А герцог на мгновение замер посреди комнаты. Здесь, в этих покоях, спали и умирали его предки. Здесь они замышляли битвы против англичан и набеги на Килдоннонов. Комнате этой была ведома не только ненависть, но и радость любви.

Такое чувство, будто те, кто обитал здесь до него, нашептывали ему о том, что, несмотря на все его злоключения, род должен продолжаться. И клану, чтобы уцелеть в будущих передрягах, необходим вождь.

Продолжая хмуриться, герцог решительно шагнул в сторону двери, отделявшей его спальню от комнаты, которая традиционно принадлежала жене вождя.

Он сразу же обратил внимание на то, что в комнате царил полумрак — свечи были потушены.

Должно быть, погрузившись в воспоминания о прошлом, он задержался дольше, чем предполагал. И Тара, слишком уставшая после долгого путешествия, не выдержала и уснула.

Но затем, сделав несколько шагов к кровати, он с изумлением обнаружил, что там никого не нет. В тусклом свете очага постель выглядела свежей и нетронутой.

Обернувшись, он увидел, что Тара мирно спит на ковре, расстеленном перед камином.

Подойдя поближе, он остановился и начал ее разглядывать. Длинные ресницы его жены казались черными на белой коже, а волосы и в полутьме сумрачно отливали огненно-рыжим.

Они были очень короткими — просто шапка кудрей. В свете камина казалось, будто голова окружена маленьким ореолом золотистого пламени.

Тара спала, повернув лицо к огню — будто желала согреться. Одна рука ее безвольно лежала ладонью вверх.

Герцог заметил, что на Таре ночная рубашка из грубой ткани — приютская, плотно застегивающаяся у горла и на запястьях.

Во всей позе его жены, в выражении лица было что-то бесконечно трогательное и беззащитное. Должно быть, она чувствовала себя неуютно перед тем, как заснуть, так что уголки ее рта до сих пор хранят это неприятное ощущение.

Герцог еще раз взглянул на Тару. Она показалась ему такой юной, такой доверчивой, что сердце его невольно смягчилось.

Вернувшись к кровати, он подхватил бархатное покрывало, а затем осторожно накинул его на Тару.

Она даже не пошевелилась.

Отблески пламени плясали на ее локонах, отчего те производили впечатление живых.

С еле заметной усмешкой герцог повернулся и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь.


* * *

Тара вошла в покои вождя. Ее муж стоял у окна с каким-то письмом в руке. Она замерла в отдалении, не желая ему мешать. Она хотела пойти прогуляться, но прежде должна была испросить позволения.

Они уже пообедали вместе. К величайшему ее облегчению, за столом присутствовал не только мистер Фолкерк, но и человек, который должен был помочь герцогу с реконструкцией замка.

Не обращая внимания на Тару, они беседовали о необходимых преобразованиях, о ремонте крыши и целом ряде строительных нововведений. Тару это вполне устраивало, и она отдыхала и наслаждалась, отправляя в рот кусочки вкусной еды.

Герцог пришел сюда перед самым обедом — Тара опередила его на минуту — и холодно с ней поздоровался. Ей показалось, он недоволен ее присутствием… Но где же тогда ее место в доме и чем она должна себя занимать?

Тара чувствовала себя крайне неловко. Она не привыкла к праздности и безделью. В приюте вокруг нее всегда крутились детишки, да и миссис Бэрроуфилд так и сыпала поручениями.

В замке царили покой и тишина. Он был таким большим, что с каждой минутой Тара словно бы уменьшалась в размерах. Казалось, еще чуть-чуть, и она вовсе исчезнет.

За завтраком произошло событие, которое изрядно ее напугало. В столовую она спустилась в восемь часов, однако застала там одного лишь мистера Фолкерка. Он ласково посмотрел на нее и задержал взгляд несколько дольше, пытаясь по выражению ее лица понять ее чувства. Все ли в порядке? Не нуждается ли она в утешении? Кажется — нет, все хорошо, но только она грустна и растерянна, но это пройдет, как только она немного привыкнет к общему распорядку и новому месту. Он улыбнулся — с внутренним облегчением:

— Его светлость поехал прокатиться верхом! Обычно он уезжает из замка сразу после семи.

Тара была только рада тому, что осталась наедине с мистером Фолкерком, хотя из-за слуг они могли говорить только на общие темы.

И все же отрадно было знать, что в замке у нее есть хотя бы один друг.

В скором времени с завтраком было покончено, и мистер Фолкерк стал поглядывать на часы — видимо, в ожидании назначенной встречи. Внезапно снаружи раздался какой-то шум.

