— Как твоя мать, киса?

Пока Лили рассказывала ему о последних новостях из Монтевидео, где ее отчим был послом, Эрик разглядывал собравшихся. Это было старое доброе голливудское сборище суперзвезд пятидесятых и шестидесятых, бывших глав студий, агентов. Все безупречно респектабельны. Он бы умер здесь со скуки, если бы не Лили.

Сегодня было уже третье их свидание, а он еще даже не поцеловал ее. Не потому, что не хотел ее, и toe потому, что с ней было скучно, — ему просто очень нравилось быть с Лили. Это для него было очень ново — так привязаться к женщине и душой, и телом.

У Эрика с Лили было так много общего. Оба выросли в роскоши. Она разбиралась в искусстве и литературе и понимала его страсть к актерской игре. Она обладала неотразимым сочетанием красоты и ума, отчужденности и отзывчивости. И, что еще важнее, умела создать атмосферу трезвости, здравого смысла. Это позволяло Эрику отдыхать с ней, а не беспокоиться, чем еще можно ее развлечь.

— Он прелесть, правда? — спросила она, когда отец отошел, чтобы приветствовать других гостей.

— Он бесподобен.

— Большинство разведенных мужчин вручают своих дочерей на попечение экс-женам, но моя мать никогда не пылала материнскими чувствами, и он сам меня вырастил. Очень забавно, но иногда ты мне его напоминаешь.

Эрик достал сигареты, не ответив на ее замечание. Отношение Лили к отцу было ее единственным недостатком, но его восхищала ее дочерняя привязанность.

— Конечно, ты брюнет, а он блондин, — продолжала она, — но оба вы принадлежите к жителям Олимпа.

Она взяла бокал шампанского с подноса проходившего официанта и озорно улыбнулась Эрику:

— Что бы ни было у каждого из вас на уме, вы обладаете какой-то — не знаю, как лучше выразиться, — аурой или чем-то в этом роде.

Она опустила конец указательного пальца в бокал, затем сунула его в рот и пососала.

— Ох, извини, ты мог бы здесь не курить?

Эрик с раздражением огляделся и увидел, что никто, кроме него, не курит. Он вспомнил, что, по слухам, Изабелла очень беспокоится о своем здоровье.

— Выйдем отсюда. Мне нужно покурить.

Она вывела его в отделанное известняком фойе с тыльной стороны дома.

— Ты слишком много куришь.

— Я уйду сразу же, как только разойдутся гости.

— И дело будет сделано.

Она приподняла выразительную бровь. Он улыбнулся. Она никогда не позволяла ему уходить с неприятным осадком — еще одна причина, по которой ему так нравилось видеться с Лили.

Эрик посмотрел на сводчатый потолок.

— Давно твой отец здесь живет?

— Он купил этот дом сразу после того, как они с матерью поженились. Прежде этот дом принадлежал Луису Б. Майеру[10] или Кингу Видору[11]. Никто уже не помнит, кому именно.

— Ты росла в таинственном месте.

— Это уж точно.

Она провела его через кухню, где с отсутствующим видом кивнула прислуге, и вывела Эрика наружу через черный ход. Почва, вся в буйном цветении, шла с заметным наклоном. Вода нежно плескалась в шестиугольном фонтане, облицованном плиткой с желтым и голубым рисунком. Аромат эвкалиптов и роз смешивался с запахом хлора.

— Я хочу тебе кое-что показать, — прошептала Лили, хотя вокруг не было ни души.

Эрик закурил. Она шла впереди него, пританцовывая, вниз по извилистой тропинке, которая тянулась почти параллельно дому. Ее серебристо-белые волосы развевались на ветру, юбка мерно колыхалась вокруг стройных ног. От одного взгляда на нее Эрик чувствовал, как в нем растет возбуждение. Она была красивой, но не хрупкой. И явно не невинной.

Лампы, укрытые в саду, мягко освещали роскошные ветви магнолий и олив, мимо которых они проходили. Наклон тропинки уменьшился, и красная черепичная крыша дома скрылась из глаз. Лили обернулась и взяла его за руку. Они повернули, и глазам их предстал другой дом — миниатюрная копия домика Белоснежки.

Он мягко усмехнулся:

— Глазам своим не верю! Это твое?

— Идеальный игрушечный дом для голливудского ребенка. Папа построил его для меня, когда они с матерью развелись. Думаю, это было мне утешительным призом.

Дом, сошедший со страниц книги сказок, был сделан из дерева и покрыт штукатуркой, сквозь которую местами проступал рисунок кирпичной кладки. Над крышей из имитации соломы возвышалась небольшая труба. Спереди были расположены несколько ромбовидных окон, закрытых деревянными ставнями.

