Виктория Холт - Мелисанда

И она достала пистолет из кармана.

– Поклянитесь, – сказала она решительно, – что не станете трогать моего отца!

– Что вы затеяли, идиотка?

– Клянитесь! – истерически кричала она. – Ну же, клянитесь!

– Решили меня напугать этой детской игрушкой? Мелисанда, я люблю вас. Мы будем счастливы, будем жить без забот. Ваш отец поможет. А если вы не согласны мне помочь… ну что же, могу обойтись и без вас. Но я бы хотел, чтобы вы мне помогли, чтобы были благоразумны.

– Клянитесь! – повторяла она. – Клянитесь! Он положил руку на ее локоть:

– Думаете, я такой же полоумный, как и вы? Никогда не упущу своего шанса… Никогда!

Отбросив его руку, она подняла пистолет. Все было так легко, ведь он находился совсем рядом.

Раздался резкий хлопок, и Торольд, обливаясь кровью, упал на землю.

А она стояла рядом, не выпуская из рук пистолета, когда услышала голоса – к ней бежали люди. В полном смятении, чуть не теряя сознания, она стояла и ждала.

Мелисанду стерегли эти чужие люди. Привезли сюда и не давали ей отдохнуть. Она ничего не чувствовала, когда ее везли по мощенному булыжником двору. По обе стороны от нее шагали мужчины, готовые схватить ее, если она попытается бежать.

Напрасно они беспокоятся. Бежать у нее не было ни малейшего желания.

Поместили ее в комнату, где находились другие женщины; у одних лица были испуганные, у других – жестокие. Все с любопытством разглядывали новенькую, но ей это было безразлично.

Пол был устлан соломой; было холодно, пахло потом и немытым телом. В другое время ее бы от этого затошнило, но теперь она была способна думать лишь одно: «Это конец. Конец моим страданиям».

Мелисанда сидела на скамье, устремив взор на сложенные на коленях руки.

Кто-то сел рядом с ней:

– За что тебя, дорогуша?

Остальные обитательницы камеры столпились вокруг нее.

– Я убила человека, – сказала она.

Все с ужасом отпрянули от нее. Она убила человека. Она убийца.

Вскоре ее повели на допрос.

– Вы убили человека. Почему вы это сделали?

– Потому что хотела это сделать.

– Он был вашим любовником?

– Мы собирались пожениться.

– И он пытался… уклониться от обещания? Так было дело?

– Нет, он не собирался отказываться от меня.

– Но вы его убили?

– Да, я его убила.

– За что? По какой причине?

– Нужно было, чтобы он умер.

– Вы понимаете, что совершили преступление, наказуемое смертной казнью?

– Да.

– Вы можете что-нибудь сказать в свое оправдание?

– Нет.

– Но вы должны объяснить, почему это сделали.

– Я уже объяснила – он должен был умереть.

– Нельзя же убивать человека только потому, что вы считаете, будто он должен умереть.

Мелисанда молчала.

– Послушайте, я хочу вам помочь. Вам нужно подумать о защите.

– Никакой защиты быть не может. Я его застрелила и сделала бы это снова. Он должен был умереть.

Больше она не сказала ни слова. Она ждала… ждала конца, который наступит, когда ее шею затянет петля палача.

В камере ее никто не обижал. «Странная она, – говорили товарки по заключению. – Застрелила человека в Гайд-парке и ничего не говорит в свое оправдание. Она, видите ли, хотела видеть его мертвым. Разве это не странно?»

Мелисанда сидела неподвижно, погруженная в свои мысли, и лишь иногда улыбалась.

Ей казалось, что совсем недавно она была в монастыре. Как недолго она живет на свете. Всего восемнадцать лет. Слишком короткий промежуток времени, для того чтобы быть обманутой, разочароваться в жизни, убить человека.

То и дело она мысленно возвращалась к монахине, образ которой преследовал ее с детства. Теперь этот образ приобрел свое настоящее значение. С ней случится то же самое. Ее выведут к Ньюгейтской тюрьме и повесят. Соберется толпа, и люди будут смотреть, как ее вешают. Они будут говорить: «Это Мелисанда Сент-Мартин, девушка из монастыря, которая убила человека», будут смеяться и выкрикивать оскорбления.

Судьба ее все-таки не так жестока, как судьба той несчастной монахини. Ту замуровали в стене, обрекая на медленную мучительную смерть. А у нее на шее просто затянется петля, и она перейдет в другой мир.

К ней подошел один из тюремных надзирателей и тронул за плечо.

– Пойдем со мной, – сказал он. – Тебя вызывают.

