Через какое-то время картинки, вложенные в эти наборы, перестали меня удовлетворять. Пришлось в Интернете связаться с опытными вышивальщицами и через них выйти на художников, которые специально разрабатывали более сложные схемы для вышивки. Очень скоро стены квартиры я действительно украсила собственными работами, которые научилась вставлять в багет под стекло.
Однажды вечером ко мне зашла сестра и прямо с порога начала ругаться:
– Ты совсем одичала! Уже и к нам не заходишь! Маришка с Даником без конца спрашивают: «Тетя Галя куда-то уехала?», «Когда к нам придет тетя Галя?» Что мне им отвечать?
– Ответь, что скоро я непременно приду! – улыбаясь, сказала я.
– Придет она! А почему столько времени не приходила?! Чем ты только занимаешься?
Не переставая ворчать, Наташа прошла из коридора в кухню, куда я пригласила ее выпить кофе, и онемела. Она принялась разглядывать мои работы, которыми была увешена вся стена над обеденным столом. Ткнув пальцем в натюрморт с фруктами и виноградом на черном фоне, сестра спросила:
– Это что?
– А то ты не видишь! Вышивка!
– Вышивка? Да ну… – Наташа смешно отмахнулась от меня, потом приблизила нос к самому стеклу. – Да, пожалуй, вышивка… – вынуждена была она согласиться. – А я думала, картина… может, маслом… или еще чем-то… я не знаток… – Она еще раз внимательно посмотрела на вышивку и снова спросила: – Крестиком, что ли?
– Да, простым крестиком, только мелким.
– Простым… ага… – повторила сестра. – А что, бывает еще не простой?
– Ну… бывает еще болгарский, славянский, итальянский…
– Хватит, хватит! Все поняла! А кто вышивал? – И она принялась разглядывать следующий натюрморт – копию с картины художника-фламандца, с прозрачным кувшином для вина, ломтиками лимона и корзиной с фруктами.
– Ну ты даешь! – Я изобразила притворное возмущение. – Я, конечно…
– Ты? – Теперь Наташа ткнула острым ноготком мне в грудь и, когда я кивнула в ответ, совершенно справедливо заметила: – Что-то раньше ты не вышивала…
– А теперь вышиваю, и мне это нравится!
– Ага! Лишь бы замуж не выходить!
– Ты опять пришла меня сватать? – спросила я уже в легком раздражении.
– Нет, хотя могла бы… Просто зашла узнать, что с тобой стряслось, и рада, что ты не запила горькую. Лучше уж вышивать. Ты только натюрморты вышиваешь?
– Нет, разное… – И я пригласила ее в комнату.
Наташа разглядывала мои картины с большим удивлением, потом плюхнулась в кресло напротив вышитого пейзажа с Мраморным мостом в Екатерининском парке города Пушкина и сказала:
– Ну ты даешь! Такой талант скрывала! Я просто влюбилась в этот мостик, и если ты мне его немедленно же не подаришь, то я готова его у тебя купить. Надеюсь, ты не возьмешь с родной сестры втридорога?
Я вдруг вспомнила, что у нас с ней разные отцы. Наташа об этом так и не знала, посвящать ее в тайну матери я не собиралась, но с тех пор, как сама ее узнала, все время искала в сестре те черты, которые она могла бы унаследовать от своего отца. Его фотографий у мамы, видимо, не было. Чужих черт в Наташе я так и не нашла. Мы с ней были очень похожи во всем, вплоть до жестов и интонаций. Она была мне самым родным человеком.
– Брось, Наташка, городить ерунду! – Теперь от нее отмахнулась я и разрешила: – Бери и этот пейзаж, и любой другой, который понравится.
Она тут же вскочила с кресла, бросилась в кухню и вернулась с натюрмортом на черном фоне, снова опустилась с ним в кресло и вдруг изрекла, подняв на меня глаза:
– Слушай, Галка! А может, тебе начать продавать свои вышивки?
– Ага! – совершенно в ее стиле выкрикнула я. – Прямо все выстроятся в очередь, чтобы покупать!
– Ну… может, не все… только любители… Вот я, например, сегодня прямо удавилась бы, если бы ты не подарила мне эти работы, честное слово! Стала бы тебе деньги предлагать, что отложены на новый холодильник, представляешь?!
Я рассмеялась. Потом мы пили кофе и говорили о насущных проблемах Наташиной семьи. Моих проблем не касались. Может быть, сестра боялась меня рассердить до такой степени, что придется отдавать назад мои картины. На прощание я сунула ей в руки две вышивки без рамок и сказала:
– Это тебе в детскую. Котятки для Мариночки, а песик для Даньки. Сама уж вставь в рамки и повесь над их диванчиками, ладно?
– Ой, Галка… – восхищенно выдохнула Наташа. – Конечно, повешу! Представляю, как они обрадуются! – Потом оторвала от работ глаза, перевела взгляд на меня и командным тоном произнесла: – Чтобы в субботу обедала у нас! Договорились? А то дети покоя не дадут!
