– Не переживайте так! Все уладится, вот увидите!

– Послушайте! Зачем вы мне все время говорите одно и то же?! Я и так понимаю, что вам нет до меня никакого дела, но хоть из чистой вежливости могли бы как-нибудь разнообразить свои утешения! – одним духом выпалила я.

– Да?! – Май посмотрел на меня с удивлением и сочувствием. – И что бы вы хотели, чтобы я сказал?

– Лучше ничего, чем дежурные фразы… – Из другого глаза выкатилась еще одна слеза, и я слизнула ее языком с губ, как делала Наташина дочка Маришка, когда капризничала.

– Но вы же плачете…

– Подумаешь… поплачу и перестану… – отозвалась я, но поскольку плакать только начала, то могла пока не переставать, что и сделала. Слезы полились неудержимо. Я всхлипывала и сморкалась в салфетки, которые услужливо подавал Май.

– Вы, наверно, думаете, что самая несчастная в этом мире, да? – не выдержав, спросил Май.

– Ну что вы! – зло прорыдала я. – Есть ведь еще голодающие в разных гетто, раковые больные, приговоренные к смертной казни, а также малые народы Крайнего Севера, где очень холодно даже сейчас… Куда мне до них!

Я видела, что Май подавил улыбку, боясь меня расстроить еще больше, а меня уже понесло:

– Что вы, мужчины, понимаете в женских несчастьях! Вам то дачу достроить надо, то адронный коллайдер, то футбол посмотреть по ящику, то на войну сходить… А как только освобождается время от этих важных дел, вам гламурных красоток подавай! А что же делать нам, негламурным, некрасивым и убогим?!

– Ну что вы такое говорите, Галя?! – возмутился Май, как мне показалось, очень неискренне. – Вы вовсе не убогая и… достаточно хороши собой…

– Да ну! – Я даже перестала лить слезы. – Я до того хороша собой, что вы меня даже не заметили в электричке! Я невидимка!!!

– Как не заметил?! Ерунда какая-то…

– Нет, не ерунда! Мы с вами вместе ехали из Питера в Ключарево! Ну… то есть вы гораздо позже зашли… на какой-то станции… Помните?

Май наморщил лоб, пытаясь вспомнить, а потом сказал:

– Ну да… Я от Питера ехал в одном вагоне, а потом в него завалились подростки, шумели, орали, песни дурацкие голосили… Мне все это не понравилось, вот я и перешел в другой вагон… Хотя бы в конце пути хотел отдохнуть от их ора…

– Ну вот! Перешли в наш вагон и уселись прямо напротив меня! Мы до самого Ключарева просидели рядом, глаза в глаза, но вы меня, как говорится, в упор не видели! – Я помахала перед его лицом ладонью с растопыренными пальцами. – И когда вы пришли просить сдать комнату, меня даже не вспомнили! Вот такая я красавица!

– Я… я просто был очень расстроен… одним делом… – Май явно смутился. – Да и устал сильно на работе…

– Допускаю! Но, согласитесь, если бы напротив вас в электричке уселась длинноногая красотка только-только из солярия, у вас как рукой сняло бы и расстройство, и усталость!

– Вы не правы! Все вовсе…

– Тоже допускаю! – гневно перебила я его. – Но вы сразу вспомнили бы меня, когда хотели снять жилье, если бы я была хоть немного милее, чем есть на самом деле! Разве не так?!

– Галя, перестаньте, – тихо сказал Май и прижал к столу ладонью мою руку, которой я выделывала перед его лицом очередной замысловатый пируэт. – На нас уже обращают внимание…

– Да ну и что! – Я отбросила его руку. – Кто тут нас знает-то?! Пусть думают, что хотят!

– Ну… в общем-то, верно… – согласился он и, поднимаясь с места, добавил: – Подождите, я расплачусь.

Май вышел из-за стола и отправился к стойке, из-за которой за нами действительно с большим любопытством наблюдали парень, возможно, бармен, и наша официантка. Я несколько приосанилась. Пусть они думают, что мы поссорившаяся семейная пара. Официантка явно завидует тому, что у меня такой мужчина. Вот и пусть! И нечего ему строить глазки! Бесполезно! Мы сейчас отсюда уйдем, и Май никогда больше не вспомнит эту официантку. А меня он теперь уж долго не забудет! Даже в плохом всегда можно найти что-то хорошее!

Уже на улице Май совершенно спокойным голосом, будто и не было моей пьяной истерики, сказал:

– Как я и думал, за железной дорогой, у шоссе, есть мотель. Мне в кафе объяснили, как туда пройти. Там можно переночевать.

– Вы снимете два номера? – запальчиво спросила я.

