– И что же нам теперь делать? – с ужасом спросила я, понимая, что все мои салфеточки, свечки, окрошка и душистая постель действительно ничего уже не могут поправить. Стас прав. Как же он прав…

– Не знаю… Может, разойтись?

– Как?! – Я очень изумилась, поскольку этот самый простой выход из создавшегося положения мне почему-то не приходил в голову.

– Как-как… Пойти да развестись… юридически… Мамочка моя, правда, рухнет в обморок… И друзья тоже… Но жить-то бок о бок приходится не с мамой и не с друзьями…

Я задумалась. А почему бы, собственно, и не сделать этого? Стас не станет делить со мной квартиру, поскольку у него есть своя, двухкомнатная, где живет его мать. Вернется под ее крыло, и все дела. Дачу в Ключареве, конечно, ему будет жаль, поскольку он к ней прикипел, но пока еще вложил в нее очень мало собственного труда и денег. Мы только-только собирались начать капитальный ремонт домика. После того, как в моей голове промелькнули эти мысли, я себе устыдилась. О чем я? О даче… квартире… А человек?! Стас! Мы прожили с ним вместе восемь лет! И что, я совсем о нем не сожалею? Конечно же, сожалею! Или все-таки не сожалею? Я никак не могла решить этот самый главный вопрос.

– Ну… раз ты задумалась, – подал голос муж, – значит, надо разводиться, и все.

– Да?

– Да! Если бы тебя ужаснуло такое решение нашего вопроса, ты сразу сказала бы что-нибудь вроде «ни за что!». Но ты молчишь и что-то в уме прикидываешь. Судя по твоему лицу, перспектива развода тебя не пугает.

Я и хотела бы возразить, но решила быть честной до конца:

– Это так, Стас. Я не испугалась. Будем разводиться.

Муж кивнул, резко встал, вышел из кухни и даже закрыл за собой дверь, чего обычно мы никогда не делали. Он явно хотел побыть наедине с собой. Я зачем-то пожала плечами, потом разорила «романтическую» сервировку, выкинула в мусорное ведро наполовину сгоревшие свечи, вымыла посуду и пригорюнилась за пустым столом. Не слишком ли резво я согласилась на развод? Что я получу взамен? Одиночество – и больше ничего! У меня даже подруг нет, так… приятельницы и сослуживицы… Сестра Наташа вся в заботах о своей семье, ей вечно некогда… Что я буду делать вечерами? Да хоть что! Найду что! На самом деле я ведь совершенно не хочу обратно к Стасу в постель! Даже в ту, душистую! Не хочу даже давешнего очумелого бордельного секса! Он прав – мы несчастны друг с другом, только изо всех сил пытаемся делать вид, что этого не замечаем! Вернее, не замечали. Теперь все сделалось совершенно очевидным. Даже сейчас у меня нет никакого желания пойти к нему, повиниться, утешить, обнять, поцеловать и сказать: «Какая же ерунда все эти наши заморочки! Давай не будем разводиться! Мы так хорошо прожили вместе все эти восемь лет!»

Мне хотелось бы обнять Мая, но я никогда больше не смогу этого сделать! Тогда стоит ли рушить наполненную заботами семейную жизнь ради одиночества? Но ведь развод пришел в голову не мне, а Стасу! Значит, и ему жить со мной невмоготу! Может, он лелеет в душе мысль о том, что встретит ту девушку, которую когда-то любил. А вдруг она тоже несчастна в браке? Тогда они вполне могут объединиться, а тут я – гирей на Стасовой ноге… Значит, надо разводиться! Или все-таки еще немного подождать? Ох… Может, стоит прекратить ломать над этим голову и пойти спать? Утро вечера мудренее – эта народная мудрость давно уже проверена на деле. Возможно, завтра я на все посмотрю другими глазами, скажу об этом Стасу. Он тоже может проснуться совсем с другими мыслями, и мы не разведемся.

Я долго не могла заснуть, продолжая бесконечный внутренний монолог, и потому проснулась поздно, когда Стас уже ушел на работу. На постели лежала записка: «Сегодня в 18.00 у загса. Подадим заявление на развод». Я нервно скомкала ее в руке. Мой муж не только не передумал, он очень спешил от меня избавиться! Ну что ж… Так тому и быть! Больше не стану взвешивать «за» и «против»! Насильно мил не будешь!


