– Звал меня «хорошенькой мисс Перегрин», – ответил Перри. – Я никогда не чувствовал, что я ему нравлюсь. Меня отослали в школу, когда мне было шесть. Домой на каникулы никогда не брали. Где я только не был! В Шотландии, в Лондоне, даже как-то раз во Франции. А дома с ним и Джорджем – никогда.

Из глаз у него лились слезы, лицо было мокрым.

– Когда Джордж и папа умерли, я думал, все будет по-другому, – сказал он. – Но, наверное, я просто не похож на лорда.

– Похож! – яростно выговорила я. – Похож ты на лорда. Ты на ангела похож, Перри. Ты самый красивый мужчина из всех, кого я знаю. И если сможешь не пить, будешь хорошим человеком.

– Ты думаешь? – лицо Перри немножко прояснилось. – Да, думаю, смогу.

Он на мгновение задумался и тут же отрекся:

– Но лучше я буду пьяницей.

Мы добрались до двери его спальни и теперь вдвоем со служанкой заталкивали его в комнату.

– Надо, наверное, снять с него сапоги? – спросила я.

Она присела.

– Мэм, прошу вас, мне не позволено входить в спальни.

– Ладно, – сказала я.

Я устала от условностей этого дома, от этой жизни, в которой шестилетнего мальчика могли отослать в школу и больше не пускать домой.

– Можешь идти.

Я сунула руку в карман и нашла шестипенсовик.

– Вот, – сказала я. – Спасибо, что помогла.

Глаза служанки расширились, и я вдруг вспомнила, что мог значить шестипенсовик для молоденькой девчонки, вроде этой.

Вроде нас двоих, тогдашних.

Служанка вышла и закрыла за собой дверь, а я принялась возиться с сапогами Перри. К тому моменту, когда я их сняла, Перри лежал на спине, и из-под его опущенных век текли слезы. Когда я села рядом с ним на кровать, он повернулся и зарылся лицом мне в колени.

– Я никогда никого не полюблю, как Джорджа, – печально произнес он. – Если бы только он был жив и мне больше не надо было быть лордом! Не надо жениться, заводить наследника, ничего не надо.

Я погладила его светлые кудри, закрутив одно колечко вокруг указательного пальца.

– Я знаю, – нежно сказала я. – Мне тоже кое-кого не хватает.

Он крепче обнял меня за талию, и я почувствовала, как вздрагивают его плечи, когда он всхлипывает.

– Сара, – глухо сказал он. – Господи, Сара, вытащи меня из этого всего. Я словно с каждым днем все несчастнее и несчастнее, и ничего не помогает.

– Ну-ну, – беспомощно сказала я.

Похлопала его по плечу и погладила по спине, как маленького мальчика, который плачет из-за тайной печали.

– Я должен занять папино место, а все знают, что я не гожусь, – сказал Перри.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Глаза у него были красные от слез и выпитого.

– Я должен занять место Джорджа, а никто не будет меня любить так, как любили Джорджа, – сказал он.

Я подняла руку и прижала ладонь к его щеке.

– Я буду, – промолвила я.

Я едва понимала, что говорю. Моя скорбь о ней, моя печаль и одиночество от пустоты той жизни, которой мы все жили, поднялись во мне половодьем и сказали, что между нами должна быть любовь. Что, по крайней мере, мы с Перри можем быть добры друг к другу. Что передо мной человек, страдающий, как ребенок, впавший в такое отчаяние, что даже я, со всей своей болью и неудачами, могла ему помочь.

– Не печалься, Перри, – нежно сказала я. – Я могу о тебе заботиться. Мы здесь пробудем еще недолго, а потом вернемся домой и будем вместе жить в Широком Доле. О Джордже забудут, о твоем папе тоже забудут. Мы будем хорошо управлять поместьем, вместе, и все увидят, что ты хороший человек. Даже твоя мама будет довольна, когда увидит, как хорошо ты можешь управлять поместьем.

– Правда? – спросил он, доверчиво, как дитя.

– Еще бы, – ответила я. – Мы будем вместе учиться. Увидишь. В конце концов мы будем счастливы.

Он позволил мне ласково уложить его на подушку и накрыть покрывалом. Закрыл глаза, но продолжал крепко сжимать мою руку.

– Не бросай меня, – сказал он.

– Не брошу, – ответила я.

– Никогда не бросай меня, Сара, – жалобно сказал он.

Вскоре его рука отпустила мою, и через пару минут он уснул и засопел. Я вспомнила про приятеля па, который захлебнулся рвотой во сне, и перевернула голову Перри на тонкой льняной подушке набок, чтобы он не лежал на спине. Потом на цыпочках вышла из комнаты, тихо спустилась в холл и отворила парадную дверь, за которой меня ждал Море. Увидев меня, он выставил уши.

Грум подсадил меня в седло, и мы направились в парк в молчании. Я по привычке двигалась вместе с Морем и, удержав его, когда мимо нас, слишком близко, пронесся доверху груженный фургон, подумала о Перри. Я думала о нем с нежностью и жалостью. С любовью и сочувствием. Но какая-то крохотная часть меня заговорила голосом цыганки с жестким лицом, цыганки, которая всегда была неподалеку, в глубине моей головы.

«Он слабак и дурак», – произнес этот голос.

Он еще спал, когда я вернулась, но горничная леди Клары поднималась по лестнице с горячим шоколадом для ее милости.

– Я отнесу, – повинуясь порыву, сказала я и забрала поднос.

Леди Клара уже проснулась, она улыбнулась, увидев меня.

– Сара! Доброе утро! Как приятно видеть тебя в столь ранний час! Как от тебя пахнет конем! Дорогая, прошу, пойди к окну и немного проветрись!

– Простите, – сказала я, смутившись. – Наверное, это от сапог.

– Разумеется, – приветливо сказала она. – Но не будем об этом. Уверена, ковры отстираются.

Я покраснела.

– Не дразните меня, леди Клара, – сказала я. – Вы хотите сказать, мне не следовало приходить?

Она улыбнулась.

– Нет, – ответила она. – Я всегда рада тебя видеть, даже если от тебя пахнет гунтером. Позвони, пусть принесут еще одну чашку, и расскажи, зачем ты так рано пришла со мной повидаться.

Я дождалась, пока служанка принесет еще одну чашку, разольет шоколад, вручит леди Кларе утреннюю почту и удалится, а потом глубоко вдохнула и начала:

– Я хотела поговорить о Перри.

Леди Клара подняла на меня ясные невинные голубые глаза.

– Он не вернулся домой прошлой ночью? – холодно поинтересовалась она. – Он пьян? Проигрался?

– Нет! – воскликнула я. – Я сегодня нашла его на крыльце. Он добрался домой, но пьян вусмерть.

Она кивнула и жестом велела налить ей еще чашку шоколада.

– Он пьет все больше и больше, – сказала я. – И, кажется, он очень несчастлив. Я не могу не думать, что жизнь в городе ему крайне вредит. Ему нужно чем-то заняться. Все, что он делает за день, это ездит со мной кататься днем и потом уходит вечером. Больше ему делать нечего.

– Так больше ничего и нет, – заметила леди Клара. – Он ведет жизнь молодого джентльмена, живущего в свое удовольствие. Что он, по-твоему, должен делать, Сара? Ходить за плугом? Заняться шелкоткачеством?

Я пожала плечами.

– Не знаю, – сказала я. – Но он меньше пил, пока мы были в Хейверинге. Он так заболеет, леди Клара. Он с каждым днем бледнеет и худеет. Я видела тех, кому было очень плохо от пьянства. И не хочу, чтобы такое случилось с Перри.

Она внезапно встревожилась.

– Нет, пока он не обзаведется наследником – безусловно, – сказала она.

Я вгляделась в ее лицо. Она не шутила. Она говорила всерьез.

– Что? – растерянно спросила я.

– Не «что», – немедленно отозвалась она.

– Простите, – сказала я. – Я хотела сказать, прошу прощения?

Она кивнула.

– Если Перри умрет, не оставив наследника, поместье отойдет брату моего покойного мужа, флотскому офицеру, – сказала леди Клара. – Мне останется только вдовий дом Хейверингов, а он сейчас почти в руинах, и тебе придется искать другого мужа, который позволит тебе управлять твоей землей, как ты пожелаешь.

Я смотрела на нее, открыв рот.

– Вы так говорите, как будто Перри вам совсем безразличен, – сказала я.

Леди Клара опустила взгляд на вышитое покрывало постели.

– Это едва ли имеет значение, – холодно уронила она.

– Он ваш сын! – воскликнула я.

Она подняла на меня глаза, и на ее лице появилась улыбка – но не в глазах.

– Это значит крайне мало, или вовсе ничего, – сказала она. – Когда он станет совершеннолетним, в его руках окажется мое состояние. Разумеется, я хочу, чтобы он устроился так, как мне подходит, разумеется, я хочу, чтобы он был жив и удачно женат. Разумеется, я его не люблю. Он беспечный самовлюбленный ребенок, но через четыре года он станет моим повелителем. Разумеется, я не могу его любить.

– Он говорит, вы любили Джорджа, – обвинила ее я. – Он думает, что вы его никогда не любили, а любили Джорджа.

Она пожала широкими белыми плечами.

– Не особенно, – сказала она.

Потом посмотрела на мое пораженное лицо и улыбнулась.

– Мы с тобой чем-то похожи, Сара, – сказала она. – Мы обе пришли к богатой жизни, узнав совсем другую жизнь, куда менее удобную. Мы обе – холодные женщины. Я думаю, ни одна из нас не может позволить себе роскошь испытывать страсть к мужчине или любить другое живое существо. Мне нравятся мои дети, я вижу их недостатки, но они мне нравятся. И к тебе я питаю привязанность. Я уважала мужа и повиновалась ему. Но я никогда не забывала, что живу в мире, где женщин продают и покупают. Я поклялась себе, что когда мой муж умрет – а я выбрала в мужья человека постарше, надеясь, что переживу его, – я больше не выйду замуж. Буду свободной. Я хотела быть свободной от власти мужчин.

Она замолчала и посмотрела на меня.

– Именно по этой причине я хотела помочь тебе освободиться от мистера Фортескью, – сказала она. – Брак – это выход для тебя, Сара. Брак со слабаком, вроде Перри! Если захочешь держать его в трезвости и трудах в деревне, думаю, у тебя это получится. Если захочешь откупиться от него и отослать его подальше, тоже сможешь: он покорный. Он тебя не побеспокоит. И, пока я получаю свое содержание, я тебя тоже беспокоить не стану.

Она прервалась и улыбнулась мне, но глаза у нее были ледяные.

– Почему ты смотришь на меня как на чудовище, Сара? Ты думала, я любящая мама? Думала, я его обожаю? Тебя это так потрясло?

– Не знаю, – нетвердым голосом произнесла я. – Я думала, что люди жестоки друг к другу, когда живут в нужде. Когда я жила с рабочими людьми, я думала, что они такие суровые, потому что им вечно не хватает денег. Не хватает времени любить друг друга, думать о том, как сделать близких счастливыми, делиться. Я думала, у господ все по-другому.

Леди Клара рассмеялась своим красивым мелодичным смехом.

– Нет, – откровенно сказала она. – Господам тоже не хватает денег. Мы живем в мире, где все меряется деньгами. Денег всегда не хватает. