Возможно, Элли была права. И все же Эмили попыталась отстоять свое мнение.

— Я всего лишь хочу поговорить с Малкольмом. Я переехала к тебе, чтобы встряхнуть его, чтобы заставить действовать, а не для того, чтобы принимать у тебя половину Лондона.

— Это не половина Лондона. На обед приглашены только тридцать человек. По сравнению с приемом на прошлой неделе это самая маленькая и уютная вечеринка на свете.

Эмили вздохнула. Элли, единожды вцепившись в идею, отказывалась идти на любые компромиссы. Но Эмили больше не хотела интриговать. Она хотела тихого разговора с Малкольмом и шанса поведать ему о том, что творится в ее сердце.

Но на записку, которую она послала в клуб, Малкольм не ответил. И Элли сказала, что не пригласила его на обед. Будет ли у них шанс поговорить? Или он действительно покончил с ней, как дал понять в тот день, уйдя из дома?

Сэр Персиваль Пикет был первым прибывшим.

— Прекрасная леди Карнэч! — воскликнул он, театрально сгибаясь к ее руке. — Если бы вы признались мне в своем авторстве, я бы удвоил свои попытки покорить вашу золотую цитадель!

Эмили поперхнулась смешком и услышала хихиканье Элли.

— Я надеюсь, вас не слишком задела скандальность моей книги, сэр Персиваль.

— Задела? Я очарован! Я знал, что в вас кроется искра Божия! И должен посвятить вам поэму, поскольку вы больше не Непокоренная.

— Уверена, что в этом нет необходимости, — сказала она. Во время ее второго Сезона в Лондоне сэр Персиваль посвятил ей ужаснейшие стихи «О васильковые глаза Непокоренной», после чего к ней прикипела эта кличка, а Алекс и Себастьян безжалостно дразнили ее несколько месяцев. Недоставало только еще одной сомнительной оды.

Сэр Персиваль никак не мог успокоиться.

— В своей книге вы назвали меня сэром Галахадом. О, я польщен. Нэй, я просто принижен. Нет, я лишился голоса. Могу лишь надеяться, что верну вам услугу. Я немедленно должен подумать над названием.

И он отправился на поиски бренди, служившего топливом для искусства. Элли опять захихикала.

— Похоже, сэр Персиваль готов вызвать на дуэль твоего мужа из книги.

Эмили поморщилась. Чуть раньше один из гостей Элли сообщил им новости о дуэли Малкольма и Кэсселя.

— Из всех дурацких мужских занятий это самое худшее, — сказала Эмили.

Лакей пригласил в гостиную Фергюсона и Мадлен.

— Надеюсь, вы не клевещете на весь род мужской из-за поэзии старого Перси, — протянул Фергюсон, целуя ее руку.

— Сэр Перси безобиден. Но я терпеть не могу дуэлянтов, — сказала Эмили.

Мадлен поцеловала ее в щеку.

— Не стоит отчитывать Фергюсона за случившееся. Знай я, зачем он сегодня на рассвете покидает дом, я бы сама его пристрелила. Но я с ним согласна — приятно знать, что некий шотландский пэр смог перещеголять его по скандальности.

— Прими мои поздравления, — сухо сказала Эмили. — И как же мой дорогой муж поживает?

— Вполне сносно, но задолжал мне новую шляпу, — ответил Фергюсон. — Ваша честь вне опасности на сегодня, миледи.

Следующими ее приветствовали младшие сестры, Кейт и Мэри.

— Как ты могла не сказать нам, что ты написала «Непокоренную наследницу»? — пропищала Кейт.

— Это ужасно нечестно с твоей стороны, — пожаловалась Мэри. — Сначала Мадлен, теперь ты!

Элли прожгла их взглядом.

— При вашей несдержанности неудивительно, что взрослые не посвящают вас в свои тайны.

Мэри вспыхнула. Об актерской игре Мадлен знали сестры, но не ведало общество — и Эмили считала, что такой скандал им не скрыть.

— Прости, Элли, — сказала Мэри. — Этого больше не повторится.

Сестры взялись за руки и отправились в глубь комнаты, обойдя бормочущего сэра Персиваля, который, похоже, впал в транс перед картиной с почти обнаженной женщиной у камина. Гостиная Элли была обустроена для больших вечеринок и тайных свиданий. Ее репутация хозяйки скандальных приемов появилась благодаря шикарным картинам, маленьким альковам с бархатными драпировками, которые скрадывали звук, а также тяжелым ароматам тепличных цветов, благоухавших в огромных напольных вазах, расставленных по всей комнате. Гостиная напоминала богатый будуар и никак не походила на обиталище скромной вдовы.