— На окнах обычно стояли горшки с геранью, — сказала Лили, отпуская его руку и подходя к дому. — Мы с отцом вместе сажали ее каждый год.

Лили отодвинула засов на двустворчатой деревянной двери, и она со скрипом отворилась.

— Сейчас большей части той мебели уже нет, и домик используется как склад. Нагнись.

Эрик в последний раз затянулся сигаретой и выбросил ее. Согнувшись, он вошел в дом. Низкий потолок навис над самой головой, хотя сгибаться не было необходимости.

— Дай мне спички.

Он передал их Лили и слушал, как она движется в темноте. Через несколько секунд комната озарилась мерцающим янтарным светом — она зажгла пару свечей на полке миниатюрного камина из тесаного камня.

Удивленный, он покачал головой, озираясь вокруг:

— Не могу поверить, что все это существует.

— Чудесно, правда?

Наклонный потолок игрушечного домика был сделан из балок; в центре комнаты он имел достаточную высоту, чтобы Эрик мог стоять, не сгибаясь, а к стенам понижался. На стенах там и сям висели потускневшие, но все еще яркие фрески — эльфы, феи и лесные обитатели. Художник нарисовал трещины в штукатурке и несколько пятен кирпичной кладки, как будто штукатурка местами отвалилась. Даже банки с химикалиями для бассейна и аккуратно сложенная горка диванных подушек не нарушали очарования этого домика.

— Здесь немного затхло, но папа поддерживает дом в порядке. Он знает, что я его просто убью, если с домиком что-нибудь случится.

Эрик не мог отвести от нее глаз. В бледно-малиновом платье, с серебристо-белыми волосами и прелестными чертами лица, Лили выглядела столь же очаровательно, как персонажи фресок по стенам.

Она достала диванную подушку с верхушки горки и положила ее на пол. Усевшись на нее, Лили прислонилась к остальным.

— Ты слишком большой для этого места. Мальчики, которых я обычно приводила сюда, были немного поменьше.

Он опустился на подушку рядом с ней, опершись на одно колено и ослабив галстук.

— Их было много?

— Только два. Один жил в соседнем доме, и он был скучен. Все, что ему хотелось, — это сдвинуть стулья и сделать из них крепость.

В ее голосе появились хриплые, соблазнительные нотки, очаровавшие его. Он положил ее руку на живот и указательным пальцем нарисовал круг на тыльной стороне ладони.

— А второй?

— Г-м-м. Кажется, его звали Пауло. — Она откинула голову назад, на подушки; глаза ее медленно закрылись. — Его отец был нашим садовником.

— Да?

— Он приходил сюда при любой возможности. — Она передвинула руку на лиф платья и положила кончики пальцев на полную грудь.

У Эрика пересохло во рту, и он знал, что не сможет долго выстоять против нее.

— И чем вы занимались вдвоем?

— Попробуй себе представить.

— Я думаю, — он играл с ее пальцами, — что ты была весьма капризна.

— Мы играли, — у нее перехватило дыхание, когда он медленно погладил ее руку, — в интересные игры.

Наклонившись вперед, он прижался губами к уголку ее рта.

— Какие же?

Маленький, узкий кончик ее языка облизал место, которое он поцеловал.

— Гм… непохожие на игры, в которые играли другие дети.

— Например? — Его палец скользнул по запястью и вверх по руке.

— Я боялась уколов. Пауло сказал мне, что сможет вылечить меня, и мне не придется идти к доктору.

— Мне нравится стиль этого мальца.

— Конечно, я знала, что он делает, но притворялась, что не знаю. — У нее захватило дыхание, когда его рука скользнула вниз по ноге и забралась под платье. — Это было довольно смешно.

— Но и возбуждающе?

— Конечно, возбуждающе.

Он гладил ее ногу через чулки, постепенно перемещаясь выше, пока его пальцы не оказались в небольшой ямке под коленом.

— Я тоже люблю играть в такие игры.

— Да, я знаю.

Он гладил ее бедра; Эрик напрягся от возбуждения, когда добрался до верха чулок и коснулся ее кожи. Ему следовало бы знать, что она не носит колготок — они слишком обыденны для нее.

— И ты до сих пор терпеть не можешь ходить к докторам? — спросил он.

— Это не самое любимое мое занятие.

Он слегка надавил рукой, и она немного раздвинула ноги. Он погладил внутреннюю часть ее бедер — они были теплые и твердые.

— Ну а если заболеешь?

— Я… я почти не болею.

Лили задохнулась, когда его большой палец стал гладить ее через трусики.