Стас сделал все для того, чтобы нас развели в два дня. Кому-то заплатил приличную сумму, кому-то принес дорогой алкоголь, и мы стали свободными, аки птицы. Съехал он от меня сразу в тот же день, когда мы подали заявление на развод. События развивались настолько стремительно, что я, не успев опомниться, оказалась разведенной. Сначала никак не могла вжиться в это новое состояние безмужней женщины. Просыпаясь утром, по привычке начинала размышлять, что мне лучше приготовить на обед, чтобы осталось еще на пару дней. Потом соображала, что мне теперь не надо готовить на двоих. Можно, кстати, и вообще не готовить. Летом хватит какого-нибудь салатика, легкого супа вроде окрошки. Я ее даже полюбила за непритязательность и простоту сооружения. Мне теперь не надо было содержать квартиру в чистоте – кому любоваться-то на эту чистоту? Мужские рубашки с их отвратительными воротничками тоже перестали для меня существовать. И носки… Они перестали в большом количестве висеть в ванной и портить вид. Еще я могла не мыться, не причесываться и вообще не вставать с постели, поскольку все еще находилась в отпуске. Надо сказать, что какое-то время я так и делала. И даже не мучилась переживаниями. Будто замерла в некоем подобии анабиоза. Изредка хлебала окрошку. Потом, когда сваренные и нарезанные овощи закончились, пила просто квас, ибо заранее куплено было несколько бутылей. Я не вспоминала даже Мая. Зачем излишне напрягаться, если выхода все равно не будет?

В один из таких тягучих, нудных дней я допила последнюю бутыль кваса и решила временно вынести порожнюю тару на балкон. Когда я заходила обратно в комнату, неосторожным движением сбросила на пол бабушкину кулинарную книгу с мамиными записями, которую, видимо, в раздражении сунула на подоконник. Подняв с пола, я хотела положить ее обратно, но потом задумалась. Ну не из-за этих же записей о любви к мужу мама прятала свой, условно говоря, дневник за зеркалом! Среди бабулиных рецептов и маминой любовной истерии в ней должно быть записано нечто такое, что заставило это сделать.

Я залезла опять в постель, которую вообще не убирала с момента развода. Белье до сих пор еще слегка благоухало туалетной водой, которой я его спрыснула, чтобы секс с мужем был не только страстным, но еще и ароматным. Да неужели я когда-то была замужем? Такое впечатление, что и не была… Или в какой-то из прошлых жизней, если, конечно, считать основные положения теории реинкарнации не лишенными смысла.

Тяжело вздохнув, я углубилась в мамины записи. Те, что были посвящены ее сумасшедшей любви, я читала по диагонали. Ну не интересно оно мне нынче, что тут поделаешь! После бабушкиной записи о том, как перед запеканием в духовке нужно отмачивать индейку в соленой воде с пряностями и травами, пошли мамины тексты совсем другого порядка.


Вторник.

Все кончено! Жизнь кончена! Он не смог расстаться с ними! Конечно, он никогда мне этого не обещал, но я все-таки надеялась. Уверена, что такая любовь, как у нас, выпадает не всем в этом мире, а потому во имя ее можно было бы пойти на какие-то жертвы. Он не захотел… Что мне теперь делать?


Прочитав эдакое, я с интересом принялась пролистывать рецепты далее. Ишь ты! Не всем, видите ли, дается! Да когда я обнимала Мая, тоже думала, что испытываю нечто сверхъестественное! А он не испытывал… Впрочем, не надо мерить других своими бедами. Отец-то на маме все-таки женился!


Четверг.

Они уезжают к месту его новой службы в следующую пятницу! В пятницу, которая всегда была нашим днем! Об этом невыносимо даже думать! У нас осталась всего лишь неделя! Я все же выследила, где он живет, и смогла-таки увидеть его жену и того самого больного ребенка, которыми он не смог пожертвовать. Жена, пожалуй, приятная женщина, но совсем не моего типа. Как он мог на ней жениться, если полюбил меня, совсем другую? Неужели он когда-то любил и эту женщину? Не может быть… мы такие разные… А мальчика жалко… Он в инвалидной коляске… Бледный, прозрачный… Но ведь можно было бы посылать им деньги на лечение! Я готова была бы присовокупить и часть своей зарплаты! Почему он собирается принести в жертву меня?


Вот так новости! Отец был когда-то женат? У нас с Наташей, значит, где-то есть брат? Или… он, калека в инвалидной коляске… не выжил… Возможно, об этом написано дальше?


Пятница.

Он все-таки уехал. Своего адреса мне не оставил. Накануне мы встречались в гостинице. Я плакала. У него тоже были влажные глаза. Мы прощались, будто перед смертью. Наше расставание и есть смерть. Физическая, пожалуй, была бы даже избавлением… Но он просил меня поклясться, что я буду жить ради нашей любви и ничего с собой не сделаю. Я обещала. Но я не знаю, как сдержать это обещание.