Эмили продолжала улыбаться, принимая все новых гостей. У Элли собрались истинные сливки аристократии. Ее влияния в определенных кругах хватило, чтобы заполнить бальную карту на десять дней вперед.

К тому же в ноябре было мало приемов и крайне мало развлечений, если сравнить его с Сезоном весной. Вскрывшееся писательство Эмили, а также то, что Малкольм устроил из-за нее дуэль, при их молчаливой вражде, сделало Эмили главной темой недели. Никто из гостей не стал бы отказываться от приглашения, и все они не собирались ее осуждать.

Тетушка Элли, Софрония, вдовая герцогиня Харвич, величественно вплыла в комнату.

— Герцогиня Бодлингтон была написана с меня? — осведомилась она, игнорируя вежливое приветствие.

Эмили моргнула.

— Да, ваша светлость.

— Чудесно. Герцогиня Девонширская пыталась ее присвоить, но я ей сказала, что автору хватит ума не чествовать такую скандальную особу.

Герцогиня обладала немалым влиянием в свете и всегда прямо выражала свое мнение. Выдуманная герцогиня Бодлингтон была одной из самых комичных особ в сатире Эмили. Она попыталась разгадать выражение лица герцогини, но увидела лишь обычный непроницаемый и слегка недовольный взгляд.

— Прошу прощения за возможное оскорбление, ваша светлость.

Софрония рассмеялась:

— Чепуха. Мне много лет так не льстили. Возможно, вы не получите после этого приглашения в Олмарк, но вам будут рады на любой вечеринке, где я обладаю влиянием.

Она отвернулась. Эмили выдохнула, решив, что она вне опасности.

Но Софрония вновь повернулась к ней.

— Однако меня оскорбила трость. Как вы смели вручить ее мне, словно старухе, которую измучила подагра?

— Только вы могли сделать трость привлекательной частью образа, — отозвалась Эмили.

— Истинно так, — кивнула Софрония. — Я прощаю вас, леди Карнэч.

Герцогиня ушла в глубину комнаты. Элли самодовольно улыбнулась:

— Я же говорила тебе, что этот вечер — прекрасная идея.

— Клянусь, — вздохнула Эмили, — если я снова возьмусь за сатиру, ты не дождешься пощады.

Следующими пришли братья Эмили. Она не говорила с ними с тех пор, как Малкольм оставил ее в изоляции, но их приветствия были теплыми.

Однако взгляд Алекса обещал немедленное осуждение всего, что случилось. Себастьян же, пару недель назад прибывший с плантации на Бермудах, стремился в компанию очаровательных Кейт и Мэри, чтобы поделиться с ними историей своих достижений, и ничуть не интересовался скандалом вокруг Эмили.

За ними вошла Августа в сопровождении лорда Тэррьера, обычного своего компаньона на подобных собраниях. Она была чуть холоднее сыновей, но тоже обняла Эмили.

— Я удивлена тем, что ты не впустила меня в дом на прошлой неделе, — сказала она.

— За это вини Малкольма. Я не знала, что он велел дворецкому отвечать, будто я никого не принимаю.

Раздражение Августы мгновенно сменилось злостью на Малкольма.

— Он просто чудовище. Надеюсь, у тебя есть план, как преподать ему пару уроков.

— С чего все считают, что у меня есть план? — спросила Эмили.

— С того, что у тебя всегда для всего есть планы, — ответила Августа. — Пусть даже ты ими не делишься, как не хотела делиться со мной тем, что в последние годы ты пишешь романы.

Эмили вздрогнула, хотя в голосе матери не было злости.

— Я обещаю, что больше не буду интриговать. Мне очень жаль…

Августа прервала ее:

— Я лишь жалею, что ты не созналась мне. Я ощутила себя полной дурой, когда поняла, что обсуждала с тобой «Наследницу», не зная, что именно ты ее автор. Ты наверняка смеялась над моими предположениями, кто именно отвечает какому персонажу.

— Очень сложно было сдержаться и не рассказать, — созналась Эмили.

— Что было, то прошло, — нахмурилась Августа. — Но я должна признаться, что не подозревала в тебе подобного таланта к скандальности действий. Надеюсь, твоя подруга Пруденс не обладает подобной склонностью.

— К чему это вы? — спросила Эмили, отступая вместе с матерью от двери, чтобы Элли могла поприветствовать новых прибывших.

— Я не могу простить поступка леди Харкасл. Как бы ни злила ее твоя свадьба, ради дружбы со мной она могла бы и придержать язык. Однако мне нравится Пруденс, и дочь не должна отвечать за грехи своей матери. И мне одиноко без вас с Мадлен. Я попросила ее переехать ко мне и быть моей компаньонкой, если она не против.

Эмили усмехнулась.

— Матушка, меньше всего на свете вам требуется компаньонка.

— Неужто я так очевидна?

— Это было мило с вашей стороны, — сказала Эмили. — Правда. И будет приятно осознавать, что Пруденс может остаться в Лондоне, особенно без влияния матери. Но вам не нужна компаньонка.

— Да, это так. Но вы с Мадлен уехали от меня, и я скучаю без юной леди в доме. К тому же ты не единственная интриганка в доме Стонтон.

Она указала глазами на Алекса. Эмили рассмеялась.

— Удачи! Но Алекс не оторвется от книги на время, достаточное для того, чтобы увидеть Пруденс.

Ее мать загадочно улыбнулась:

— Увидим, моя дорогая.

Лорд Тэррьер вернулся с бокалом шампанского для Августы, и они отправились изучать картины.

Спустя еще четверть часа все гости были в сборе. Элли вполголоса обсуждала с Эшби, своим дворецким, как разместить их в столовой, но вдруг раздались чьи-то громкие голоса.

— Кто бы это мог быть? — спросила Элли.

Ее голосу не доставало уверенности, и Эшби поклонился:

— Я выясню, в чем дело, миледи.

Но дело явилось само. По коридору загремели тяжелые сапоги. Эмили отступила от двери. Эшби тут же занял ее место, готовясь защищать свою хозяйку.

— Отойди, Эшби, — пробормотала Элли.

Дворецкий не двинулся с места. Элли вздохнула.

— Ну пожалей хотя бы свое лицо — ты же не сможешь быть моим дворецким, если он сломает тебе нос.

Эшби отступил в тот миг, когда Малкольм вышел из-за угла. И остановился в дверном проеме, один, правда, от него веяло такой опасностью, словно за ним стояла целая армия.

Эмили услышала женский вскрик за спиной. Но не могла отвести от него взгляда. Он не был одет к обеду — нетрудно было догадаться, что он до сих пор не сменил одежду, в которой утром был на дуэли. Короткие бриджи подходили для верховой езды, но никак не для приема, а ботфорты были измазаны грязью, которая осыпалась на восточные ковры Элли.

Он выглядел Вильгельмом Завоевателем, пришедшим потребовать женщину, посмевшую ему отказать. Но Вильгельм и Матильда в конечном итоге любили друг друга, хотя легенды и утверждают, что он выпорол ее за отказ.

Эмили вздохнула и велела себе сосредоточиться на нем — на том, что она видела на лице Малкольма, а не на историях, которые приходили ей в голову. Его лицо было убедительнее любой истории — яростное, хмурое, слегка дикое, с покрасневшими от бессонной ночи глазами и темной щетиной на подбородке. Его взгляд был прикован к ней с того момента, как он переступил порог, словно он безошибочно знал, где она стоит, и мог отыскать ее, невзирая на все преграды.

Ее сердце оборвалось. Вся гостиная перестала существовать. Даже воздух исчез — она не могла дышать под ее взглядом, в котором светилось желание поглотить ее.

— Эмили, — прорычал он. — Пойдем домой.

Глава тридцать вторая

Домой. Это слово значило для него куда больше, чем Эмили думала раньше. Она привыкла к мысли о том, что может быть счастлива в любом месте, достаточно только столика для письма. Однако рядом с ним ей хотелось своих корней. Ей хотелось найти место, которое будет принадлежать только им. Но куда больше она хотела его самого.

Она едва не побежала к нему. Инстинкт говорил ей отправиться с ним домой, затащить в свою комнату и позволить любовной игре заменить все взаимные извинения.

Но ей требовалась уверенность в том, что в его глазах скрыта не только похоть.

Она резко вздохнула. И жестом подозвала дворецкого.

— Эшби, проводи лорда Карнэча в салон леди Фолкстон. Мы побеседуем после обеда, если вы намерены меня подождать.

Малкольм нахмурился. Она услышала смех Себастьяна и хихиканье Софронии, даже сэр Персиваль пробормотал нечто лестное. Но она не сводила глаз с лица Малкольма.

Он злился, да.

Но не считал себя побежденным.

— Я не намерен ждать, — ответил он.