Сара Рэмзи - Мед его поцелуев

— Мое мнение ничего не значит. Возможно, лорд Карнэч прав и стоит сосредоточиться на настоящем.

Алекс открыл рот, чтобы возразить, но Эмили перебила его раньше, чем начались бы академические дебаты.

— Я уверена, что лорд Карнэч не откусит тебе голову за то, что ты выскажешь собственное мнение, — сказала она, пытаясь подбодрить подругу.

Пруденс прикрыла глаза рукой и посмотрела на небо.

— Я думаю, что нам, скромным женщинам, следует говорить о погоде, не так ли?

Эмили фыркнула.

Малкольм снова ринулся в бой:

— Я уверен, что вы гораздо умнее таких разговоров, мисс Этчингем. Что же вы увидели в этих камнях?

Пруденс обвела взглядом каменные кладки и наконец посмотрела на Алекса, хотя, конечно, она могла смотреть сквозь него на большую каменную арку за ним.

— Камни могут поведать лишь часть истории. Я пытаюсь увидеть то, что скрыто, — цвета, которые здесь предпочитали, наречия, на которых говорили, кому служили, во что верили. Зачем строили замок в горах? Почему защищали именно это место? Вот чем я восхищаюсь, милорд, сердцами мужчин, а не бюстами, высеченными из мрамора.

— Мрамора вы здесь не найдете, — заметил Малкольм.

И его слова разбили заклятие. На миг показалась та Пруденс, которую знала Эмили, только на миг подруга почти забыла, где находится. Но голос Малкольма отвлек Прю от Алекса и снова спрятал ее настоящую личность.

— Конечно. Простите мою рассеянность. Я строила замки в Испании.

— И населяла их, — сухо сказал Алекс.

Пруденс залилась румянцем.

— А какой смысл в замке, если в нем не живут люди?

Ее тон стал почти ядовитым — подоплеки Эмили не поняла. Но Малкольм сгладил неловкость.

— В этом мы с вами согласны, мисс Этчингем. Могу ли я предложить вам этот чудесный ростбиф?

Малкольм сменил тему разговора, оставив Эмили размышлять над своими возможностями.

Которых на самом деле у нее не было. Даже если бы она хотела выйти замуж, она не могла позволить Малкольму рисковать политической карьерой из-за нее, только не тогда, когда у ее писательской карьеры есть шанс однажды выйти из тени, не тогда, когда часть ее души надеется на это разоблачение. И она не может отнять у Пруденс то, что так нужно подруге, пусть даже Пруденс выглядит больной, а не очарованной, когда говорит со своим будущим женихом.

Возвратившись в замок, Эмили взяла подругу за руку и потащила за собой в комнату. Она в последний раз спросит Пруденс, даст ей еще один шанс отказаться от мысли о браке. А затем продолжит действовать по своему плану.

— Ты уверена, что хочешь выйти за Карнэча? — спросила Эмили.

Пруденс покачала головой.

— Это не важно, я думаю. Он достаточно мил, чтобы я смирилась. Я не могу позволить себе еще один год в девичестве.

— Но ты с ним почти не разговариваешь, — возразила Эмили.

— Это от ожидания, мне кажется. Я уговариваю себя не нервничать, но когда вижу его и думаю о том, как все могло бы быть… — Пруденс осеклась и проглотила слова о своих «могло бы быть». — Ведь у меня нет твоего бесстрашия. И я не могу продолжать ждать.

— Ты можешь продолжить свои научные труды и после свадьбы, — предположила Эмили, меряя комнату шагами.

Пруденс одарила ее взглядом, которого Эмили не поняла.

— Конечно. Мои труды. Моя нервозность в его присутствии наверняка исчезнет, как только я привыкну к тому, что он рядом. И когда мы поженимся, будет не так уж важно, найдет ли он мои труды и обнаружит ли, что я полнейший синий чулок, не может же он развестись со мной из-за моей любви к древним грекам.

Вернулся намек на улыбку. И Эмили поняла, что нужно делать.

— К слову, о греках. Я нашла в библиотеке то, на что тебе стоит взглянуть.

— Тогда пойдем? — спросила Пруденс. — До обеда еще уйма времени.

— Нет. Это лучше увидеть при свете луны. Сегодня я пораньше сбегу из гостиной. Останься там на некоторое время, чтобы никто ничего не подумал, а затем приходи в библиотеку в одиннадцать, и я покажу тебе то, что нашла.

Пруденс рассмеялась.

— К чему такие предосторожности? Только не говори, что нашла клад!

