– И ты хочешь… – Май замялся, очевидно, подыскивая не слишком обидные слова, но я сама за него договорила:

– Нет, я не хочу пролезть в твое свободное сердце… Вернее, не так… Я хотела бы, но понимаю: этого может и не случиться… В общем, я готова просто побыть с тобой рядом. Немного. Столько, сколько ты мне позволишь…

– А муж?

– А муж, как говорится в таких случаях, объелся груш… Мы развелись.

– Из-за меня? – спросил Май с чувством вины. – Он не поверил, что между нами ничего не было?

– То, что я приютила на даче незнакомого мужчину, оказалось для него всего лишь поводом… Впрочем, не только для него… Позволь мне умолчать об остальном. Со своей стороны обещаю, что о твоем прошлом тоже расспрашивать не буду.

Май по своему обыкновению немного помолчал, потом спросил:

– Ну и как ты все это представляешь?

– Вот так… – И я опять обняла его за шею.

Остаток вечера мы провели на не слишком чистом покрывале его дивана, а часов в одиннадцать, когда мы наконец разомкнули объятия, Май сказал:

– Что-то очень есть захотелось…

Я рассмеялась, показала на часы и сказала:

– Это неудивительно, но ты, наверно, слышал, что на ночь есть вредно?

– Я также читал, что не есть, когда голоден, – еще вреднее! Это первое!

– А второе?

– А второе… Может, ты что-нибудь сварганишь вкусненькое? Должна же быть от твоего присутствия хоть какая-то польза!

– А разве я только что пользу тебе не приносила?

– Ну… приносила… Это я признаю… Но, согласись, я тебе тоже только что был весьма полезен… А кроме того… – Май улыбнулся, – …я тебя, между прочим, как-то ухой угощал! Теперь твоя очередь!

– А я тебя – кофе!

– Сказанула! Кофе! Да что такое твой кофе против моей ухи?!

– Да-а-а-а, – протянула я, – кофе против ухи, конечно, не выдерживает никакой критики. – Я натянула его футболку и отправилась на кухню. – Ладно… Лежи уж… – сказала я. – Пойду посмотрю, что из твоих запасов можно приготовить на сон грядущий…

Кроме макарон, приготовить, собственно, было нечего. В холодильнике, если не считать десятка яиц, пачки масла, пакета кефира и кусочка сала в морозилке, я ничего не нашла. Конечно, можно было бы нажарить шкварок, но с макаронами как-то было не то… Шкварки надо есть с картошечкой… Можно было бы приготовить яичницу, но я подумала, что будет жирновато – я не люблю, а холостяки только и делают, что питаются яичницей. В кухонном шкафу я нашла полпакета муки, и все было решено. Конечно, оладьи тоже не слишком полезная пища на ночь, зато вкусная и… домашняя. Вряд ли Май жарит себе оладьи. Они вполне смогли бы конкурировать с его ухой.

Когда запах оладий дошел до комнаты, Май появился на кухне.

– Неужели блины? – с надеждой спросил он.

– Оладьи! – гордо ответила я. – Для блинов у тебя сковороды неподходящие. Я люблю жарить на чугунной, с толстым дном…

– Сто лет не ел ни блинов, ни оладий! Ну ты угодила!

– Вот она, польза-то от меня какая!

Май, обжигаясь и чуть ли не урча от удовольствия, поедал оладьи так быстро, что я еле успевала подкладывать. Когда он съел с десяток, я решила охладить его пыл:

– Хватит! Ночь уж на дворе! Не заснешь…

– Это я-то не засну?! – Май расхохотался. – Ты еще меня не знаешь! Кстати, ты не забыла, что я храплю?

– Видишь ли, в ту первую ночью в мотеле я тоже довольно быстро заснула от избытка переживаний, и потому ты мне никак не мешал. Но твой богатырский храп, который доносился ко мне аж со второго этажа нашей дачи, забыть нельзя!

– Во-о-от!

– Все перетерплю… увидишь…

Я опустилась на табурет напротив Мая и подперла лицо руками. Я смотрела на него и думала о том, что готова не отходить от плиты день и ночь, только бы этот человек улыбался мне, обнимал меня, целовал и даже храпел по ночам. Май тоже стал серьезным. Он вытер губы и сказал:

– Спасибо… давно так вкусно не ел… Только… – и опять напряженно замолчал.

– Что – только?

– Боюсь, что не оправдаю твоих надежд…

– У меня их нет.

Он решил, что я лукавлю, и произнес, испытующе глядя мне в глаза:

– Так не бывает.

– Как выяснилось, иногда бывает. Хочу жить одним днем, не заглядывая в призрачное будущее.

