– Тебя нужно будет отпускать, чтобы ты с ним занималась, – криво улыбнулся Дэвид, глядя на мое восторженное лицо, когда Море вытянул длинную шею и гордой длинной рысью пошел вокруг луга.

– Роберт так и так хотел, чтобы я работала с другими лошадьми, – сказала я. – Я и не должна была совсем переходить к вам в обучение.

Дэвид кивнул.

– И ты начала копить сбережения, – заметил он. – Ты еще будешь леди, Меридон.

Я готова была улыбнуться и отшутиться, когда вдруг вспомнила цыганку на углу в Солсбери, как раз перед тем, как впервые увидела Море, до пари, до того, как села на коня и упала. Она сказала, что у меня будет дом, свой господский дом. Сказала, что моя мать и ее мать приведут меня домой и что я там буду дома куда больше, чем любая из них. Я действительно стану леди, выбьюсь в господа. Дэвид увидел мое отсутствующее лицо и тронул меня за плечо. Я не отшатнулась от его прикосновения.

– Пенни бы дал, чтобы узнать, о чем ты думаешь, – сказал он.

– Я вас не стану грабить, – тут же ответила я. – Ни о чем таком, чем стоило бы поделиться, я не думала.

– Тогда я прерву твои мысли кое-какой работой, – быстро сказал он и повысил голос, чтобы остальные его тоже услышали. – Идемте, вы, двое! Бегом до амбара, чтобы разогреться. Раз, два, три, пошли!

То, что мы делали в тот день, повторялось каждый день до конца недели, а потом и на следующей. Мы работали, бегали, упражнялись, подтягивались на перекладине, отжимались от пола на руках. Каждый день мы становились сильнее, могли пробежать больше, сделать больше упражнений. Каждый день боль становилась чуть слабее. Я поняла, как раскачиваться на учебной трапеции: поднимать ее все выше и выше, пока это не становилось похоже на полет. Когда качели поднимались, во мне росло и обрывалось пугающее чувство, но я научилась едва ли не наслаждаться внезапными резкими спусками, когда воздух взвивал волосы, а мышцы срабатывали, заставляя трапецию двигаться, наращивать скорость. Каждый день – хотя несколько дней я этого не замечала, честно – Дэвид слегка поднимал перекладину, так что она повисала все выше и выше от пола, пока забраться на нее не стало возможно только по лестнице, шедшей вдоль стены амбара, чтобы потом прыгнуть, держась за перекладину.

А однажды, на третьей неделе, пока Дэнди и Джек упражнялись на высокой трапеции под потолком амбара, Дэвид позвал меня, занимавшуюся на учебной трапеции, вниз.

Я соскочила на землю и выжидающе посмотрела на него. Теперь я почти не задыхалась.

– Я хочу, чтобы ты сегодня попробовала забраться по лестнице, – мягко сказал Дэвид. – Не качаться, если не захочешь, нет, Меридон. Я обещал, что не стану тебя заставлять, и я сдержу слово. Но ты должна понять, что больше не боишься высоты – теперь, когда ты так уверенно работаешь на учебной трапеции. К тому же, когда висишь на трапеции, до сетки столько же, сколько у тебя теперь до пола. И это так же безопасно, Меридон. Бояться нечего.

Я перевела взгляд с его убедительных голубых глаз на площадку, закрепленную у потолка амбара, на Дэнди, уверенно раскачивавшуюся на трапеции. Они с Джеком отрабатывали трюки с сеткой. Пока я смотрела на них, не зная, смогу ли забраться по лестнице на неустойчивую площадку, Дэнди спрыгнула с нее, держась за перекладину, а потом полетела, свернувшись клубком. Она сделала сальто, упала спиной на сетку и, улыбаясь, подскочила вверх.

– Я попробую, – сказала я, сделав глубокий вдох. – Хотя бы заберусь наверх.

– Умница, – тепло отозвался Дэвид.

Он похлопал меня по спине и позвал Дэнди.

– Полезешь по лестнице следом за сестрой. Она собирается посмотреть, что видно сверху.

Джеку он щелкнул пальцами.

– А ты спускайся, – сказал он. – Незачем всех троих наверху держать.

Я знала, как забираться по лестнице, – с пятки на носок, с пятки на носок, – и знала, как толкаться ногами, не пытаясь подтянуться на руках.

Веревочная лестница закачалась, когда я начала подниматься, и я прикусила язык от испуга.

Я боялась шагнуть с лестницы на площадку. То был лишь крохотный кусок дерева с двумя торчащими шестами, чтобы держаться. Шириной она была всего в половину моей ступни, и мои босые пальцы загибались за ее край, словно я ими хваталась, как мартышка, танцующая на палке. На полусогнутых ногах я пыталась удержать равновесие. Живот у меня свело, от страха мне захотелось писать. Держаться было не за что – не было ничего прочного, ничего надежного. Я тихо всхлипнула.

