во весь голос распевала Дот. Берта нигде не было, но Энни уже заметила маленьких мальчишек, играющих на улице.

— Привет, милая, — улыбнулась Дот, но тут же стала серьезной, заметив трагическое выражение ее лица. — Что случилось?

— Я провалила экзамен!

Дот скривилась, но ненадолго.

— Ну, это еще не конец света, милая, да и вообще я не в восторге от этих классических школ. Большинство ребят платят, чтобы попасть туда, и там учатся одни снобы. Тебе будет куда лучше в обычной школе.

— Но это еще не все, — сказала Энни, готовая вот-вот расплакаться. — Дело в том, что…

Тут по лестнице с грохотом спустился Майк, толкнув Энни в бок, и принялся чистить зубы в ванной комнате. Алан стал исполнять песню с того момента, где остановилась Дот, при этом пытаясь скопировать отрывистые интонации Альмы Коган. При других обстоятельствах это наверняка вызвало бы у Энни улыбку.

— Что, милая? — настойчиво спросила Дот, но, увидев, что Энни указала взглядом на своего кузена, сказала: — Ну же, пойдем в гостиную.

Комнате уже давным-давно вернули прежний великолепный вид. Мебельный гарнитур стоял вдоль стены, а полированный раскладной стол — посередине, занимая слишком много места. В углу располагалось новое приобретение — телевизор с наброшенной на него парчовой тканью и статуя Девы Марии. Несколько дней назад по меньшей мере двадцать человек набились в эту комнату, чтобы посмотреть коронацию королевы Елизаветы и послушать комментарии Ричарда Димблби.

Когда Дот села в серое ворсистое кресло, Энни наконец-то позволила себе расплакаться, ведь ей так хотелось сделать это в течение дня.

— Когда я проснулась сегодня утром, кровать и моя рубашка были испачканы кровью…

— О, мое бедное дитя! — Дот встала на колени и погладила лицо Энни шершавой рукой. — И ты никак этого не ожидала?

Энни с печальным видом покачала головой.

— Ах, эта чертовка Роза, мне хочется задушить ее! — гневно воскликнула тетушка. — Мне следовало бы самой рассказать тебе об этом, так ведь? Но мне даже в голову не пришла эта мысль, а все потому, что у меня мальчишки. — И она принялась плакать, испытывая сочувствие к Энни и гнев по отношению к Розе. Через какое-то время Дот вытерла лицо фартуком. — А знаешь что, давай-ка немного выпьем! По капельке виски, а? Это пойдет на пользу твоему животику и успокоит нервы.

Тетушка открыла сервант, достала бутылку и налила совсем немного виски в два бокала.

— Я сама частенько пропускаю рюмочку спиртного, — сказала Дот, снова повеселев. — Но, заметь, только одну. А если больше, то я не отвечаю за свои действия. Берт убьет меня, обнаружив, что бутылка наполовину пуста.

Сперва Энни чуть не задохнулась, сделав глоток виски, но потом почувствовала внутри тепло и начала расслабляться. Внезапно завопил один из мальчишек:

— Мама, где моя голубая рубашка?

— Господи Иисусе! — ахнула Дот. — Уверена, именно в ней наш Томми отправился гулять… Она в стирке! — закричала она.

— О ма! — произнес кто-то печальным голосом.

Дот усмехнулась.

— Ну что, тебе уже лучше, милая?

Энни кивнула. У нее приятно кружилась голова.

— Перед уходом я тебе кое-что дам, — пообещала Дот, — а еще расскажу, что тебе следует покупать каждый месяц.

— Ты хочешь сказать, что это не навсегда? Это иногда прекращается?

— Это длится всего несколько дней в месяц, вот и все. Скоро ты к этому привыкнешь, — спокойным голосом сказала Дот. — Некоторые женщины вообще с нетерпением ждут, когда наступит это «проклятие».

— Проклятие! — Впервые за целый день Энни улыбнулась. — Ты ведь ничего не расскажешь моему папе, правда?

— Нет, милая. Ну а как насчет мамы? Ты собираешься ей об этом сообщить?

Энни отвела глаза, избегая взгляда тетушки, и отрицательно покачала головой.

Дот вдруг разразилась возмущенной тирадой:

— Гм! Ты ведь обманываешь меня, Энни, правда? Роза играет с вами в «Змеи и лестницы»! Ты, должно быть, думаешь, что я только вчера родилась. Я не говорила ни слова, потому что Берт велел мне не лезть в чужие дела. Он сказал, что, похоже, у вас с Мари все хорошо, поэтому мне не следует вмешиваться. — Она рассеянно налила себе еще один бокал виски.

Энни беспокойно дергала нитку серой ворсистой материи на подлокотнике. Среди жестких петель ткани она заметила следы цветных карандашей. Должно быть, это кресло принесли из столовой, где они с Мари когда-то любили рисовать.

— А моей маме когда-нибудь станет лучше? — спросила Энни. Это было именно то, что она уже очень давно хотела узнать.