Я кивнула и пообещала:
– Конечно, приеду!
Через некоторое время Наташа позвонила мне в большом возбуждении и прямо-таки заверещала в трубку:
– Я же говорила, что на твои работы найдутся любители! Вчера к нам приходили сослуживцы Илюшки, все прямо так и разинули рты! А когда я сказала, что это вышивки, они вообще обалдели – думали, картины маслом. Дважды обалдели, когда узнали, что так талантливо вышивает моя родная сестрица. Хотят с тобой связаться, чтобы ты и им вышила за деньги. Я пока твой телефон не давала, так как хорошо знаю тебя – еще разозлишься, что у тебя не спросила! Так давать номер твоей мобилы или не давать?!
Я разрешила дать. Наташа велела мне ни в коем случае не продешевить и, совершенно удовлетворенная, отключилась.
Таким образом, с подачи сестры я действительно продала несколько картин. Признаюсь, что мне было очень жаль с ними расставаться, но я убедила себя: нужно гордиться тем, что теперь мои вышивки – в частных коллекциях, как принято говорить о живописи.
В связи со своим тотальным увлечением вышивкой я совсем оторвалась от жизни: не читала газет, забыла о телевизоре. Однажды за ужином все-таки решила посмотреть новости. Включила телевизор и выбрала петербургский канал. Закончился один сюжет, сути которого я не сумела уловить, поняла только, что он на медицинскую тему, и тут же перед моими глазами возник полуразрушенный брилевский храм. Занесенный снегом, он выглядел величественно, монументально и, я бы сказала, неприступно. Промороженный и заснеженный, он не казался сильно разрушенным, но я-то знала, что это всего лишь зимняя иллюзия. Сердце кольнуло, и сейчас, январским вечером, мне живо вспомнились начало лета, жаркий солнечный день, медовая речка, стрекозы с дивными прозрачными крылышками и тело Мая, долгое и прохладное после купания. Я помотала головой, стряхивая наваждение, и уставилась на экран. Телерепортер что-то рассказывал об истории постройки, но я никак не могла вслушаться и без конца теряла нить его повествования. Я была убеждена, что навсегда вытравила из воспоминаний летние дни медового рая, но обманулась. Они, эти воспоминания, сделались вдруг выпуклее и четче, чем действительность. Мне казалось, что комната моей квартиры наполнилась светом, звоном насекомых, тихими всплесками воды. Я чувствовала на губах вкус закушенной травинки и… поцелуев Мая. Глаза против воли наполнились слезами, и я разрыдалась. Я не позволила себе слез даже тогда, когда его жена выставила меня из квартиры, и они, видимо, застыли внутри меня ледяной глыбой, которая порой мешала мне дышать. Сейчас этот лед начал подтаивать, и слезам не было конца. Через некоторое время сквозь собственные всхлипы и завывания я услышала знакомый голос и решила, что схожу с ума. Потом поняла, что Май обращался вовсе не ко мне, как должно бы, наверно, быть при такого рода слуховых галлюцинациях. Он что-то говорил о храме Вознесения Господня, и я догадалась, что звук идет из телевизора. С трудом уняв слезы, я уставилось в экран. Некоторое время картинка расплывалась и чуть ли не капала на пол. Я вынуждена была несколько раз насухо вытереть глаза полой домашней куртки, прежде чем смогла разглядеть, что на экране происходит. На меня своими по-ангельски светлыми глазами смотрел Май Лазовитый. Он был в пушистой лисьей шапке с опущенными ушами, мех которых около рта покрылся изморозью. Его лицо мне показалось похудевшим и изможденным. «Похоже, твоя жемчужная леди тебя плохо кормит», – с несвойственным мне злорадством подумала я. Злорадство относилось, разумеется, не к Маю, а к его жене. Конечно, хорошо кормить мужей – не княжеское дело. Прислугу надо нанимать. Наверняка домработницы не могут долго терпеть гнусный характер княгини Лазовитой и быстро покидают неуютный дом. Интересно, как он выглядит, их дом… настоящий, а не съемная квартира на Ваське… Впрочем, это не моего ума дело…
Май с телевизионного экрана говорил о реставрационных работах, которые уже этой весной будут проводиться в храме, но я слушала плохо. Я смотрела на любимое лицо и изнывала от тоски. Эти месяцы, что я прожила без него, пролетели довольно быстро, но только потому, что я изнуряла себя сначала запойным чтением и всякими культурными мероприятиями, а потом – вышивкой. Я вдруг почувствовала, как смертельно устала от этой своей чрезмерно насыщенной жизни, и чуть ли не с отвращением посмотрела на пяльцы с недавно начатой работой. Похоже, это лекарство от одиночества скоро перестанет мне помогать. Что же я тогда буду делать? Нет, наверное, неправильно называть мое состояние одиночеством. Одинокие люди, если не приняли его как образ жизни (а я знаю и таких), ищут знакомств, мечтают о друзьях или возлюбленных. Мне никого не надо. Вот не надо – и все! Мне нужен только один мужчина – Май, но он женат, и с этим ничего нельзя поделать. Если бы я ему была нужна, он смог бы меня найти. Дачу я все-таки не продала… Не смогла… И ладно… И пусть все остается так, как есть. После этой передачи я снова возьму себя в руки и продолжу вышивание. Может, Наташа найдет мне еще покупателей, и все будет нормально… Если сложить деньги за вышивки с положенными мне отпускными, то, наверное, можно будет съездить в Европу. Например, в Лондон. Очень хочется. Я обожаю английскую литературу, особенно викторианские романы…
В этот момент моих размышлений о Лондоне и английской литературе телевизионная камера отъехала на некоторое расстояние от Мая, и его стройная фигура в темно-синей куртке и черных джинсах на фоне промороженного до сахарной ноздреватой белизны храма показалась мне слишком хрупкой. Похоже, он действительно сильно похудел.