— Я не уверен в этом, — сказал он, — ты так горяча.

— Неужели? — еле слышно спросила она.

— Может, у тебя лихорадка? Дай-ка я лучше проверю. — Его палец скользнул между ее ног. Лили тихонько застонала.

— Я так и думал.

— Что?

— У тебя жар.

— Да. — Она извивалась под его возбуждающими прикосновениями.

В свете свечей ее губы раскрылись, и лицо порозовело. Его собственное возбуждение усилилось, когда он увидел, как сладость этой извращенной фантазии разожгла и ее. Женщины для него никогда не значили больше, чем медицинское средство, чем таблетка, которую принимаешь вечером, надеясь, что утром будешь чувствовать себя лучше. Он никогда не заботился об удовлетворении партнерши, только о своем, но сейчас ему хотелось смотреть на обессилевшую под его прикосновениями Лили и понимать, что без ее удовлетворения он не добьется своего.

— Боюсь, мне придется все это снять. Он не встретил сопротивления, стягивая с нее трусики. Сняв их, он приподнялся и через платье коснулся ее груди. Она застонала, и лоб ее покрылся легкими морщинами, как если бы Лили была чем-то огорчена, но она прижималась грудью к его руке, поэтому Эрик не останавливался.

— У тебя так сильно бьется сердце, — сказал он. Лили не ответила.

Он нашел «молнию» на спине и, расстегнув ее, сдвинул вниз платье и снял с нее бюстгальтер. На Лили остались лишь ажурные чулки и бледно-малиновое платье, спущенное до талии; колени подняты, ноги разведены. Он коснулся ее груди и нежно сжал сосок. Глубоко в ее горле зародился животный звук, почти звук страдания, но в то же время она изогнулась под его более интимными ласками, приглашая его к дальнейшим действиям.

Эта смесь противоборствующих ощущений обеспокоила его и в то же время настолько разожгла, что Эрик почувствовал, что забывает все на свете. В горле ее рождались гортанные стоны, из-под век потекли слезы.

Эрик, встревожившись, оторвался от нее, но Лили вцепилась пальцами ему в предплечья, притягивая ближе к себе. Он продолжал ласкать ее; рубашка его набухла от пота. Хотя плоть требовала облегчения, он сдерживался, чтобы наблюдать за причудливым сплавом чувств, игравших на ее лице: удовольствие и боль, лихорадочное возбуждение и невыносимая мука. Рука его скользила во влаге ее возбуждения; дыхание Эрика эхом отдавалось в тишине волшебного домика, когда она изнемогала от его прикосновений.

Он застонал и крепко сжал ее содрогавшееся тело.

— Лили, что с тобой?

Ему никогда еще не приходилось видеть женщину, которая бы так болезненно отвечала на любовные ласки. Не дождавшись ответа, он стал повторять:

— Все в порядке. Все будет в порядке.

Потом Эрик решил, что ему почудилось ее страдание, так как нетерпеливые руки Лили стали теребить «молнию» на его брюках. Освободив его плоть, она захватила в кулаки концы его галстука и притянула его рот к своим губам, отдав свой язык. Она ласкала его, пока Эрик окончательно не потерял рассудок.

Он сунул руку в карман своих брюк, где лежал пакетик из фольги, без которого он никуда не отправлялся, и дрожащими руками поднес к зубам, чтобы открыть. Она отбросила пакетик прочь:

— Нет! Я хочу чувствовать тебя.

Перенеся вес тела, она опустилась на него.

Он зашел слишком далеко, чтобы прислушиваться к тревожным сигналам, зазвеневшим в его голове, и лишь позже Эрик ощутил холодок тяжелого предчувствия. Лили казалась такой сильной, и это влекло к ней, но сейчас он не был в этом уверен.

Она начала щипать его за ухо, а потом настояла, чтобы он сбегал обратно в дом и украл для них с кухни какой-нибудь еды. Вскоре они уже смеялись, уминая омаров и птифуры, и его предчувствие исчезло.

На следующий день они отправились на концерт в «Уинтон Марсалис», а потом он продолжал видеться с ней по нескольку раз в неделю. Ее красота пленяла его, и они никак не могли наговориться. Они спорили об искусстве, разделяя общую страсть к джазу, и могли часами разговаривать о театре. И лишь иногда, когда они забирались в постель, возникали весьма странные затруднения. Хотя Лили требовала, чтобы он доводил ее до оргазма, казалось, она почти ненавидела его, когда он это делал. Эрик знал, что это его вина. Он был плохим любовником. Он так долго просто использовал женщин, что ему даже не приходило в голову, что все может быть по-другому.