Потом мы долго смеялись, вспоминая округленные до размеров чайных блюдец глаза важной тети с высокой прической, в строгом, безупречно отглаженном костюме, той, которая соединяет судьбы и торжественно поздравляет молодоженов, когда она увидела хромающего жениха с подпорченным лицом и свидетеля с невредимым лицом, но зато в разодранной испачканной рубашке и брюках, да еще с дыркой на коленке. Благородный Сеня, следуя правилам мужской дружбы, пожертвовал свою чистую одежду другу. Самому же пришлось напялить на себя испорченную одежду Паши. Если к тому же учесть, что ростом он был значительно ниже жениха, а в плечах и прочих частях тела уже, не трудно представить, как сидела на нем эта одежда. Слишком длинные брюки пришлось подвернуть. Жених выглядел не намного лучше, брюки были ему явно коротки и узки в поясе, а рубашка казалась взятой напрокат у младшего брата-школьника. Впрочем, надо отдать должное профессионализму тети с высокой прической, несмотря на явное удивление столь странным внешним видом жениха и свидетеля, она тем не менее без запинки прочитала речь, положенную в таких случаях, исполнила все необходимые формальности и сердечно поздравила нас с вступлением в новый важный этап нашей жизни. При этом ее взгляд, обращенный ко мне, выражал явное нескрываемое сочувствие.

«Да, милочка, несладко тебе придется с этим алкоголиком и дебоширом, который даже на собственную свадьбу не мог явиться в приличном виде, — говорили ее глаза. — Что же дальше-то будет? И зачем ты, такая молодая и симпатичная, замуж за него выходишь?»

Бедный Паша был смущен и не знал, куда глаза девать. Естественно, от записи церемонии на видеокассету и фотографий мы отказались. Едва все закончилось, мужчины пулей выскочили на улицу, провожаемые удивленными взглядами. За ними следом бежали мы с Лизой, едва не умирая от сотрясавшего наши хрупкие тела приступа гомерического смеха. Да, что и говорить, зрелище было уморительным!

— Зря вы отказались от съемки, это были бы неповторимые кадры, почище любой комедии, — приговаривала сквозь смех Лиза.

Я от нее не отставала. Вскоре к нам присоединился Сенька. Паша поначалу дулся и даже собрался обидеться на наше нетактичное поведение, но в конце концов не выдержал и присоединился к всеобщему веселью.

— Черт возьми, — хрюкая от смеха, приговаривал Сеня, — клянусь, это самая веселая свадьба из всех, на которых мне пришлось за всю свою жизнь побывать.

— Значит, и семейная жизнь будет такой же веселой и радостной, верная примета, — сквозь смех произнесла я.

— Да здравствует тот самый пьяница, о которого я споткнулся! — радостно закричал Паша, и мы все с готовностью его поддержали…

Глава 2

В понедельник мы с Лизой сидели в кафе, недалеко от нашего института. У нас образовалось «окно», отменили лекцию, и мы решили немного подкрепиться и поболтать перед тем, как вернуться на занятия.

— Вот ты и замужняя дама, — с ноткой легкой грусти сказала Лиза и отпила глоток апельсинового сока из бумажного стаканчика.

— Да, — согласилась я, — это верно.

— А особых изменений в тебе не заметно, — подруга внимательно оглядела меня, словно надеясь отыскать эти самые изменения.

— Что же ты хочешь? — удивилась я. — Какие изменения могут произойти за один день? Что у меня, рога должны были вырасти, что ли? — сказала просто так и осеклась, осознав двусмысленность этой фразы.

Лизка прыснула со смеху.

— Насчет рогов не беспокойся, еще успеют вырасти, — утешила она.

— Вот спасибо! Типун тебе на язык, подружка, — слегка возмутилась я.

— Скажи. — Она немного помолчала, потом взяла в рот ложечку мороженого из вазочки, — а ты бы могла изменить мужу?

— Лиса, побойся бога, мы только что поженились, а ты уже говоришь об измене, не торопи события.

Лиза тяжело вздохнула и тоскливо посмотрела куда-то вдаль.

— По какому поводу томимся? — поинтересовалась я.

— Понимаешь, вчера, когда мы возвращались из театра и Сеня, как ты знаешь, пошел проводить меня домой, то я, то мы… — Она покраснела, она всегда сильно краснела, так, что ее конопушки становились заметнее.

