Жюльетта Бенцони - Мера любви

«Нижний город в огне!»

Беранже де Рокморель во весь опор пересек огромный двор и устремился вверх по лестнице высокого господского замка. Его крик долетел до окна, у которого Катрин проводила часы, потеряв счет времени.

– Госпожа Катрин, – повторил нетерпеливый юношеский голос, – вы слышали? Пожар… – Он не успел закончить. Катрин встала, выйдя из оцепенения, румянец окрасил ее бледные щеки. Беранже облегченно вздохнул, заметив ее внимательный взгляд. Столько дней подряд он напрасно читал ей свои самые прекрасные поэмы, чтобы вызвать живую искорку в ее больших фиалковых глазах.

– Как пожар? – прошептала она. – Кто же его зажег?

– Возможно, люди Дворянчика. Они исчезли из нижнего города. Ни одного не видно, но все пылает, кроме церкви.

Катрин вскочила и выбежала из зала. Паж устремился за ней. Двор замка походил на разбушевавшееся море. Солдаты сеньора де Ванденеса пришли на выручку Шатовиллена. Сейчас они спешно седлали лошадей. Посреди всеобщего оживления Катрин заметила свою подругу Эрменгарду.

Госпожа Шатовиллен в сопровождении двух служанок сама наливала вино солдатам, не жалея для них слов ободрения.

– Лучшая ферма и полный мешок золота тому, кто принесет мне голову Дворянчика! – кричала она. – Пейте. Лучше сражаться с веселыми мыслями!

Катрин стояла на крыльце, не решаясь спуститься во двор.

Кто-то прошептал ей на ухо: «Графиня сулит состояние за голову Дворянчика, еще бы! А вы подарите мне за нее улыбку или поцелуй?»

Она вздрогнула, нахмурилась, почувствовав неприятное беспокойство, возникавшее каждый раз при встречах с сеньором де Ванденесом.

С того самого времени, как она нашла укрытие за стенами Шатовиллена, он навязчиво ухаживал за ней. Больше всего ей не нравилась его внешность: он был похож на герцога Бургундского. Это роковое сходство и вызвало ссору между ней и мужем.

Она посмотрела Ванденесу прямо в глаза.

– На что мне эта голова? Меня тревожит лишь судьба моего супруга, единственного в мире мужчины, который может от меня требовать поцелуя. Я уже не госпожа де Бразен, барон!

Он поклонился, паж подвел ему коня, а Катрин направилась к лестнице.

На этот раз она приготовилась к самому ужасному, но увиденное превзошло худшие ожидания. Весь нижний город пылал, как страшный костер. Черные клубы дыма зловеще струились по небу. Лишь благодаря реке от пожара уцелели заграждения из кустарника и сам замок.

Молодая женщина смотрела на пожарище, пытаясь различить крышу, окно дома нотариуса, в котором ей пришлось оставить раненого мужа.

– Хорошая работа, – спокойно прокомментировал подошедший к Катрин Готье. – Дворянчик опустил между нами огненный занавес. Под такой завесой он смог уйти без особой спешки, и сеньору Ванденесу придется ждать, пока огонь погаснет. Пока я не вижу ни малейшего просвета.

– Там не осталось ни одной живой души, не правда ли? – прошептала Катрин чуть не плача.

Готье де Шазей почесал свой рыжий затылок и пожал плечами.

– Нужно быть саламандрой. Но не волнуйтесь. Там никого не было.

Молодая женщина резко отвернулась от пожарища.

– Я хочу убедиться сама. Готье, оседлайте мне коня.

– Для того чтобы вы поджарили ему ноздри, да еще и сами сгорели? Еще не хватало! Если этот хвастун Ванденес что-то узнает, нам станет сразу же известно, – возразил конюх, не обращая внимания на нахмуренные брови своей госпожи.

– Что бы ни случилось, Готье, – Катрин вздохнула, – вы не должны обсуждать мои приказания. Я прекрасно понимаю, что со времени нашего приезда сюда я практически уничтожена, но я еще не совсем поглупела и не хочу, чтобы меня принимали за слабоумную.

Ее глаза были полны слез, и молодой Шазей в раскаянии бросился на колени.

– Никакая вы не слабоумная, просто слишком много выстрадали, а страх не уживается со здравым смыслом. Лучше доверьтесь нам, госпожа! Мы спустились бы в ад, если бы это вернуло вашего супруга и принесло вам хоть чуточку счастья. Мужайтесь! Вы вскоре снова увидите своих детей, свои земли, своих слуг.

На этот раз она не смогла удержать улыбки при виде серых горящих глаз юноши. Проявление чувств не было свойственно Готье, и, если это случалось, он сам об этом потом жалел.

Смущенная, но немного успокоенная, Катрин смотрела, как он убегает по дороге, карабкается по крутой каменной лестнице и исчезает на конюшне. Подавив вздох, она отвернулась и оперлась на руку Беранже.

– Ладно, оставим сеньора Готье в покое, – сказала она.

Двор пустел. На крыльце, подбоченясь, стояла госпожа Эрменгарда и смотрела, как медленно исчезали знамена де Ванденеса. Она повернулась к подруге и воскликнула:

– А не отправиться ли нам к брату Ландри? Он один может сообщить нам что-то о судьбе вашего супруга.

Некоторое время спустя обе графини переправились через реку и с упоением погрузились во влажную свежесть старого галльского леса, благоухающего осенними ароматами. После недавнего пекла он напоминал животворный источник, где восстанавливались силы и светлела душа. По мере того как конь прокладывал дорогу по ковру из трав и цветов, Катрин чувствовала, как ее тело освобождается от удушающего панциря, сковывающего ее все эти бесконечные недели.

Маленький монастырь Добрых Людей был освещен солнцем, его серые нагретые камни, казалось, вдыхали аромат мяты и мелиссы, разлитый в воздухе. Нежный колокольный звон доносился из нижней колокольни и растворялся в зеленоватой воде Ожена. Спрыгнув с лошади, Катрин дернула за веревку, висящую вдоль развороченной и наспех укрепленной двери. Раздался звон колокольчика. Дверь со скрипом приоткрылась, и на пороге появился огромный волосатый человек, похожий на медведя, одетого в монашеское платье.

– Что вам угодно? – произнес он не слишком любезно.

– Ну, брат Обэр, открой наконец дверь. Мы хотим лишь увидеть вашего настоятеля. Отец Ландри здесь, не так ли? – прозвучал в ответ хрипловатый голос графини Эрменгарды.

Монах сразу оживился, лицо его исказила гримаса, которая в темноте могла сойти за улыбку.

– Господи Иисусе! Госпожа Эрменгарда! Собственной персоной! Извините меня, госпожа, но я вас сразу не узнал.

– У вас ухудшается зрение, брат мой. Итак, где настоятель?

Улыбка исчезла с огромного лица, чуть не плача, он проговорил:

– Так, госпожа Эрменгарда, он здесь! Но в каком состоянии! Не думаю, чтобы даже вам следовало это видеть.

Катрин спрыгнула с лошади и подошла ближе. Тревога снова овладела ею.

– Как это случилось?

Брат Обэр яростно затряс своей гривой.

– Конечно, все из-за этих проклятых собак. Вчера они пришли сюда пополнить запасы и взломали дверь. Когда они ушли, на пороге мы нашли тело нашего настоятеля. Они привязали его к хвосту лошади и таскали за собой! – При этом воспоминании монах действительно расплакался, но Готье прервал его:

– Тем более нам надо его увидеть! Я немного понимаю в медицине…

– Да? Тогда входите. Боже мой! Если бы оставалась хоть какая-то надежда, даже самая маленькая!

Посетители последовали за братом Обэром. Монастырь выглядел как после стихийного бедствия. Окна и двери были разбиты, на стенах виднелись черные дымящиеся потеки.

Но Катрин заметила немногое. Все ее помыслы были устремлены к старому другу. Мысль о том, что он умрет из-за того, что их дороги вновь пересеклись, была ей невыносима.

Сердце еще больше сжалось, когда она увидела его на узкой дощатой лежанке, покрытой соломой. Старое одеяло едва прикрывало изуродованное тело. Маленький кругленький монах, встав у изголовья на колени, накладывал на его распухшее лицо повязки из свежих трав. Ландри, не шевелясь, лежал с закрытыми глазами, руки со следами от веревок были скрещены на груди.

– О Боже, что с ним стало! – пробормотала Эрменгарда. – И, если я правильно понимаю, здесь больше нечем ему помочь.

– Грабители все забрали, – смущенно ответил Обэр, – даже запас корпии и мази брата Пласида. У нас нет ничего, кроме лесных трав!

Эрменгарда вышла и в сопровождении конюха и Беранже отправилась в Шатовиллен, пообещав привезти оттуда все необходимое для монастыря.

Катрин готова была тут же начать ухаживать за своим другом, но Готье потихоньку оттеснил ее в сторону.

– Позвольте мне это, госпожа Катрин! Я хочу его осмотреть. – И добавил: – Брат Пласид поможет мне, – на что тот одобрительно кивнул головой.

– Он будет жить?