– Как скажете… – ответил он, глядя себе под ноги.

– А что мне еще сказать? – опять взвилась я. – Я же вас как женщина совершенно не интересую! Я вообще никого не интересую как женщина! Даже собственного мужа, как оказалось, никогда не интересовала…

Май посмотрел на меня с непонятным выражением лица, и мы больше не разговаривали до самого мотеля, даже когда долго поднимались на виадук и спускались с него.

Он снял один номер. Я почему-то испугалась. Хмель от сухого вина уже почти выветрился, и мне было стыдно за свое поведение. Видимо, после моей истерики Май решил, что как порядочный человек обязательно должен со мной переспать. У меня все внутри похолодело.

Когда мы оказались вдвоем в безликом номере мотеля с широкой кроватью, застеленной ярким синтетическим покрывалом с огненно-оранжевыми маками, мой спутник первым делом задернул такие же безвкусные шторы на окнах, и я испугалась еще сильней.

– Вы мне ничего не должны… – выдавила я с трудом.

– Я знаю, – ответил он.

Повисла тишина. Я сидела на краешке весьма ненадежного стула, который слабо поскрипывал под весом моего тела, хотя я, как мне казалось, вообще не шевелилась. Май, обхватив голову руками, расположился на своем рюкзаке. Похоже, нам обоим было неловко, и мы оба не знали, как себя вести дальше. Первой не выдержала я и проговорила сквозь зубы:

– А не надо было меня с собой звать…

– Наверно, не надо было… Я не подумал, что…

– Что?! – Я почему-то опять рассердилась. – Вы не подумали, что как-то придется проводить со мной ночь?!

– А что ее проводить… Я думал, что мы останемся на природе, а вы… И я подумал, что вам надо…

Он замолчал.

– Вы не подумали, что мне захочется с вами в постель, так?! – выкрикнула я, срываясь на самый отвратительный визг.

Он что-то хотел сказать, но я не дала. Меня опять понесло, и моя трезвая истерика, наверно, казалась со стороны еще отвратительней пьяной, но мне было все равно. Мне надо было выговориться, выкричаться, исповедаться…

– Да! Да! Да! Вы мне понравились еще тогда в электричке, когда меня совсем не замечали! Я поэтому и сдала вам комнату, хотя никогда раньше мы комнат никому не сдавали! Но я ничего такого не хотела! Ничего! Просто побыть какое-то время рядом с мужчиной, который понравился! В этом нет ничего дурного! И вы пожили бы у меня и уехали бы спокойно, если бы не сплетни, если бы не Катерина… А более всего… если бы не Стас! Если бы не Стас… Если бы он мне сказал, что любит меня, я забыла бы вас очень быстро! Честное слово! Но он не сказал! Не сказал! Он вообще, оказывается, меня никогда не любил! Можете себе такое представить! Я потому и собралась уехать… А тут вы! Опять вы! И приглашаете с собой, но на меня по-прежнему не смотрите, будто я – не я! Будто я не женщина!

Я вскочила со своего уже совершенно неприлично расскрипевшегося стула, подлетела к окну, раздернула обратно занавески и, задрав голову вверх, закричала в форточку:

– Все! Все смотрите! Нам нечего скрывать! У нас все целомудренно! Я не женщина! Не женщина! Я пустое место!

Я как раз собиралась выкрикнуть парочку едких ругательств в адрес всех мужчин, но почувствовала на плечах руки Мая. Он держал крепко, но позволил мне развернуться, и я крикнула уже не в форточку, а прямо в его лицо:

– Мне не нужна ваша жалость! Мне не нужно ваше лживое участие! Мне не надо…

На этом я вынуждена была прерваться, поскольку Май закрыл мне рот своими губами. И я сразу сникла. Конечно, можно было бы начать сопротивляться, но это было бы притворством чистой воды. Разве не его поцелуев я хотела? Не этого ли добивалась своими слезами и криками? Надо брать то, что он мне решил-таки подарить! Пока не передумал!