Ее вопрос спровоцировал целый поток мыслей, поэтому вместо того, чтобы прямо ответить, Дот сказала:

— Твой отец в молодости был настоящим сердцеедом, прямо как наш Томми. У него было больше поклонниц, чем наложниц в гареме у шейха.

Энни едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. Ее отец, этот сутулый, вечно усталый человек с изможденным лицом, который проводил выходные, занимаясь домашним хозяйством, — сердцеед!

Дот заметила скептическое выражение ее лица.

— Он действительно был таким, Энни, — с негодованием произнесла она. — Кен притягивал к себе женщин так же, как ловушка для мух привлекает этих крылатых насекомых. Каждую ночь он хотел заполучить новую девушку. Это длилось до тех пор, пока он не встретил вашу мать. А потом — бах! В общем, это была любовь с первого взгляда.

Энни вспомнила свадебную фотографию, обнаруженную в ящике серванта: молодожены, загадочно глядящие друг на друга.

— Я рада, что со мной не произошло ничего подобного! — чопорно сказала Дот. — Я люблю Берта всем сердцем, но в случае с Кеном и Розой это было нечто слишком… — она искала подходящее слово, — слишком неистовое, — закончила она свою мысль.

— Дот, — осторожно начала Энни, понимая, что раз уж ее тетушка немного пьяна, она могла бы сейчас открыть ей нечто такое, на что никогда бы не решилась в обычном состоянии, — что мой отец сделал в ту ночь, когда погиб Джонни? Ты как-то говорила об этом…

— Я помню, — угрюмо произнесла Дот.

Она откинулась на спинку кресла и допила виски. Радио неожиданно замолчало, и Майк с Аланом с грохотом сбежали по лестнице, словно пара слонов.

— Пока, мама! — закричали они.

Хлопнула входная дверь, затем лязгнул замок, и уже сквозь щель почтового ящика донеслось: «Пока, Энни».

Дот улыбнулась, но выглядела так, словно вот-вот опять расплачется.

— Ну разве они не славные ребята? Я счастливая женщина — у меня есть Берт и мальчишки. — Какое-то время она не говорила ни слова, и Энни подумала, что тетушка уже забыла о ее вопросе, как вдруг Дот наклонилась и взяла ее за руку. — Думаю, ты имеешь право об этом знать, милая. Ты уже почти взрослая, особенно если учесть то, что с тобой сегодня произошло. — Она сделала глубокий вдох. — Тогда у твоих родителей был собственный дом. В ту ночь, когда погиб Джонни, твой отец припозднился, хотя должен был вернуться домой задолго до того, как раздался звук сирены. Убежище находилось в конце улицы, и Роза сложила все, что было необходимо для ребенка. Она отнесла вещи в бомбоубежище, планируя сразу же вернуться за Джонни, и… ну, остальное ты знаешь. Не успела твоя мать переступить порог, как на дом упала бомба. Если бы твой отец пришел раньше, они бы взяли Джонни с собой. — Дот сделала паузу и посмотрела на бутылку с виски, но даже не пошевелилась, чтобы дотронуться до нее.

— И что же сделал мой отец? — чуть слышно спросила Энни.

Дот уставилась на пустой бокал.

— Он был ужасно падок на женщин, твой отец. Не пропускал ни одной смазливой мордашки, несмотря на то, что Роза была единственной женщиной, которую он по-настоящему любил. Как стало потом известно, в тот день Кен проводил время с какой-то дамой… Нет, Энни, думаю, твоей маме никогда не станет лучше, потому что ее душу пожирают ревность и ненависть, замешанные на роковой любви. По-моему, это не имеет ничего общего со смертью Джонни, причина кроется в том, что твой отец ее предал.

— Я поняла, — сказала Энни.

Тетушка по-прежнему сжимала ее руку, но теперь ее пожатие стало настолько сильным, что Энни поморщилась от боли.

— Кен мой младший брат. Он поступил ужасно, но ни один человек не платил за свои грехи так, как наш Кен. Иногда я думаю: а что, если все это притворство, что, если Роза лишь надела маску, пытаясь выжать из мужа раскаяние? Но никто бы не сумел играть так долго, не правда ли? Нужно быть последней сволочью, чтобы из-за собственной обиды сломать столько судеб, включая жизнь своих детей, не так ли, Энни?

Энни горько пожалела, что вообще затронула эту тему. Дот ее сильно напугала. Глаза тетушки сверкали, казалось, что она сошла с ума. Энни пыталась высвободить руку, но Дот держала ее слишком крепко.

— Роза уже носила тебя в своем чреве, когда все это произошло, — хриплым голосом сказала она. — Мы думали, что благодаря рождению ребенка к ней вернется рассудок, но ничего не изменилось. Что касается Мари, то она появилась на свет случайно. — Тетушка горько засмеялась и снова посмотрела на бутылку с виски.

Энни наконец удалось убрать руку. Она поставила бутылку обратно в сервант и оживленно спросила:

— Может, выпьем по чашечке чая, тетушка Дот?

Спустя некоторое время к Дот вернулось хорошее настроение.