Люк встретился с ним взглядом в зеркале.

– Ты что-нибудь имеешь против парижских щеголей, Эш?

Эшли усмехнулся. Как обычно в торжественных случаях, Люк, в костюме которого сочетались темно-зеленый, золотой и белый цвета, привлек бы к себе все взгляды даже среди заправских щеголей на парижском бульваре.

То ли они приехали в церковь слишком рано, то ли Эмили запаздывала, но Эшли показалось, что он ждал перед входом в сельскую церковь целую вечность, стараясь сохранять достоинство и не нервничать. А если она передумала? А вдруг вообще не приедет? Пошлет ли она кого-нибудь, чтобы предупредить его? Или он так и будет стоять здесь до ночи на глазах у всех присутствующих?

Но вот и она. Эмили была невероятно красива, когда шла по проходу, опираясь на руку Ройса. На ней было платье светло-золотистого оттенка со шлейфом, украшенное богатой отделкой более темного золотистого цвета. Нижнюю юбку украшали воланы, а рукава – золотое кружево.

Ее волосы были уложены в высокую прическу, в которую вплели золотые розовые бутоны и зеленые листья. Волосы были не напудрены.

Это была другая Эмили. Такая, какую он, еще не зная, кто она, выделил из всех на балу в вечер своего возвращения в Боуден. Такая, какую он видел в Лондоне. Однако когда их взгляды встретились и она улыбнулась ему своей лучезарной, нежной и спокойной улыбкой, он понял, что это – его Эмми. Его маленький олененок в свободном платье, с босыми ногами и копной белокурых волос. Она была и той, и другой, и обеими одновременно.

Она была для него всем. Он улыбнулся ей в ответ.

Началась брачная церемония, которая сделает их мужем и женой и свяжет узами брака до конца жизни. Преподобный Джеримайя Хорнсби торжественно вершил обряд, пока не пришла очередь Эмили произносить слова обета.

Она должна была следить за движениями губ Хорнсби и вместо слов кивать в знак согласия. Но тут Хорнсби и Эмили, словно заговорщики, обменялись взглядами.

– Я, Эмили Луиза, беру тебя, Эшли Чарлз, – произнес Хорнсби.

– Я, Эмили Луиза, беру тебя, Ахшли Чарлз, – старательно выговаривая слова, повторила Эмми.

Можно было лишь догадываться о том, сколько времени пришлось им практиковаться. Эшли знал, что Эмми произнесет целиком весь текст, чтобы и он, и весь мир услышали ее торжественную клятву. Должно быть, им пришлось практиковаться втайне от всех, судя по тому, как родственники дружно охнули от неожиданности и по церкви прошел изумленный шепоток. Но он не смотрел на присутствующих. Он смотрел только на нее и встретился с ней взглядом, как только она повернула к нему голову, на мгновение оторвав глаза от губ Хорнсби.

– ..пока смерть не разлучит нас. Да поможет мне Богх, – произнесла она. – А вдруг он будет потом поддразнивать ее? – Бог, – поправилась она и с торжествующей улыбкой взглянула на него.

Эшли больше не слышал слов Хорнсби, пока тот не объявил их мужем и женой. Она принадлежала ему до конца жизни. Чем он заслужил такое счастье? Ничем. Он всего лишь любил ее и позволял ей любить себя.

Он наклонил голову и поцеловал ее. Свою жену.

Свою любовь. Свой душевный покой и радость. Ее глаза говорили ему в ответ то же самое. Они стали мужем и женой.

* * *

Решив переночевать в Боуден-Эбби, с тем чтобы отправиться в Пенсхерст рано утром и добраться туда за один день, они удалились на покой рано, сопровождаемые понимающими улыбками, слезами, от которых не удержались сестры Эмили, и грубоватыми напутствиями лорда Куинна. Они сразу же легли в постель и занялись любовью неторопливо и нежно. Эшли называл ее своей женой, шепча это слово прижатыми к ее губам губами. По крайней мере она догадывалась, что он шептал именно эти слова, потому что, подняв голову, Эшли повторил их, чтобы она при свете свечи смогла прочитать их по губам.

Потом они тихо лежали в объятиях друг друга, снова занимались любовью и снова отдыхали, пока он не сказал ей, что в доме наконец все затихло. Тогда, заговорщически улыбаясь друг другу, они встали, оделись и, спустившись по черной лестнице, выскользнули из дома.

И вот они оказались там, куда договорились прийти, когда ненадолго остались наедине в карете после свадебной церемонии. Они были у водопада и стояли, держась за руки, на высокой скале, нависшей над водой. Звезды на небе висели, казалось, так низко, что их можно было достать рукой. Даже если бы не светила полная луна, звезд было бы достаточно, чтобы вокруг было светло как днем.

– Ну, что скажешь, маленький олененок? – спросил Эшли, повернув ее к себе. – Мы вернулись туда, где все началось.

– Да, – сказала она. Именно здесь они впервые разговаривали, сидя на камне и болтая в воде ногами. Она вспомнила, каким юным, красивым и неугомонным был он тогда.

И вспомнила себя, отдавшую ему свою любовь и преданность.

– Но не туда, где все кончится, – продолжал он. – Завтра мы уедем домой, в Пенсхерст. В тех комнатах уже ничего не осталось. И я хотел бы, чтобы ты изменила там все по своему вкусу. Хочу, чтобы это был твой дом. Наш дом. Вскоре нам предстоит присутствовать на свадьбе: Генри Верни женится на Кэтрин Смит. И еще я уговорил управляющего снова перебраться на север Англии, в места, откуда он родом. А его должность я намерен предложить Бинчли.

Она улыбнулась ему и показала жестами, понятными только им двоим: Я очень счастлива.

– Я тоже очень счастлив, – ответил он тоже с помощью жестов.

Но кое-что она хотела сказать с помощью слов, а не жестов.

– Ахшли, – произнесла она.

– Эмми, – улыбнулся Эшли, – я обожаю слушать, как ты произносишь мое имя.

– Ахшли, – повторила она и продолжила, помогая себе жестами:

– Ты. Я. Дитя. – Она, конечно, была не вполне уверена и не могла заставить себя посоветоваться с Анной.

Но ее тело знало и ее сердце знало, что так оно и есть.

Она заметила, как в его глазах заблестели слезы. Он закусил губу. Потом сгреб ее в охапку и крепко прижал к себе, что-то говоря ей. И разве имело значение, что она не слышала его слов и не видела губ? Слова были не нужны.

Эмми окинула взглядом небо, усыпанное звездами. Небо и земля, вся вселенная пели. Разве важно, что она не могла слышать? Радостная мелодия звучала в их сердцах: неслышимая мелодия любви.