Дэнди, поднимавшаяся за мной по лестнице, услышала.

– Хочешь спуститься? – спросила она. – Я тебя провожу.

Теперь я скрючилась на площадке, слегка склонившись вправо, и обеими руками держалась за левый шест. Я взглянула на качающуюся лестницу, где ждала Дэнди, и поняла, что боюсь ее не меньше, чем трапеции.

– Я боюсь, – сказала я.

От страха у меня сжалось горло, я едва могла говорить. В животе стучало от ужаса, колени были согнуты, как у старой дамы с ревматизмом. Выпрямиться я не могла.

– Плохо? – крикнул снизу Дэвид.

Я не посмела кивнуть, боясь, что от этого закачается площадка. Дэнди ждала на лестнице.

– Хочешь спуститься по лестнице? – крикнул Дэвид.

Я открыла рот, собираясь сказать, что не осмелюсь слезть. Не осмелюсь раскачаться. У меня пропал голос. Я смогла только квакнуть, как испуганная лягушка.

– Слезай оттуда, – сказала Дэнди, не обращая внимания на мой ужас. – Хватай трапецию, качнись и прыгай в сетку, Меридон. Так быстрее всего. И больше не придется подниматься.

Я не могла повернуть голову и посмотреть на Дэнди. Я оцепенела от страха. Одним ловким движением Дэнди оказалась рядом со мной на площадке и сняла с крюка трапецию. Подтянула ее ко мне, взяла меня за руку и оторвала ее от шеста. Я схватилась за перекладину трапеции, словно она могла меня спасти. От ее веса меня подтащило к краю площадки, и я ахнула от страха. Она тянула меня прочь. Я не знала, что она будет так тянуть. Я не знала, упаду или удержусь. Сил подтянуть перекладину назад у меня не было, а кулак был сжат так крепко, что я не могла отпустить трапецию и дать ей улететь прочь.

Быстро оказавшись у меня за спиной, Дэнди грубо оторвала мою левую руку от опорного шеста. Вес трапеции тут же потащил меня вперед с площадки, в пустоту, в бездну. Я в панике схватилась за перекладину свободной рукой, как утопающий в отчаянии хватается за соломинку. Стиснув ее, я закричала, прося помощи, улетая в зияющую черную пропасть в слепящем тумане ужаса.

Это походило на падение во сне, в одном из тех чудовищных кошмаров, когда кажется, что падаешь и падаешь вечно, которые так невыносимо страшны, что просыпаешься с криком. Я летела вниз, вцепившись в трапецию, а потом почувствовала, как движение замедляется, когда перекладина прошла нижнюю точку и стала подниматься. Потом я упала спиной вперед, что было еще хуже, меня качнуло к площадке, и я завизжала от ужаса, думая, что сейчас врежусь в площадку и собью с нее Дэнди.

– Все хорошо! – услышала я ее голос, близко, за своей спиной. – Просто качайся, Мэрри! Как на учебной трапеции.

Бурая смоленая сетка встала у меня перед глазами, когда я качнулась вниз, потом пропала, когда трапеция пошла в гору. Я висела, как связка фазанов в кладовой. Но внутри обмякшего беспомощного тела я рыдала от ужаса.

Еще три раза трапеция качнулась вперед и назад, со мной, белой куклой болтавшейся под перекладиной. Потом она стала замедляться, замедляться и, наконец, остановилась – я неподвижно повисла над страховочной сеткой.

– Отпускай, – крикнул Дэвид. – Теперь ты в безопасности, Меридон. Падай в сетку. Подними ноги, когда будешь падать, и мягко приземляйся на спину. Просто отпусти перекладину, Меридон.

Я застыла. Руки мои были крепко стиснуты на перекладине. Я посмотрела вниз, увидела между своими ступнями сетку, а под ней белое мерцание опилок. Безопасность, твердая земля. Я велела себе отпустить перекладину.

Бесполезно. Я словно забыла, как раскрывать ладони, как разжимать пальцы. Я цеплялась за перекладину так, словно она одна могла спасти меня от падения головой в пропасть.

– Отпускай! – крикнул Дэвид, и голос его прозвучал строже. – Меридон! Слушай меня! Просто отпусти перекладину, и будешь внизу!

Я посмотрела на него, и он увидел немой ужас на моем лице. Он подошел к стойке, на которой обычно стоит, широко расставив ноги, ловец, готовый поймать летящего и бросить его обратно на трапецию. Дэвид быстро забрался по лестнице Джека, пока не оказался со мной на одном уровне. Но он был слишком далеко, чтобы до меня дотянуться.

– Давай, девочка, – сказал он.

Голос его был мягким и теплым от валлийского акцента.

– Просто отпусти руки, и мягко упадешь на сетку, и мы все пойдем отдыхать. Ты сегодня утром хорошо потрудилась, в самый раз пообедать.