Девушка машинально поднялась на ноги. Снова допросы? Но какое это имеет значение? Она не скажет им, почему убила Рендала, ведь иначе его смерть будет напрасной. Никто не должен знать, что она дочь сэра Чарльза Тревеннинга и убила человека ради того, чтобы сохранить это в тайне.

Вслед за тюремщиком она шла по коридорам, поднималась по лестницам. Ей было все равно, куда ее ведут, безразлично, о чем станут спрашивать. Она будет тверда в своем решении хранить молчание.

Мелисанду привели в какую-то комнату и заперли за ней дверь. Ей навстречу поднялся мужчина. И тут спокойствие покинуло ее. Она закрыла руками глаза, чтобы отогнать видение, которое не могла считать реальностью.

– Мелисанда! – Фермор подошел к ней, взял ее руки в свои и обнял.

Оцепенение вмиг ее покинуло. Она снова была жива. В этой комнате находились жизнь и смерть одновременно, и жизнь снова становилась желанной.

– Зачем?.. Зачем вы пришли?

– Как – зачем? Неужели вы думали, что я не приду? Как только я узнал… как только услышал. Я ведь вас искал… пытался найти. Почему вы убежали? Почему скрылись от всех?

Запрокинув голову, она посмотрела на него. Теперь она могла это сделать без страха. Для нее все кончено. Смерть уже протягивает к ней свои лапы, а он принадлежит жизни.

– Я рада… я так рада, что вы пришли, – сказала она.

– Конечно, я пришел. – Его глаза блестели. Она и забыла, какую они имеют власть. – Мы должны разобраться в истории, которая с вами случилась. Необходимо вызволить вас отсюда.

– Это тюрьма, – напомнила она. – Сюда сажают преступников. Как вы можете меня отсюда вызволить? Я убила человека.

– Но почему? Почему? Мы должны организовать защиту. Найдем лучших адвокатов, которые этим займутся. Неужели вы думаете, что мы допустим… допустим…

– Допустите, чтобы меня повесили? Вы не можете этому воспрепятствовать, Фермор. Я убила человека. Я убийца.

– Да что вы, Мелисанда! Вы и убийство! Это неслыханно. Я этому не верю. Вы сделали это в порядке самозащиты, а если это была самозащита, вас не могут повесить. Мы пригласим лучших защитников, что есть в Англии.

Она устало улыбнулась:

– Значит, вы действительно меня любите, Фермор? Он обхватил руками ее голову и стал целовать лицо – не так, как она ожидала, но нежно и осторожно, так, как раз или два делал раньше.

– Мелисанда… Мелисанда… почему это должно было случиться с нами? Как это произошло? Зачем вы убежали? Я искал вас повсюду. Я был вне себя от беспокойства. Все эти месяцы я продолжал вас искать. И вот, наконец, нашел, хотя и случился этот ужас.

– Мы нашли друг друга слишком поздно, Фермор. Знай мы, к чему это приведет, с самого начала устроили нашу жизнь иначе. Но что толку говорить об этом сейчас? Я рада, что вы пришли. До последней минуты буду об этом помнить… Когда буду стоять на помосте, а вокруг соберется толпа поглазеть на меня… когда настанет мой последний час, я скажу себе: «Он все-таки пришел ко мне. Он любил меня и потому пришел».

– Ради Бога, перестаньте! – встряхнул ее Фермор. – До этого никогда не дойдет. Вас освободят.

– Это невозможно. Я виновна. Я убийца… Я уже думала так однажды, когда видела, как уносили Каролину, но потом встретила ее в парке. Я не знала, что совсем скоро это случится по-настоящему…

– Перестаньте! – велел Фермор. – У вас просто истерика. Послушайте, нам не дадут долго видеться. Я хочу все знать и тогда пошлю к вам лучших адвокатов. Я непременно вытащу вас из петли.

– Но как вы сможете это сделать?

– С помощью денег можно сделать многое.

– Но не это… не это.

– Я не пожалею никаких денег, если понадобится, истрачу все, что у меня есть… А потом… найду способ раздобыть еще.

– О Фермор, – сказала она. – Вы лучше всех на свете! А я этого не знала. Вы высмеивали порядочность, добродетель. Я считала вас дурным человеком, но теперь уже ни в чем не уверена.

– Сейчас не время об этом говорить. Достаточно того, что я вас нашел. Я вытащу вас отсюда. Непременно. Клянусь, что сделаю это, и никто меня не оста овит.

– Фермор, вы заставляете меня желать… снова хотеть жить, тогда как я уже примирилась со смертью.

– Запрещаю вам говорить такие глупости. Вы не умрете. Это была самозащита, только так вы и должны говорить. Он угрожал вам пистолетом, и пистолет неожиданно выстрелил.

– Но все было не так, Фермор. Не могу вам сказать всю правду, но я его убила. Умышленно. Пистолет взяла из ящика моей хозяйки. Я выстрелила и убила его, потому что… потому что хотела, чтобы он умер.

– Он вам угрожал. Он угрожал, что убьет вас! Это была самозащита!

– Нет, Фермор, нет!

– Послушайте, Мелисанда. Состоится суд. Все возможное будет сделано. Есть разные способы, я уверен, что найду их.

– Фермор, – сказала она, – зачем все это? Будет лучше, если я останусь здесь. Что хорошего ждет меня в жизни?

– Это безумие! Как – что хорошего? Вы будете со мной – вот что хорошего, и мне не придется бесконечно вас разыскивать.

– А Каролина… ваша жена?

– Она очень огорчена. И считает себя отчасти виноватой.

– Она… она себя винит! Откуда она знает? Что она знает?

– То, что написано в газетах.

– Значит, история попала в газеты?

– Газеты пишут о таинственном убийстве в Гайд-парке. Утверждают, что он был вашим любовником, обещал жениться, а потом обманул.

Мелисанда засмеялась.

– Все так и было? Это правда?

– На этот вопрос я могу ответить. Это неправда.

– Что же было на самом деле, Мелисанда? Скажите мне, дорогая, я должен знать правду. Нужно подготовиться к перекрестному допросу. Ничего не бойтесь. Мы найдем лучших адвокатов. Я сделаю все, что в моих силах, а я, уж вы мне поверьте, способен на многое. Мелисанда, не бойтесь. Расскажите мне все. Уверяю, я смогу спасти вас.

– Мне многое нужно узнать, – сказала она. – Я и не предполагала, что все это имеет для меня такое значение. А оказывается, имеет. Что Каролина… она очень больна?

– Она сильно пострадала. Едва может ходить.

– О, это моя вина… Я это сделала.

– Глупости! Она сделала это сама.

– А вы, Фермор… вы и Каролина? Как обстоят дела между вами?

– Как они могут обстоять? Как обычно…

– Мне очень жаль.

– Не жалейте других. Подумайте о себе, вы в ужасном положении, моя дорогая. Вы должны действовать, но действовать разумно. Нам понадобятся все силы разума, чтобы выпутаться из этой истории. Но мы это сделаем, не бойтесь, хотя придется нелегко.

– Вы так сильны, – вздохнула она.

– А теперь особенно, потому что должен вас защитить… должен воздать вам за все… показать, что я всегда буду рядом, всегда, когда понадоблюсь вам. Не бойтесь, Мелисанда, но будьте благоразумны… рассудительны.

– Благоразумной… рассудительной! Мне все время это говорят. А я не могу понять, уразуметь, как со мной могло такое случиться?

– Послушайте меня, дорогая. Вам пришлось пережить потрясение, я понимаю, но в любой момент дверь может открыться, и вас уведут в камеру. Я все улажу, однако, ради всего святого, не будем терять времени. Мы должны придумать, что говорить… и так, чтобы никто не мог ни к чему придраться.

Мелисанда снова засмеялась, и этот истерический смех больше походил на рыдания.

– О Фермор, – сказала она, – вы нехороший человек. Вы были способны обманывать жену… Вы готовы обмануть правосудие, и все-таки… я жалею, что жизнь моя кончена… Мне бы хотелось жить и быть рядом с вами.

– Не смейтесь так. Конечно же, вы будете жить. Я не медленно пошлю к вам нашего человека, и он научит вас, как себя вести и что говорить. Мелисанда, вам понадобится все ваше спокойствие, весь ваш ум; и когда вас станут допрашивать ваши враги, помните, что я жду. Я буду там, где вы сможете меня видеть, моя дорогая, вы будете знать, что я вас жду.

– О Фермор! – воскликнула она, и неожиданно разразилась рыданиями, ибо жизнь больше не казалась ей непереносимой, она не хотела умирать.

Теперь она понимала, как ей следовало поступить. Нужно было оставить пистолет дома, пойти к Фермору и рассказать ему о своих страхах и опасениях. В этом случае она не была бы сейчас здесь.

Мелисанда лежала в объятиях Фермора. Она была не в силах думать, могла только рыдать от жалости к себе. Тем временем пришел тюремщик и объявил Фермору, что свидание окончено и ему нужно уходить.

Навестить Мелисанду пришел Эндрю Беддоуз, чему она несказанно удивилась. Выглядел он, как всегда, чистенько и аккуратно. Но такого выражения тревоги и озабоченности девушке не приходилось раньше видеть на его лице.