Май не нашел, что возразить.

А потом была ночь. Самая сладкая ночь в моей жизни. И вовсе не из-за объятий и поцелуев, что само по себе, конечно же, было замечательно. У нас ведь уже была ночь с Маем в мотеле. Но тогда я почти сразу уснула замертво. В эту же ночь я долго не могла заснуть. И не от того, что Май храпел, а от переизбытка впечатлений и положительных эмоций. Я была рядом с человеком, который казался мне родным. Я не сомневалась, что именно он предназначен мне в этой жизни.

Я утыкалась носом в спину Мая и с наслаждением вдыхала его запах, который, казалось, знала всегда. Вместе со Стасом я всегда спала в ночной сорочке или в пижаме, с Маем же мне хотелось оставаться обнаженной. Это было ново и очень эротично. Поворачиваясь во сне, Май обнимал меня, притягивал к себе и словно обволакивал своим телом. Я замирала от восторга, чувствуя себя защищенной и нужной. Стас никогда не обнимал меня ночью. После ежевечернего интима мы обычно одевались и укрывались разными одеялами, будто отгораживаясь друг от друга. С Маем же все было не так.

Забылась я под утро и проснулась от поцелуя Мая.

– Мне надо на работу, – сказал он. – А ты можешь еще поспать.

Сон у меня тут же пропал. Так приятно было чувствовать мужские объятия. Объятия Мая. Я не могла не признаться:

– Я люблю тебя…

Он закрыл мне рот поцелуем, а потом сказал:

– Не торопись с признаниями, Галя…

– Я люблю тебя, – повторила я.

Он решил сменить тему:

– Я храпел ночью?

– Храпел…

– Как трактор?

– Нет!

– А как кто?

– Как циркулярная пила!

– Не может быть…

– Тогда – как две циркулярные пилы!

– Понял… Я не давал тебе спать… – виновато проговорил он.

Я обняла его за шею так крепко, чтобы и он почувствовал меня всю, и прошептала:

– Даже если бы ты храпел как четыре пилы и шесть тракторов разом, я все равно была бы счастлива от того, что ты рядом.

Он хотел возразить, но я не позволила ему этого сделать, опять увлекая за собой в чувственный омут. В результате Май не успел позавтракать, и мне пришлось спешно запаковывать ему оладьи, чтобы он смог перекусить ими на работе.

– Увидимся вечером, – сказал он мне на прощание, и я поняла, что потомок князей Лазовитых не собирается от меня избавляться в ближайшее время. Я так обрадовалась этому, что принялась прыгать по комнате и кружиться, а потом в изнеможении рухнула на постель, прижалась носом к подушке Мая и долго вдыхала его запах.


И потекли дни, наполненные Маем и заботой о нем. Целыми днями я чистила и скребла его квартиру. Кухня, обитая пластиком, мебель, плита и холодильник были так заляпаны пятнами! Мне пришлось купить самую ядовитую дезинфицирующую жидкость и приводить все в порядок. Когда я вынула из стиральной машины тот самый асфальтового цвета тюль, он не только не побелел, но и расползся в клочья прямо у меня в руках. Однако я не огорчилась, а обрадовалась. Я отправилась в магазин тканей и к бежевому пластику стен купила шоколадного цвета шелковые шторы и плотный тюль цвета ванили. Кухня настолько преобразилась, что Май застыл в дверях, разглядывая ее. Я думала, что он обрадуется, но его реакция оказалась до странности непредсказуемой. Он потемнел лицом и жестко сказал:

– Никогда больше этого не делай!

– Чего именно? – удивилась я.

– Ну… этого… Преобразований не надо… – И он показал рукой на шторы и тюль, цвет которого мне казался особенно удачным.

– Тебе не нравится? – не могла не спросить я.

– Дело не в этом…

– А в чем?

– Не в этом, – повторил он и ушел из кухни.

Совершенно обескураженная, я немного посидела на табурете возле новых штор, а потом прошла за Маем в комнату. Он застыл на диване, покрывало которого тоже уже было выстирано и потому казалось новым.

– Что случилось? – опять спросила я.

– Ничего. Просто не надо… распоряжаться…

– Ты боишься, что я теперь вцеплюсь в эти занавески и ты меня отсюда вообще никогда не выкуришь?

Май молчал, и я вынуждена была снова спросить:

– Я же обещала, что уйду сразу, как только ты этого захочешь. Мне уйти прямо сейчас?