Это вовсе не значило, что моя подружка столь застенчивая и стыдливая, просто она была рыжей, а все рыжие краснеют заметно. Вот, например, я, брюнетка со смуглой кожей, если и покраснею, то это вряд ли кто заметит. А это очень хорошо, потому что я особа гораздо более стыдливая и даже в чем-то чопорная, в отличие от моей ветреной подружки.

— Можешь не продолжать, я и так все поняла, — зловещим тоном закончила я, — ты изменила Виталику, коварная женщина. Так я и знала!

— Ну не то чтобы изменила. — Лиза нахмурила свои тонкие брови-ниточки. — Мы только целовались, ну и все такое. Если бы ты знала, как он целуется, как Дионис! — Она закатила глаза и даже причмокнула от приятных воспоминаний.

— Какой еще Дионис?

— Бог любви, какая же ты необразованная, — укорила меня подружка.

— Это ты необразованная. Дионис, да будет тебе известно, бог виноделия, а бог любви — Аполлон. Все культурные люди это знают.

Но смутить Лизу было не так-то просто. Она с самым нахальным видом заявила:

— А я и так это знаю. Просто решила проверить, насколько хорошо ты образована, — вывернулась Лиза и снова заговорила о своем: — Понимаешь, вчера был такой чудный вечер. Луна, звезды и…

— Насколько я знаю, луна и звезды бывают каждую ночь, — скептически заметила я.

Лиза бросила в мою сторону презрительный взгляд.

— Приземленная ты девица, Машка, нет в тебе романтики. И как тебя твой Пашка терпит, такую рациональную? Я после спектакля не могла прийти в себя. Какая красивая история любви! Ты не поверишь, но я даже плакала в конце, настолько трогательная сцена была, когда он умирал с ее именем на устах. Господи, как же это трогательно! — Зеленые глаза Лизы засверкали, щеки разрумянились.

Тут необходимо пояснить, какой спектакль привел мою подругу в такое романтическое настроение, и рассказать, чем мы занимались после того как, сотрясаясь от хохота, вышли из загса. Субботний день был отдан посвящению моей мамы в новый статус дочери. Что за фразу я сказала? Сама не поняла. Короче, за вечерним чаем с традиционными пирогами я сообщила маме о том, что с этого дня официально являюсь замужней дамой, а она имеет счастье обрести зятя и именоваться отныне тещей. Надо отдать должное моей маме, она стойко восприняла эту новость. Обошлось без обморока и сердечного приступа. Мама только пожурила нас за то, что мы сделали все тайно, скомкали, как она выразилась, свадьбу. Но в итоге все закончилось хорошо, и новоиспеченные родственники обнялись и облобызались. Воскресенье мы посвятили культурной программе. Гуляли по городу вчетвером, благо погода выдалась отличная, заходили во все кафешки, что попадались на нашем пути, много смеялись, шутили, а вечером забрели в театр. Смешно, но, беря билеты, мы даже не знали, какой спектакль идем смотреть. Оказалось, что в тот вечер на сцене шла пьеса о любви королевы и придворного, любви трагичной и необыкновенно красивой и сильной. «Рюи Блаз». Я вспомнила, как в детстве учительница литературы, пытаясь приобщить нас к прекрасному, повела наш класс на этот же спектакль. Вели себя юные лоботрясы не лучшим образом, откровенно скучали или хихикали, шумно грызли карамель, купленную в буфете, и болтали друг с другом. Напрасно бедная преподавательница пыталась призвать нас к порядку. Мы ничего не желали слушать, возвышенные страсти героев и их терзания были нам непонятны и неинтересны и оставили нас равнодушными. Я же, как примерная девочка, сидела тихо весь спектакль, не шуршала фантиками, не переговаривалась с соседками. В результате умиленная учительница на следующий день приводила меня в пример перед всем классом, как единственного взрослого человека среди всех, который способен тонко чувствовать и воспринимать прекрасное, а не только мечтать о том, как набить свое пузо булочками и конфетами. Я с удовольствием выслушала все комплименты в свой адрес, изо всех сил стараясь при этом сохранить умный вид. Но на самом деле я чувствовала себя ужасно неловко, потому что, несмотря на примерное поведение, смысл высокой любви и высокого искусства прошел мимо меня и не затронул мое сердце. Впрочем, сейчас я думаю, что для девятилетней девочки это было простительно. Через десять лет эта трогательная история любви наконец нашла понимание в моей душе, и весь спектакль я просмотрела на одном дыхании, а под конец, хотя и подшучивала над своей сентиментальной подружкой, сама пустила слезу. Надо отдать должное, актеры играли великолепно, и их часто вызывали на бис.