Мистер Фолкерк метнулся к окну, Тара — за ним.

Всадник — это был герцог — не слезая с лошади, а лишь приподнявшись на стременах и размахивая в воздухе хлыстом для пущего устрашения, прогонял какую-то старуху в лохмотьях. Она крутилась перед ним, рискуя угодить под копыта, и что-то выкрикивала грубым пронзительным голосом, яростно размахивая при этом руками. Седые волосы ее развевались вокруг морщинистого лица. Не то сцена из сказки, не то что-то библейское или фольклорное, подумалось Таре.

— Кто это? — тихо спросила она.

— Грэнни Битхег, — так же тихо ответил ей мистер Фолкерк, и они замерли у окна, прижавшись плечами друг к другу. — Лет пятьдесят назад ее сожгли бы как ведьму. — Сказав это, он бережно отстранился, уступая окно для Тары. Она с интересом наблюдала за происходящим внизу. Ее муж сражается с ведьмой! Так начался первый день их супружеской жизни…

— Как ведьму! — эхом повторила Тара с ужасом, смешанным с изумлением: неужели перед ней настоящая ведьма, и ее даже можно потрогать?…

Старуха что-то взвизгивала на смеси шотландского, на котором говорили равнинные жители, с гэльским, языком горных районов Шотландии. В речи ее то и дело проскальзывало слово маллахк.

— Маллахк— ведь это проклятье? — спросила Тара. — Так сказано в одной из ваших книг, которые я читала в дороге!

Мистер Фолкерк кивнул — в знак того, что да, об этом она могла прочитать в какой-то из его книг, и — верно, это слово означает проклятие.

— Полагаю, Грэнни Битхег только что услышала о смерти герцогини Маргарет, — озабоченно пояснил мистер Фолкерк. — А она предостерегала его еще год назад: стоит ему взять жену не из Мак-Крейгов, и проклятье клана обрушится на него и его супругу. Выходит, старуха была права… Герцог ее не послушался, ее предсказание оправдалось, вот она теперь и беснуется. Ну ничего, скоро она утихнет, иначе и быть не может.

— Проклятье, — прошептала Тара и подняла на него глаза, в которых застыл немой вопрос: а что теперь будет с ней, ведь она жена герцога? Проклятье обрушится и на нее? Но в чем она виновата? Она так полюбила Шотландию, и все шотландцы такие красивые…

— Полно тебе, Тара, полно… — рассмеялся в ответ мистер Фолкерк. — Да в каждой уважаемой шотландской семье есть свой призрак и свое проклятье. Это такой обиход, иначе здесь не живут. Погоди, я дам тебе почитать еще одну книжку… там об этом очень интересно написано!

— Но герцогиня же… Маргарет… она умерла. Должно быть, клан и правда проклял ее?

— Что за глупости, — на сей раз сердито произнес мистер Фолкерк. — Проклятья — всего лишь мысли. Недобрые злые мысли. А Грэнни Битхег просто пытается настроить герцога против Килдоннонов. Надо сказать, не такая уж сложная это задача!

— Но я тоже… не из клана Мак-Крейгов!

— Да ладно тебе, Тара, выдумывать лишнее, — успокаивающе промолвил мистер Фолкерк. — Ты же умница и не будешь расстраиваться из-за болтовни какой-то полоумной старухи. — Он нежно провел кончиками пальцев по ее сияющим волосам и снова ласково ей улыбнулся. — Милая девочка… Тебе не надо бояться! Не бойся здесь никого и ничего.

Он глянул на нее с лукавой улыбкой.

— На каждое проклятье Грэнни Битхег я одарю тебя особым благословением Фолкерков. А оно, поверь мне, весьма действенно!

Тара попыталась ему улыбнуться.

— Вот и герцог решил не забивать себе голову подобной ерундой, — сообщил мистер Фолкерк, выглянув из окна.

Тара тоже посмотрела вниз и увидела, как герцог, рассмеявшись, швырнул старухе серебряную монету.

Та ловко подхватила ее и заковыляла прочь, продолжая, впрочем, покачивать головой и что-то бормотать вполголоса.

После обеда, который прошел очень быстро, гость попросил разрешения подняться на крышу, и герцог поручил мистеру Фолкерку проводить его.

Тара тем временем сходила в свою комнату за плащом. И вот теперь она терпеливо ждала, пока герцог обратит на нее внимание.

Наконец, оторвавшись на миг от письма, он сухо спросил:

— Тебе что-то нужно?