Эмили подумала о серебряных глазах Малкольма.

— В некотором роде. Я не могу пока сказать большего, это испортит эффект.

— Ну хорошо, — ответила Пруденс. — Я знаю, с тобой лучше не спорить, когда ты что-то задумала.

Эмили поцеловала ее в щеку.

— В конце концов все будет хорошо, Прю. Я обещаю.

План был прост. Эмили встретится с Малкольмом, подтвердит свой отказ, а затем оставит вместо себя Пруденс. Если Пруденс не будет заранее ожидать встречи с ним, она не разнервничается.

А лунный свет наверняка довершит начатое. И в темноте Эмили будет куда проще уйти.

В конце концов, он знал свой долг.

И обед в кругу семьи подтвердил это, как ничто другое. Его братья доверяли ему, мать его обожала. Как он может сказать им, что посчитал женщину важнее их благосостояния?

Однако при всем этом Эмили идеально им подходила. Она была красива, гладко вела разговор, показывала безупречное владение манерами, и, похоже, ей нравилась его семья. Ответ Фергюсона на его вопрос прибыл сразу после обеденного гонга и ничем не намекал на скандалы.

Поспешно нацарапанный ответ содержал недвусмысленное предупреждение: «МакКейб, не женись на гарпии. Ф.».

«Не женись» было подчеркнуто три раза.

Очень четкое свидетельство того, что Эмили и Фергюсон друг друга не любят. Но они оба были сильными личностями — Малкольм отлично понимал, как просто они могли довести друг друга до бешенства. Так было ли мнение Фергюсона основано на фактах?

Малкольм разорвал записку и бросил ее в огонь, проклиная лаконичность Фергюсона. Будь с этим связаны какие-либо законные сожаления, Фергюсон бы их упомянул. Малкольм подозревал, что Эмили и Фергюсон просто не нравятся друг другу. Но что, если восприятие Фергюсона окажется прозорливее интуиции Малкольма? Более точным, чем желание, державшее его на грани в ожидании ее шагов в коридоре?

Карманные часы показывали 10:43. Он захлопнул их крышку и отвернулся от французской двери в дальнем конце библиотеки, чтобы рассмотреть портрет Иана МакКейба, первого графа Карнэч. Малкольм, с его темными волосами, серыми глазами и телосложением воина, невероятно напоминал своего предка, за исключением слегка искривленного носа, который плохо сросся после тренировки с близнецами в прошлом году. Битвы с тех пор, как не стало отца, были маловероятны, но последние веселые годы перед долгим соответствием титулу он развлекался как мог.

Иан был основателем клановой традиции жениться на англичанках. Эта стратегия позволила МакКейбам обзавестись нужными связями и избежать худших нападений со стороны английских монархов. Свою невесту Иан, естественно, выкрал — у политических трюков того времени были свои особенности.

Он улыбнулся. Если верить семейным преданиям, первая графиня влюбилась в Иана еще до конца первой недели. Он не сомневался, что с ним и Эмили произойдет то же самое, если она хоть ненадолго опустит свое оружие и даст ему шанс завоевать ее сердце.

Но если Малкольм ее украдет, Солфорд наверняка прикончит его до конца церемонии. И если под ее милым личиком действительно скрыта опасность, Малкольм не может позволить себе этого. Он был настроен на реальность, не на поэзию и истории из книг. Брак по любви — или, по крайней мере, по страсти — был бы отличным предметом для сентиментальных сплетен, но не смог бы ни прокормить его клан, ни спасти горцев от иммиграции в Америку.

Он был бы рад унаследовать от предка его безжалостность вместо страсти к бунтарству. И он готов справиться с безумием, которое охватило его при виде Эмили, сказать ей, что она не должна приходить. После отбытия гостей он отправится в Лондон и расширит поле поисков. Если после этого он никогда не увидит Эмили, никогда не коснется ее прекрасного тела, тем лучше.

Дверь в другом конце зала открылась. Он услышал, как дверь закрывается с тихим щелчком, затем следует шепот.

Малкольм сосредоточился на портрете первого графа, не позволяя себе обернуться к почти бесшумным шагам за спиной. Он знал, что не сможет смотреть на то, как покачиваются при ходьбе ее бедра, и при этом помнить о своем решении отказаться от нее.

Эмили остановилась рядом, не говоря ни слова. Он посмотрел вниз и увидел носки ее домашних тапочек.

— Вы собирались подкрасться ко мне?

Голос его был тихим, но смешок, долетевший в ответ, еще тише. И все же в их голосах звучало возбуждение, отчетливое, как боевой клич с горной вершины.

— Каблучки слишком громко стучат по деревянному полу. Вам стоит добавить ковров, милорд. Иначе вы никогда не сможете принимать здесь столичных гостей.

— У меня не было причин их принимать.

— У меня тоже. Но вам придется, как только вы войдете в палату лордов. Леди будут виться вокруг вас, и вы тогда поблагодарите меня за идею ковров.

Он обернулся к ней, оставив предка молчаливо наблюдать за игрой.

— А вы вскоре забудете меня, леди Эмили?

Она выдержала его взгляд.

— Вы знаете, что я не могу, милорд.

Предательская рука сама поднялась погладить ее по щеке, отметая предостережение Фергюсона и собственную решимость. Она не была гарпией. Она была богиней, которая спустилась к нему с Олимпа.

Она шагнула прочь. Он последовал за ней, ловя ее запястье.

— Не можете? Или не станете?

Ее тапочки слетели с ног.

— То и другое. Мы не предназначены друг другу, Малкольм. Вы женитесь на Пруденс, как велит вам долг. А я вернусь домой, как мой долг велит поступить мне.

Ее голос боролся с ним, но она не пыталась освободить руку.

— Я не женюсь на Пруденс. Даже если бы я хотел, она меня не примет.

Эмили взглянула на дверь.

— Она согласится…

— Она согласится, — прервал он ее. — И выйдет за меня, чтобы сбежать от матери, но мне этого недостаточно.

Он поднес ее руку к губам, коснулся поцелуем ее пальцев, намекая, что не отпустит, что готов для нее на все.

— Мне нужна умная, очаровательная, умеющая говорить. А не любительница мрамора с познаниями о древних греках.

Ее пальцы напряглись в его руке.

— Вам нужна еще и покорность, если я правильно помню. Пруденс в этом намного меня превосходит.

— Но умеет ли она лучше вас целоваться?

— Откуда мне знать, — ответила она. И опустила взгляд, пытаясь надеть слетевшую тапочку. От вида ножки, показавшейся из-под платья, его опалило желание.

Эмили подняла взгляд.

— Женись на ней, Малкольм, как и предполагалось. И прекрати обо мне думать.

Он не мог не думать о ней. Его плоть, натянув бриджи своей каменной твердостью, знала, чего он хочет, несмотря на все отрицания мозга.

Он шагнул ближе, оставляя между ними лишь пару дюймов, и протянул руку, не позволяя Эмили отойти.

— Да, я пригласил ее сюда с мыслью о будущем браке. Но я хочу тебя, Эмили, и ради тебя самой, не из-за лунного света, виски или десятка других причин, о которых мы думали этим утром. Пруденс может войти сюда, в эту дверь, в компании сотни лучших шлюх Лондона, но ни одна из них не отвлечет меня от тебя.

Эмили приподняла брови.

— Это предполагалось как комплимент?

Ее голос остался чертовски холодным, и все же она не сделала ни малейшей попытки отстраниться. Он поднял пальцами ее подбородок. Ее глаза говорили «прощай», но губы приоткрылись так, что это нельзя было не воспринять как приглашение.

— Это не комплимент. Это правда, — сказал он. — И если ты пока не осознала этой правды…

Он прижал ее к себе. Ей хватило бы упрямства умереть, но не признаться, однако он видел, как за ее защитным фасадом пылает яростное притяжение. Ее глаза расширились. Губы приоткрылись.

И он не стал ждать ее протестов. Он поцеловал ее, быстро, настойчиво. Он чувствовал, как она воюет сама с собой, как борются ее страсть и верность обещаниям. Она сжала губы, но все ее тело стремилось к нему. В тот миг он понял, что однажды ее завоюет — даже если ему не удастся завершить начатое сегодня.

А в следующий миг открылась дверь.

Отпустить ее было не легче, чем вырваться из трясины. Эмили отшатнулась с потрясающей скоростью, пронзая его взглядом.

Но скорость ее не спасла. Пруденс стояла в проеме двери, и ее искаженное в ужасе лицо четко виднелось в свете свечи, которую она держала. С ней не явились лондонские шлюхи, зато рядом стоял Алекс, готовый взорваться.

Малкольм предпочел бы шлюх. Но не было времени жалеть о появлении Солфорда. Малкольм шагнул вперед, закрывая собой Эмили, готовясь ее защитить. Она попыталась встать между мужчинами, но Малкольм рукой отодвинул ее за спину.