— Вот бы встретить такую любовь, как в спектакле, — мечтательно проговорила Лиза. — Бывает же такое на свете!

— Ты сама сказала — это спектакль, в жизни так не бывает, — вернула я на землю свою не в меру расчувствовавшуюся подругу.

— Как это не бывает? — горячо возразила Лиза. — В жизни все бывает, на то она и жизнь. Другое дело, что бывает редко. К сожалению. Почему такое не может случиться со мной? Я так этого жду!

Я ничего ей не ответила, да и что тут скажешь? Мечтать, как говорится, не вредно.

— А ты могла бы умереть ради своего Паши? — спросила Лиза, не в силах оставить эту волнующую тему.

— Я лучше буду жить ради него, — уклончиво ответила я и предложила: — Может, еще по мороженому?

Но так быстро увести подругу от любимой темы не удалось, она любила порассуждать о безумной любви, что вовсе не мешало ей несколько минут спустя заявить, что не надо относиться к любви серьезно, что это просто игра.

— Нет, все же скажи честно, — не отставала она, — а если бы так сложились обстоятельства, ты смогла бы умереть ради него?

— Да не знаю я, — слегка рассердилась я. — Ты что, мексиканских сериалов о любви насмотрелась? Это там все пачками умирают от любви. А я предпочитаю жить для любви.

— А можешь ты ради любимого пожертвовать всем? — не унималась Лиза. — Простить ему все, что угодно? Знакомо ли тебе такое чувство, когда ты физически не можешь дышать, щемит сердце, тебе плохо, если его нет рядом.

— Ну я же дышу, как видишь, — ехидно вставила я и вздохнула.

Когда на подругу находило вдохновение, пытаться ее остановить было бесполезно. Оставалось только ждать, когда запас красноречия у нее наконец иссякнет и она вернется на грешную землю.

— Знаешь ли ты, что это такое, когда ты не можешь и дня прожить вдали от него? Когда простое прикосновение его горячей ладони обжигает тебя словно электрическим током? Когда, проснувшись рядом с ним, ты готова рыдать от счастья и благодарить Бога за тот бесценный дар, что он ниспослал тебе. Ты готова целовать его руки, следы его ног, часами любоваться на его спокойный мужественный профиль и вздрагивающие во сне ресницы, и…

— Стоп! — не выдержала я. — Я вовсе не собираюсь целовать ничьи следы. Зачем? Бред какой-то! Все, что ты сейчас наговорила с таким пафосом, напоминает мне низкопробную литературу из серии женских романов, читать которые могут лишь умственно неполноценные особи женского пола.

Подруга немного надулась на меня, но долго обижаться она не умела, вскоре сменила гнев на милость и принялась весело болтать уже на более земную тему.

— Как ты думаешь, как его родители тебя встретят? Ты им понравишься?

— Ну откуда же я знаю? — пожав плечами, ответила я. — Пашка говорил, что его мама очень милая женщина, думаю, я смогу наладить с ней хорошие отношения. Мне почему-то кажется, что это будет нетрудно.

— Со свекровью возможно и да, но вот как быть со свекром?

— А что свекор? — я сделала вид, что не понимаю, о чем речь. — Почему с ним что-то должно быть иначе?

— Ну как же, ведь он такой важный человек! — протянула Лиза. — Вдруг его не обрадует тот факт, что его единственный сыночек женился на девушке, хотя и очень милой и славной, но из простой небогатой семьи, не принадлежащей к его кругу?

Я тяжело вздохнула. Этот вопрос я сама не раз задавала себе. Тут надо пояснить, кем был отец моего жениха, пардон, мужа, пока я еще не привыкла так его называть. Александр Владимирович Южный занимал должность главного прокурора города, где родился и вырос мой драгоценный супруг. И, следовательно, был человеком весьма влиятельным и, как я подозревала, небедным. Так что семья моего мужа, которая теперь стала и моей семьей, являлась, по образному выражению Лизы, «мечтой идиотки», и она никак не хотела принять тот факт, что мне совершенно все равно, к какому кругу принадлежат родители моего Пашки. Кстати, я довольно долгое время не знала, кто его отец. На вопросы о профессии родителей он уклончиво отвечал, что мама врач, а по поводу отца отделывался общими фразами. Узнала я обо всем совершенно случайно. Как-то раз, возвращаясь домой после занятий, я услышала за своей спиной шепоток двух моих однокурсниц, обсуждающих, судя по всему, мою скромную персону. Я прислушалась, и мне стало любопытно, а реплика одной из них меня очень удивила: