Анна Грэм - Мэгги и Медведь

Да уж, с младшим Маршаллом нельзя ходить в разведку. Старший же сидит насупленный на диванчике для посетителей и теребит стопку журналов.

— А комиксов нет?

Я удрученно вздыхаю, качаю отрицательно головой и даю им на растерзание свой телефон, в котором записаны столетние игрушки-расслабушки, а сама навостряю уши в сторону кабинета.

— Чего ты их дергаешь? Пусть побесятся. Ты, как наш отец, — Маршалл распекает братца, а я вслушиваюсь в интонации его голоса, сравниваю, как он говорит с родными и как с подчиненными. Как будто мне больше заняться нечем, ну честное слово.

— Дисциплина в первую очередь.

— Ой, да брось.

— Слушай, Сол, ты хоть понимаешь, что подрываешь мой авторитет своими подарками?!

А вот в моих глазах авторитет господина Медведя поднялся сразу на несколько пунктов. Мужчина и дети. Дети и мужчина. Этот набор почему-то всегда вызывает неслабый отклик в женских сердцах и моё, накачанное кофеином под завязку, увы, не исключение.

— У парней должно быть детство, Цезарь. Ты сам был таким, помнишь?

Цезарь?! Серьёзно? Матерь божья, где вас таких делают?!

— Так, парни, ну что вы насели на мисс Сайверсон. Верните ей телефон, мы едем обедать, — когда Медведь Маршалл в сопровождении брата покидает своё логово, дети с криками «Ура, едем в кафе», едва не запрыгивают ему на голову. Мило-то как. Ну всё, сейчас расплачусь. — Прошу прощения, Меган, — он кивает в сторону галдящих племянников и закатывает глаза, мол, ну дети, что с них взять. — Сегодня меня уже не будет. Закончите с колонкой, можете идти домой.

Какой он всё-таки чудесный! Я лишь глупо хлопаю мокрыми от умиления глазками и чувствую себя дурой. Даже спасибо не сказала, не попрощалась толком ни с кем. Вот курица.

— Тётя Мэгги хорошая. Она мне нравится, — слышится из коридора писклявый голос мелкого, и я сникаю ещё больше.

Спасибо, малыш, кажется, нравлюсь я здесь только тебе.

Самое лучшее, что я могу делать промозглым утром выходного дня ровно в семь — это выгуливать соседскую собачку. Нет, не визажистки, а старушки напротив — у неё периодические приступы ревматизма и она в эти дни не выходит из дому (кстати, с визажисткой мы делаем это по очереди. Хоть какой-то плюс). Бедная Берта такая же старая, как и её хозяйка: подслеповатые глазки, местами свалявшаяся, давно не стриженая шерсть и недержание до кучи — иногда мы не успеваем добежать до улицы, поэтому салфетки и пакетики у меня всегда наготове.

С несчастной собачонки в буквальном смысле сыплется песок — я нагибаюсь каждые десять метров, припевая «Га-га у-ля-ля», потому что забыла плеер, а без него скучная проходочка по парку становится вовсе унылой. Мимо меня стадами проносятся утренние бегуны, а я иду себе, по сторонам не смотрю, всё равно ничего интересного…

— Мэган?

Ненавижу себя! Почему я забыла проклятый айпод?! Сейчас бы с воткнутыми наушниками я бы сделала вид, что ни черта не слышу, и вообще я это не я. Поднимаю глаза с земли и вижу Соломона Маршалла в мокрой от пота футболке (дайте я её выжму!), в шортах, открывающих мускулистые голени. На нём бейсболка, фитнес-браслет и прикрепленный к предплечью телефон и наушники, он похож на капитана футбольной команды, а не на великого и ужасного Соломона Маршалла — грозу малого и среднего бизнеса.

Я же в растянутых трениках, неумытая, с пакетиком собачьего дерьма в руках мнусь с ноги на ногу, пробуя податливость почвы — мне хочется туда закопаться. Просто фееричный провал. Я бью собственные рекорды.

— Доброе утро, мистер Маршалл, — пищу я, пряча несчастный пакетик за спину. Боги, где же урна?!

— Кто это тут у нас?! — он приседает на корточки, чтобы потрепать собаку. Старушка так счастлива, что дышать боится, а хвост того и гляди отвалится, так она им машет. Что ж, Берта, в этом я тебя понимаю.

— Это не моя, — зачем-то оправдываюсь я, когда Берта делает ещё кучку совсем рядом с его кроссовками «Найк». Когда я нагибаюсь, чтобы убрать за ней, мне хочется рыдать в голос.

— У меня был пёс Чарли. Здоровенный такой ньюфаундленд. Умер год назад, — совершенно не замечая моих неуклюжих действий, Маршалл продолжает гладить собаку в приступе ностальгии. Ещё и животных любит. Он вообще, с этой планеты или как? Не бывает таких!

Вот вспоминаю я своих бывших. Первый, в старшей школе встречались. Такой добрый, милый, обходительный, интересный и начитанный, но, мать моя женщина, какой страшный! Брекеты, огромные уши и толстые очки. По-моему, я была с ним из жалости (ну и немножко потому, что у меня тогда была слишком толстая задница, чтобы позариться на кого-то получше). Второй — мотогонщик. Красивый, ну прямо Бред Питт, но… мотогонщик. Я вообще не уверена, что он ещё жив. Третий — банковский управляющий. Дядя с тугим кошельком, но вялым членом. И ещё он был жутким вралем. Оказалось, что он старше меня не на двенадцать лет, а на все двадцать, а ещё женат, хотя клялся, что в разводе. Ох, как я тогда орала. Четвёртый — коп. У нас были незабываемые сексуальные игры с наручниками и пистолетом и, к сожалению, это всё, что нас с ним связывало. Тогда я уверилась в том, что в человеке не может быть всё идеально и чуть было не завела себе первую кошку, но вовремя одумалась. Животные это всё-таки ответственность. Вот другое дело Крис. Кушать не просит.

— Мне жаль, — вздыхаю я. Мне действительно жаль. И больше всего жаль свои пошатнувшиеся убеждения. Соломон Маршалл всё-таки идеальный мужик.

— Хорошего дня, Мэган, — он собирается стартовать, а я вдруг понимаю, что пришло время извинений.

— Мистер Маршалл, я должна извиниться, — кричу ему в спину.

— За что же? — Он оборачивается и смотрит на меня бесконечно удивленным взглядом. Может, не помнит? Зря я всё это затеяла, чует моё сердце.

— За то, что назвала вас напыщенным индюком и что сказала, что лучше лягу под поезд. Нет, я имею в виду, я всё равно под вас не лягу, и под поезд не лягу тоже. И вообще, хоть вы и крупный мужчина, сравнивать вас с поездом было… Ой, чёрт! — куда меня вынесло? Мозг отключился и перестал отвечать на сигналы, помогите.

— Я вас понял. Извинения приняты, — однако Маршаллу мой монолог, видимо, показался забавным. Он смеётся одними глазами, сдерживая улыбку. Весело ему, как же!

Он, наконец, уходит и, ускорив шаг, исчезает за поворотом. Я могу выдохнуть и от души шмякнуть себя по лбу. Этот день я назову Днём самобичевания, потому что до самого вечера буду прокручивать в голове этот диалог и изумляться своей тупости.

— Давайте провожу вас, — Соломон Маршалл нагоняет меня на втором круге, и я становлюсь, как вкопанная, пока Берта не дёргает поводок.

Так. Так-так. Сейчас главное дышать и попытаться не свалиться в обморок. За что боролась, на то и напоролась. Как же я мечтала провести хотя бы полчаса личного времени в его компании, но, чёрт возьми, я представляла себя в красном платье с бокалом вина и томным взглядом из-под опущенных ресниц, но не в этом старом тряпье с вытертой на заднице «Хелло, Китти», не с двумя прыщами на подбородке, не с пучком немытых волос на затылке и не в компании старушки Берты, которая вьётся у его ног, отчаянно перетягивая внимание на себя (женщины, такие женщины!).

— Расскажите о себе, — говорит мистер Маршалл, пока мы идём по центральной улочке парка, словно семейная, не чуждая активному образу жизни парочка, выгуливающая свою живность. Ох, уж эти ассоциации, не доведёте вы меня до добра.

— Ну-у, Мэган Сайверсон, двадцать шесть лет, — начинаю я, как на собеседовании.

— Ваше личное дело я уже видел. Есть у вас сестры, братья, племянники? Мои вам всё уже, наверное, разболтали?

Что ему надо?! Он улыбается, а я бросаю в каждого встречного прохожего взгляды, в которых читается мольба о помощи. Что вообще происходит?

— Моя мама — инструктор по йоге. Ну, вы представляете, Хари Кришна, «Ом» по утрам, благовония, лекции по тантрическому сексу, — я закатываю глаза, вспоминая, этот сумасшедший дом, — а папа, он бывший сотрудник госбезопасности, понимаете да, как плохо у меня было с парнями?