– Он еще жив, а это немало. Кажется, он дышит без особых усилий, больше я пока ничего не могу сказать. Вы прекрасно знаете, что я сделаю все возможное, но, к сожалению, – добавил он, – у меня нет знаний, которыми обладают арабы и евреи.

Когда Готье вернулся, он был мрачнее тучи.

– Ну что?

– Трудно сказать. Я удивляюсь, если у него хоть одна косточка цела. Эти звери его не пощадили.

– Он в сознании?

– К счастью, нет. Так он меньше страдает. Но почему они это сделали? – воскликнул он в бешенстве. – И почему именно теперь? Прошло больше месяца, как он помог нам вырваться из рук Дворянчика.

– Вы считаете, они должны были замучить его еще раньше? – резко прервала его Катрин.

– Если следовать логике, это так. Не сердитесь, госпожа Катрин, попытайтесь меня понять. Я ищу разумное объяснение этому несчастью. Я думаю, не мы являемся причиной случившегося. Если бы де Сарбрюк хотел расквитаться с ним за наш побег, он убил бы его тотчас же, на месте.

– Вы хотите найти объяснение проявлению бессмысленной жестокости? – возмутилась Катрин. – Роберт де Сарбрюк – демон, мучающий и убивающий людей для собственного удовольствия.

– …но он до сих пор проявлял определенное уважение к церкви. Я имею в виду, что он воздерживался от убийства ее служителей, хотя, конечно, этим его уважение и ограничивалось. Если он решился так страшно отомстить слуге Божьему, значит, он сошел с ума, либо этому есть другое объяснение!

Катрин недоверчиво покачала головой. К этому времени во главе вереницы из мулов и нагруженных телег из замка вернулась Эрменгарда. Этих запасов хватило бы для целой деревни. Эрменгарда согласилась с Готье: пытка, которой был подвергнут Ландри, была чем-то вызвана.

– К сожалению, несчастный не в состоянии ответить на наш вопрос! – с грустью заключила она.

С отчаянной энергией Готье принялся выхаживать Ландри. Катрин и Беранже старались помочь. Эта борьба продолжалась до глубокой ночи. Монахи молились в разрушенной часовне о выздоровлении их любимого настоятеля. Постепенно надежда таяла. Дыхание раненого прерывалось, сменяясь страшными хрипами, которые доводили Катрин до слез. Воспаленная кожа на лице становилась мертвенно-бледной, как будто бы дыхание смерти коснулось его.

Несмотря на предпринятые усилия, новоявленному врачу не удалось пробудить хоть искорку жизни в измученном теле. К концу ночи стало ясно, что жизнь быстро уходила, в чудо больше не верилось. Целыми часами Катрин просиживала у изголовья больного друга. Она стояла на коленях, держала в руках его большую натруженную руку и молилась о нем от всего сердца.

Перед ее глазами промелькнуло детство, проведенное рядом. В Париже они были соседями. Она заново пережила игру в снежки и зимние катания по Сене, походы во все загадочные и манящие места большого города, куда их приводило детское любопытство. Катрин чувствовала, как со смертью Ландри в ней умирает маленькая девочка, какой она была когда-то. Никто больше не вспомнит и не поговорит с ней об этом, и эти воспоминания не вызовут больше улыбки…

– Все кончено, – прошептал Готье охрипшим голосом, отбрасывая в сторону настой, которым он постоянно смачивал сухие губы умирающего.

Страшный крик и рыдания вырвались из груди Катрин.

– Нет! Это несправедливо!

При звуке ее голоса Ландри вздохнул. Веки, которые, казалось, стали тяжелее гранита, задрожали и с трудом приподнялись, приоткрывая тусклые зрачки. Взгляд его упал на Катрин.

– Он жив! – прошептал Ландри и испустил дух. Все было кончено. Парижский юноша, рыцарь Великой Бургундской конницы, монах Шатовиллена отдал Богу свою простую и честную душу.

– Ландри! – шептала она сквозь слезы. – Ландри! Почему, Боже мой, почему?

Эрменгарда с силой подняла Катрин с колен, прижала к себе.

– Пришел его час, и он о нем никогда бы не пожалел!

– Он умер из-за меня!

– Нет, он умер по воле Божьей, а может быть, он и сам этого захотел. Такой душе, как у него, лишь мучения приносят избавление. Вы помнили лишь о ребенке, о юноше, но вы не знали мужчину и его неутолимой жажды совершенства. Я его знала. Он принимал от Бога самые страшные несчастья с благоговением. Он почил теперь, но он умер счастливым, так как его последний вздох уменьшил страдание, ободрил того, кого он любил, брат Ландри умер, но ваш супруг жив, и он был счастлив вам это сообщить. Боже мой, что с вами?