— Я только хотела спросить, ваша светлость… не будете ли вы против… если я немного прогуляюсь? Тут, в окрестностях, неподалеку…

— Прогуляешься? Да ради бога. Сделай одолжение…

— Просто я подумала… если вам от меня пока ничего не нужно…

— Мне? От тебя? Нет, мне от тебя ничего не нужно.

И герцог вновь перевел взгляд на письмо. Но, поскольку Тара продолжала стоять в нерешительности, он резко бросил:

— Да иди же ты наконец! Неужели не ясно — ты — мне — не нужна!

В его голосе было столько нетерпения и раздражения, что Тара будто ощутила удар хлыстом. Так обидно с ней не разговаривала даже миссис Бэрроуфилд, когда в приюте что-то случалось или же просто шло как-то не так, и ее хозяйке надо было сорвать на ком-нибудь злость.

Развернувшись, она бросилась вниз по лестнице. Лакей распахнул перед ней дверь, и Тара устремилась по подъездной дорожке, как будто ее подстегивали. А голос герцога так и звучал в ушах: «Ты мне не нужна!.. Ты мне не нужна!.. Ты мне не нужна!..»


* * *

— Чай готов, ваша светлость, — объявил дворецкий.

Герцог поднял голову от стола. Он что-то сосредоточенно и торопливо писал.

— Скажите мистеру Фолкерку, что я жду его.

— Хорошо, ваша светлость. Только я думаю, он все еще беседует с тем джентльменом, который приехал к обеду.

— Тогда скажите ему, пусть спустится, как только освободится.

— Хорошо, ваша светлость.

Прошло еще полчаса, прежде чем мистер Фолкерк постучался в дверь кабинета.

— Наш гость прилично задержался, — устало заметил герцог.

— Боюсь, ваша светлость, сделать предстоит куда больше, чем мы предполагали…

— Ну, этого следовало ожидать, — ответил герцог, вставая и разминая ноги.

Он протянул управляющему письмо, над которым трудился все это время.

— Вот письмо к маркизу Стаффордскому, в связи с изгнанием горцев из Сазерленда. Думаю, вы одобрите содержание, но если вам удастся высказаться еще сильнее, я буду только рад.

— Я изучу это внимательнейшим образом.

— Только прежде давайте-ка выпьем чаю, — предложил герцог.

И он направился в покои вождя.

Стол накрыли возле камина, придвинув его как можно ближе к огню. Здесь стоял серебряный поднос с заварочным чайником, кипятком, молоком, сливками, сахаром и ситечком для хрупких фарфоровых чашечек, давным-давно привезенных когда-то из Франции.

Были расставлены здесь также тарелки с разнообразной шотландской выпечкой, включая хлеб с изюмом и горячие лепешки на серебряном блюде. Последнее, решил мистер Фолкерк, наверняка понравится Таре. Как она уплетала все эти булочки, пока они сюда ехали! Пожалуй, это были самые счастливые дни его жизни — эта дорога в Шотландию с Тарой, открывшей ему столько прекрасного в себе — да и в нем самом, о чем он и не подозревал, пока его не озарил свет ее искренности и наивности.

Словно прочитав его мысли о Таре, герцог сухо заметил:

— И где, спрашивается, герцогиня? Разве она не знает, что должна наливать мне чай?

— Не думаю, что кто-то сказал ей об этом… — резонно возразил мистер Фолкерк. — Разве что вы сами потрудились сообщить ей о ее обязанностях.

Герцог бросил на своего управляющего такой взгляд, будто тот осмелился сказать ему нечто возмутительное:

— Полагаю, это вам следовало проинструктировать мою жену, в какое время тут накрывают на стол…

— Прошу прощения, ваша светлость. В дальнейшем я постараюсь лично следить за подобными вещами.

Герцог неожиданно расхохотался.

— Ладно, Фолкерк, ваша взяла, вы выиграли… А вам она пришлась по душе, эта сиротка, раз вы ее так защищаете! Впрочем, она безобидная, м-да… Я тут, правда, был так увлечен письмом, что… ну, ладно, об этом потом…

Он позвонил в колокольчик — тот самый серебряный колокольчик, который днем раньше призвал Тару и мистера Фолкерка в покои вождя на сочетание браком. Тут же в комнату вошел слуга.

— Вы доложили ее светлости, что чай уже подан?

— Ее светлость еще не вернулась.

— Не вернулась?! — воскликнул герцог, сдвигая брови. — Как не вернулась? Откуда?.. Ах, да, она ведь сказала, что пошла прогуляться!