Понятия не имею, как эти двое совершенно не похожих друг на друга людей вообще встретились и прожили почти тридцать лет, однако, детство моё скучным не назовёшь. Я несколько раз была с мамой в Индии, а ещё мы два года жили в трейлере, в котором объездили всю страну, как настоящие хиппи. Но вот юность моя прошла под девизом «Я сейчас достану ружьё», сказанным голосом моего папы, когда он видел меня в сопровождении кого-то мужского пола. Именно поэтому в мои двадцать шесть у меня такой небогатый «послужной список», и фильм «Знакомство с Факерами» для меня скорее драма, чем комедия, но думаю, для господина Маршалла эта информация будет лишней.

— Понимаю. Отец у меня полковник ВМС США, гонял нас с братом только так. Отдохнул он только на Джулиане, младшем. Он — модель.

— Джулиан? Какое-то слишком нормальное имя, — не могу сдержаться я. Ну, в самом деле, этому парню крупно повезло. Интересно, а как самого папочку-то зовут? Кто так извратился с именами своих детей? Наверняка, Джон какой-нибудь.

— У нас в семье так принято. Имена сыновьям выбирает отец, дочерям — мать. Мама очень ждала дочку, хотела назвать её Джульеттой, но не вышло. Когда они узнали, что будет ещё один сын, отец дал ей послабление.

Да уж, демократией в семейке Маршалл не пахнет. Я недавно нарыла в гугле, что у Соломона Маршалла высшее юридическое и экономическое образование — он умудрялся учиться на двух факультетах одновременно, а свои первые деньги он заработал в одиннадцать лет. Ох, я, наверное, ещё в детском саду бы задумалась, где бы мне заработать, чтобы свалить от такого папаши. Особенно если бы меня звали Гестия или Клеопатра.

— Кем вы видите себя через пять лет? — продолжает допрос Маршалл, и я снова ловлю ступор.

Я себя и завтра-то никем не вижу, какое там через пять лет? Как говорила мне мама, хочешь насмешить Будду, расскажи ему о своих планах. Она верит в карму, а я упрямо продолжаю затыкать глотку здравому смыслу и верить в чудо, а именно в то, что Соломон Маршалл действительно интересуется мной, как личностью.

Почти у самых ворот парка у Маршалла коротко звякает телефон. Его длинный, чёрный «Мерседес», как по волшебству появляется у обочины дорожки, и я понимаю, что бал подходит к концу и моего принца сейчас увезёт тыква.

— Позже договорим. У меня встреча. Всего доброго, Мэган.

Мы с Бертой неотрывно наблюдаем, как он исчезает в салоне машины, а я чувствую, как по голове мне стучит мелкий дождик из собравшейся на небе хмари. Даже природа пытается достучаться до моих мозгов, но чувство лёгкой эйфории никак не покидает меня.

С того знаменательного утра в парке прошло четыре дня. Все эти четыре дня я его не видела — Маршалл срочно улетел по суперсрочным делам — но, закинув язык на плечо, я выполняла его команды по скайпу. Мне было не до сентиментов, работы действительно было завались, и мне в какой-то момент начало казаться, что я всё выдумала. Кроме того, меня гоняла эта старая карга Пристли. Похоже, она меня ненавидит. И вот, он вернулся. В синем костюме, в светло-розовой рубашке, расстёгнутой на две пуговицы, без галстука, такой весь из себя свободный и сияющий, холодный и по-деловому отстранённый, что даже организм мой не выдерживает такого великолепия — мне срочно захотелось в туалет. Ну, где я, а где он? Размечталась! Гляжу на себя в зеркало дамской комнаты и пытаюсь убедить себя в том, что та милая прогулочка была лишь актом вежливости. И мне почти удаётся.

— То есть, как это я уволена?!

Ещё в коридоре слышу вопли Сэнди Буш. Чёрт подери, стоило лишь на минутку оставить свой пост! Ещё одна нервная встряска — и я начну орать и плакать.

— Вы собственно кто, мэм? — его голос остаётся абсолютно бесстрастным.

— Сэнди Буш! — визжит она, заканчивая своё «Буш» на такой высокой ноте, будто она дочка бывшего президента.

— Не слышал.

— У меня радиошоу!

— Прекрасно, значит, у вас уже есть другая работа, — я поражаюсь его выдержке, потому что мне уже хочется снять балетку и запулить ей в голову прямо из приёмной трёхочковым броском. Надо же, так меня подставила! Я тут, вообще-то, сижу, чтобы вот таких вот неадекватных дамочек к Маршаллу не пускать. И как я теперь буду в его глазах выглядеть?! Ворона, растяпа и размазня, которая позволила этой скользкой змее проскочить. Я этого так не оставлю!

— У меня здесь популярная колонка!

— Вашу колонку ведёт Мэган Сайверсон.

— Кто вам сказал эту чушь?! — кричит она, а я от возмущения едва не спотыкаюсь об порог. Что значит чушь, твою мать?!