Май махал руками, что-то объясняя в камеру, показывал на останки купола, а в моей голове билось только одно: «Я люблю тебя… я люблю тебя… как же я тебя люблю…»
После того как репортер поблагодарил реставратора Лазовитого за интересный рассказ, камера опять крупно взяла лицо Мая. Он кивнул, до боли знакомо улыбнулся и неожиданно сказал:
– А можно я, как говорится, пользуясь случаем, передам привет?
Слегка обалдевший телевизионщик пожал плечами и протянул ему микрофон, похожий на батончик мороженого в шоколаде:
– Пожалуйста.
Май смешно сморщил нос и сказал, слегка наклонившись к микрофону с высоты своего немаленького роста:
– Я хочу передать привет одной женщине, которую… потерял… Ее зовут Галиной, Галей…
Было видно, что Маю нелегко дается этот «привет», транслируемый если и не на всю страну, то на весь Санкт-Петербург. Видимо, почувствовав его неподдельное волнение, камеру подкатили еще ближе к нему, и мой любимый, чуть дрогнув голосом, произнес:
– В общем… если Галя меня сейчас видит и слышит, то она знает, что ей делать… – После этого Май несколько кривовато улыбнулся и выдохнул: – Все… У меня все… Спасибо…
Репортер не был бы репортером, если бы упустил случай и не закончил красиво передачу. Он с самым радостным выражением лица кивнул и сказал в камеру:
– Похоже, дорогие телезрители, что на ваших глазах на этом святом месте, где очень скоро будет реставрирован прекраснейший храм Воскресенья Господня, разворачивается романтическая история Мая и Галины. Пожелаем же им встретиться и никогда больше не расставаться! А вы, Галя… – Парень выставил вперед вытянутый палец, как красноармеец с плаката: «Ты записался добровольцем?!» – …просто обязаны откликнуться! Сейчас на нашем экране появятся телефоны нашей редакции. По ним могут звонить все, кого заинтересовал наш сюжет, волонтеры, которых приглашают для помощи в расчистке территории, меценаты, спонсоры и… – репортер подмигнул, – …и, конечно же, женщина по имени Галина! Мы с радостью поможем ей связаться с героем нашего сегодняшнего сюжета!
Я сидела ни жива ни мертва. Во рту сделалось сухо и горько. Пальцы крепко вцепились в вилку, которая непонятным образом оказалась в руке. Конечно, я начинала ужинать у телевизора, но потом… хорошо помню… вытирала слезы обеими руками. Откуда взялась вилка? Впрочем, какая разница… Я специально думаю о вилке, чтобы не думать о… Мае… Неужели его призыв относился именно ко мне? Не может быть! Мало ли в Питере Галин! Да, но вряд ли за эти несколько месяцев у него случился еще один роман с Галиной. Что значит – еще один роман? Разве у него был со мной роман? Это у меня был с ним роман, а у него со мной ничего не было, только секс. Кроме того, у него еще есть красавица жена… А вдруг она тоже Галина? Бывают же такие совпадения! Они, конечно же, помирились, а потом Май чем-то ее обидел, разумеется, нечаянно, она от него скрылась, и теперь он ее разыскивает. Нет… ерунда какая-то… не может быть… Да ну! Таких шикарных женщин, как она, не зовут Галинами! Жена Мая Лазовитого непременно должна быть какой-нибудь Изольдой или Анжеликой! Впрочем, какая разница, как ее зовут! Ясно же, что такие женщины, как эта красавица в жемчужном платье, не уходят! Они только приходят! Они кого хочешь где хочешь найдут! Хотя… разве я знакома с женой Мая, чтобы это утверждать?
"Медовый рай" отзывы
Отзывы читателей о книге "Медовый рай". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Медовый рай" друзьям в соцсетях.