Он все так же молчал. Изо всех сил стараясь не расплакаться от унижения, я бросилась в кухню и, подбежав к окну, дернула за шторы. Я собиралась разодрать тюль и шторы на части, но вместо этого сорвала карниз. На шум из комнаты прибежал Май и замер на пороге кухни. Я обошла его как неживой предмет, покидала в сумку свои немногочисленные вещи и направилась к выходу из квартиры. В голове гудело, в висках стучало, а губы сами собой кривились в злой усмешке. И, собственно, чего бы им кривиться? Этот человек ничем мне не обязан. Я сама навязалась. Он всячески пытался объяснить, что ничего не может для меня сделать, я же упорствовала. А какой мужчина станет отказываться от женщины, если она сама ему настойчиво и беззастенчиво предлагает себя? Никакой! Вот он и не отказался. Я уже открыла входную дверь, когда Май схватил меня за плечи, притянул к себе и прошептал на ухо:

– Прости.

– Конечно, – выдавила я и снова рванулась к выходу.

– Не надо… Давай забудем…

Мне бы вырваться и бежать от него домой, но я не смогла. Я уже любила его настолько сильно, что могла бы простить и более серьезные прегрешения, но не удержалась, чтобы не сказать:

– Князю – князево, холопке – холопово?

– Все не так… Не накручивай себя! Забудем? Мир?

Разве я могла не согласиться? Я разрыдалась у него на груди, а потом был еще один счастливый вечер и счастливая ночь. Май, видимо, чувствовал себя виноватым и особенно старался для меня в постели. Я сначала лишь снисходительно принимала его дары, а потом и сама снова стала щедрой на ласки. Май благодарно улыбался и тихо постанывал. Когда мы наконец успокоились в объятиях друг друга, я подумала, а не сменить ли мне шторы и в комнате, чтобы такая чудесная ночь снова повторилась. Разумеется, это я подумала в шутку. Мне не хотелось больше огорчать любимого человека. Я ведь ничего не знала ни про эту квартиру, ни про тот несчастный тюль, что разлезся после стирки. Мало ли, может, у Мая с этими занавесками связаны какие-то счастливые воспоминания или, наоборот, драматические… Но расспрашивать мне не хотелось. Нужно будет – сам скажет. А вот когда скажет, это будет означать, что его отношение ко мне изменилось. Сейчас же я готова была просто терпеливо дожидаться того момента.

Утром Май ушел так тихо, что я не слышала. Шторы лежали аккуратно сложенными на табурете, а сверху них – записка: «Я прибью карниз вечером, и мы снова повесим твои шторы. Целую. Май». Я раз десять поцеловала записку.

Шторы действительно были повешены, но после этого я, сообразуясь с данным себе обещанием, уже не пыталась наводить порядок в неказистом жилище Мая. Я вообще старалась ему не надоедать. Я даже не спросила номер его мобильника, не узнала номер его рабочего телефона и потому никогда не звонила. Я нервничала и не находила себе места, когда он задерживался на работе, но не задавала вопросов. Май же никогда не оправдывался, не объяснял, где и почему задержался, но я готова была жить без этих объяснений. Конечно, мне хотелось иметь душевную близость с ним, когда друг другу поверяется самое сокровенное, но я принимала как должное то, что имела. Кроме того, я понимала, что особенно беспокоиться мне не о чем. Интуитивно я сразу почувствовала бы, что у него появилась другая женщина. Но другой женщины не было, а это значило, что я могла жить спокойно и безмятежно.

Я заботилась о Мае и была примитивно, по-бабьи счастлива с ним ночами. Ему нравилась еда, которую я готовила, он с удовольствием поглощал мои супы, борщи, тушеное мясо, уплетал пироги и бисквиты. Я изучила его гастрономические пристрастия и каждый день старалась порадовать чем-нибудь вкусненьким. Он чуть поправился, резкие морщины на лбу разгладились, и даже походка его стала другой – какой-то уверенной и степенной.

Мы нигде с ним не бывали, кроме моей дачи. В будни Май работал много, поздно возвращался домой, а в выходные на даче просто расслаблялся и отдыхал. Он по-прежнему целыми днями пропадал с удочками на озере, но уже не столько ловил рыбу, сколько просто наслаждался процессом. Иногда я ходила на озеро с ним. Мы купались, варили уху, а в густых зарослях травы и кустов предавались самому сладкому интиму. Нам было очень хорошо вместе, но я не могла бы назвать наши отношения любовью, поскольку любовь была односторонней. Я чувствовала, что Май привык ко мне и даже находил определенные прелести в том, что мы вместе, но меня он все-таки не любил. Переживала ли я? Конечно, но старалась не думать об этом. Как и обещала ему, жила одним днем. Сегодня этот человек со мной – значит, я счастлива. А завтра – будет завтра, и никак не раньше.