Я вдруг вспомнила, что у мамы на левом запястье был тоненький белый шрам. Она говорила, что поранилась о какое-то битое стекло. Но так ли это? Может, она пыталась резать вены?


Среда.

Я согласилась выйти замуж. Сразу, как только мне предложили. Если уж не удалось связать судьбу с тем, кого продолжаю любить, то какая разница, за кого выходить. Жить-то как-то надо. Может быть, у меня родится сын, и я назову его именем любимого человека, след которого безвозвратно потерян.

Я шла с поезда с тяжелым чемоданом. Этот человек предложил свою помощь. Я подумала: если он даже скроется с моим чемоданом, я не огорчусь. Я разучилась огорчаться. Но он не скрылся. Он вообще был очень вежлив. И, пожалуй, красив. Высокий, гибкий, с вьющимися темными волосами и чуть удлиненными к вискам ярко-карими глазами.

Мы встречались недолго. Не больше месяца. Он не сказал мне о любви ни слова и не спрашивал меня о ней. Он просто позвал замуж.


Понедельник.

Замужем, в общем и целом, нормально. Чем больше мы узнаем друг друга, тем более убеждаемся в том, что поступили правильно. Нам хорошо вдвоем: у нас оказались общие интересы, мы одинаково смотрим на жизнь и всяческие ее проявления. Нам даже музыка нравится одна и та же. И живопись. И книги. Мой муж никогда не раздражается. Я тоже. Физически мы идеально подходим друг другу. И ведь могли бы в тот день на вокзале пройти мимо. Например, если бы я делала больше остановок, неся свой тяжелый чемодан, он успел бы уже сойти с перрона и отправиться на остановку трамвая. Мне же надо было спускаться в метро.


Пятница.

С некоторых пор я перестала любить пятницы, но потом эта нелюбовь ушла из моей жизни. Пятница оказалась неплохим днем. В пятницу у меня родилась дочь. Когда-то я мечтала о сыне, но дочка – тоже неплохо! Мы назвали ее Наташей. Она смешная! Папа ее очень любит. Я тоже. Нас теперь трое! Наверно, это и есть простое человеческое счастье. А все остальное лишь игра воображения.


Вторник.

У нас родилась вторая дочка! Счастливый папа назвал ее Галочкой. Я не возражала. Нас теперь четверо! Наташе маленькая Галочка тоже очень нравится. Они похожи друг на друга – и это хорошо! Мы счастливы? Несомненно! Семья, дети – это настоящее счастье!


Я читала и медленно прозревала. Наша мама вышла замуж вовсе не за того человека, которого любила. Ну конечно! Мы всегда знали, что мама с отцом познакомились на вокзале, а знакомство с тем, о ком написано выше, произошло в автобусе… Вернее, после того, как они из автобуса вышли… Выходит, что после той своей сумасшедшей любви мама все же сумела полюбить другого? Или так и не полюбила? Строчки ее дневника, касающиеся замужества и рождения дочерей, сухи и бесцветны. Она будто пытается убедить себя в том, что у нее все хорошо, что она счастлива. Ее любовь к нам с сестрой, конечно, была безусловной. Мы ее всегда ощущали и никак не могли в этом ошибаться. Неужели она не любила нашего отца? Но разве его можно было не любить? Он был образованным, эрудированным, интеллигентным, очень легким в общении. А еще он был очень красивым мужчиной, наш отец. Жаль, мы с Наташей пошли не в него, у нас у обеих только папины карие глаза… А что же отец? Любил ли он нашу маму? Выше она писала, что он не говорил ей о любви. Почему?


Понедельник.

Мы с мужем никогда не расспрашивали друг друга о прошлой жизни, когда еще не были вместе. Мы будто чувствовали, что воспоминания могут разрушить наше настоящее. Однажды муж с сожалением констатировал, что наши девочки совсем не похожи на него. Я предложила ему радоваться их похожести между собой. Им никогда не придет в голову, что у них разные отцы. Он вдруг решил расспросить меня об отце Наташи. И я рассказала. В ответ он впервые поведал мне о себе. Оказалось, родители страстно любимой им девушки посчитали его не подходящей партией для своей дочери. Мой красавец муж родился в семье простых инженеров, а отец девушки был дипломатом. Он увез свою дочь в Канаду, спасая от неподходящего кавалера. Простому советскому парню ходу в капиталистическую страну не было. Девушка для него оказалась потерянной навсегда.