И я ответила на его поцелуй так истово, как никогда не позволяла себе со Стасом. Нет, неправильно… Я просто не знала, что так могу себе позволить… Опять не то! Я вообще не знала, что могу так… Конечно, Май меня просто пожалел, но я отозвалась на его участие всем своим женским естеством. Мой трепет, мое страстное желание не могли не передаться ему. И мы в четыре руки принялись стаскивать друг с друга одежды. И зачем же мы так оделись? До чего же плохо поддавалась ему моя туника! Пояс застрял в кулиске и никак не позволял ее снять. Когда я уже была готова разодрать в клочья тонкий батист, пояс вдруг ослабел, и Май двумя быстрыми движениями снял с меня эту одежку через голову. Потом пришлось повозиться с тугим ремнем на его джинсах. Наши руки без конца сталкивались: сначала на пряжке, потом на молнии джинсов. Мы мешали друг другу, а чем больше мешали, тем более росло нетерпение, и потому, когда мне наконец удалось прижаться к его обнаженному телу, я чуть не расплакалась от облегчения. Да, вот так… От облегчения: мне уже не надо было желать чужого мужчину и страдать от унижения. Этот мужчина был сейчас в полной моей власти. Я это понимала, я это чувствовала. В нашей телесной схватке меня не подавляли, мне позволяли главенствовать, быть ведущей. У меня перехватывало дыхание от новизны ощущений. Я была так наэлектризована, взбудоражена и переполнена, что в самый острый, пиковый момент из моей груди вырвались настоящие рыдания.

– Что?! Что-то не так? – испугался Май.

– Все так… так… – сквозь всхлипы ответила я. – Медовый рай…

– Медовый рай? – с удивлением повторил он.

– Солнце… там на реке… Его лучи окрасили все вокруг в цвет меда: и траву, и листья, и цветы… И река была, как мед… Я плыла в меду… А сейчас еще и сладко… Ты – медовый мужчина…

Май откинулся на спину и произнес фразу, совершенно не попадающую в медовый контекст:

– Наверно, надо было как-то предохраниться…

– Нет… – односложно отозвалась я.

– То есть ты?..

– То есть я никогда не предъявлю тебе никаких претензий.

– Да я не об этом… Не о претензиях… Не хотелось бы для тебя никаких осложнений… Как-то я упустил…

Я рассмеялась и, продолжая хохотать, спросила:

– А ты всегда носишь с собой предохранительные средства? На всякий такой случай, да?

– Нет… – Май смутился. – У меня этого… нет… Сейчас нет…

– Ай-ай-ай! Какой непредусмотрительный рыбак! А вдруг ты выловил бы золотую рыбку, которая обернулась бы прекрасной женщиной и возжелала бы тебя! Или какая-нибудь лягушка-царевна подвернулась! А ты не готов по полной форме!

– Да у них своих средств полно, я думаю… Волшебных всяких…

Май наконец рассмеялся сам, навис надо мной, легким прикосновением отвел от моего лица спутанные волосы и произнес:

– А ты была не хуже золотой рыбки – владычицы морской! А уж всякие лягушки тебе наверняка и в подметки не годятся!

Я захлестнула его шею руками, притянула к себе, и все началось сначала. А потом он как-то вмиг заснул. Я лежала в его объятиях и думала о том, что только сегодня родилась настоящей женщиной. Мне и со Стасом всегда было неплохо в постели, но в самый первый раз я, неопытная и даже до того никем не целованная, испытывала лишь любопытство перед предстоящим процессом соития с мужчиной. Потом во вкус, конечно, вошла, но никогда особенно не старалась для мужа. Не потому, что считала это постыдным или недостойным, – мне казалось, что у нас все гармонично, раз Стас мной доволен. А может, он и не был доволен? Может, он в постели со мной испытывал смертельную скуку? А я, оказывается, могу быть чуть ли не владычицей морскою… Но могла ли ею быть со Стасом? Пожалуй, не могла… Сегодня должна со всей очевидностью признать, что никогда не любила его… А он меня… И что теперь со всем этим делать?

Я не помню, на каких трагических размышлениях заснула. Проснулась, тут же вспомнила, что произошло накануне, но в постели Мая не обнаружила. Вот как… Ну что ж… По-другому и быть не могло. Я ему навязалась, и он сбежал, как только представилась такая возможность. Всплакнуть по этому поводу мне не удалось, потому что из крохотной душевой вышел Май с мокрыми волосами.

– Проснулась? – спросил он с улыбкой.

Я кивнула, хотя это и так было совершенно очевидно, и тут же увидела и его одежду на стуле, и рюкзак у стены, и футляр с удочками, а на прикроватной тумбочке – часы. Он никуда не собирался уходить. По крайней мере, утром.

Май присел на кровать, глядя на меня смущенно и даже, как мне показалось, с ощущением вины. Я погладила его руку, которой он опирался на постель, и сказала:

– Все хорошо. Не переживай. Я ничего от тебя не потребую. – И добавила, выразительно разделив на слоги: – Ни-ког-да!

– Ты не о том… – начал он, но я, приподнявшись, закрыла его рот рукой. Мне не хотелось, чтобы он оправдывался, извинялся или, что еще хуже, сказал что-нибудь такое, что могло разрушить очарование утра после ночи, проведенной с желанным мужчиной.