Я почувствовала, как на глазах выступают слезы, потом они побежали по моим щекам, но я не заплакала вслух. Голос Дэвида стал еще теплее.

– Давай, Мэрри, – ласково сказал он. – Подними чуть-чуть ножки, откинься, и окажешься внизу так уютно, словно в постели лежишь. Ты сто раз видела, как Дэнди это делает. Просто подними ноги и отпусти перекладину.

Я открыла рот, но голос так и не появился. Глубоко вдохнула, и перенапряженные мышцы спины задрожали. Я крепче сжала пальцы, боясь упасть.

– Я… не могу, – сказала я.

– Еще как можешь, – тут же ответил Дэвид. – Ничего в мире проще нет, малышка Мэрри. Подними ноги ко мне, зажмурься и ни о чем не думай. И через мгновение будешь внизу.

Я послушалась, как могла – насколько могла. Сделала, как он велел. Подняла ноги, чтобы, падая, попасть спиной на сетку. Зажмурилась. Глубоко вдохнула.

И ничего. Пальцы держали крепко, как дверная щеколда. Я не могла их выпрямить. Я цеплялась, как обезьянка за материнскую спину, в чистейшем животном ужасе. Отпустить я не могла.

И не отпустила.

Я висела несколько минут, пока Дэвид нежно со мной говорил, наставлял, упрашивал. Пока Дэнди не залезла на его лестницу, не улыбнулась и не попросила отпустить руки и спуститься к ней. Улыбка у нее была натянутая, я заметила в ее глазах страх и, сама того не желая, крепче сжала пальцы.

По щекам у меня лились слезы, я разрывалась между желанием, чтобы этот кошмар закончился и я снова оказалась на земле, и слепым беспомощным ужасом, так сомкнувшим мои пальцы, что я не могла их отпустить.

– Меридон, пожалуйста! – сказал Джек, стоя внизу. – Ты же такая смелая, Меридон! Пожалуйста, сделай, что велит Дэвид!

Сведенные мышцы моего горла с усилием расступились.

– Я… не могу, – прошептала я.

Дэвид снова забрался на стойку ловца.

– Меридон, – тихо сказал он. – Хватка твоя скоро ослабнет, и ты упадешь. Это неизбежно. Когда почувствуешь, что падаешь, подними ноги, чтобы вес распределился назад. Тогда упадешь на спину. Если упадешь прямо, будет немножко больно. Я хочу, чтобы ты приземлилась мягко. Когда почувствуешь, что пальцы соскальзывают, подними ноги.

Я слышала его. Но я не могла его послушаться. Я чувствовала лишь тянущую непрерывную боль в спине, плечах, руках и груди. Казалось, кости мои вытягивают из суставов. Руки у меня были как когти. Я не могла ослабить их хватку. Но хотя я сжимала их все сильнее и сильнее, они начинали ослабевать и соскальзывать.

– Нет! – заскулила я.

– Ноги вверх! – крикнул Дэвид.

Но я в панике не услышала его. Мои ногти царапнули перекладину, руки схватили воздух. Я кинжалом упала на землю, вперед ногами, прямо в сетку.

Меня тут же подбросило. Сетка была натянута туго, чтобы поймать Дэнди, мягко падавшую на спину, а не меня, нырнувшую солдатиком. Мои ноги сложились, колени ударили меня в лицо, живот свело, и сетка снова подбросила меня, и я упала, беспомощная, как птенец, вывалившийся из гнезда, обратно, навстречу безжалостному удару. Меня подбрасывало четыре или пять раз, я ничего не могла сделать, а потом, в последний раз, страх и потрясение стали невыносимы, и у меня перед глазами все померкло.

10

Очнулась я в постели.

Не в своей постели, а в хорошенькой беленой комнате в задней части изысканного дома Роберта Гауера. Когда у меня задрожали веки, я услышала голос Роберта, глухо шептавший, что я в безопасности, в его доме. Он знал, что я не могу сама открыть глаза и посмотреть.

Я была слепа, как крот.

Роберт Гауер сидел со мной. Он сразу отослал Джека и Дэнди обратно к работе, едва они занесли меня в гостиную, и Уильям галопом поскакал в Солсбери за хирургом. Роберт решил не доверяться уарминстерскому цирюльнику. Дэнди обругала его и сказала, что не оставит меня, но Роберт вытолкал ее из комнаты и сказал, что она может прийти посидеть со мной, но не раньше чем раскачается на высокой трапеции и выполнит все трюки, которые выучила.

Я хотела крикнуть, что Дэнди нельзя подниматься, что это слишком страшно, слишком высоко, особенно для моей любимой сестры. Но горло мое корежило от боли, и единственным звуком, который я смогла издать, стал беспомощный хриплый всхлип, а из моих распухших глаз потекли горячие слезы, от которых щипало ободранные щеки.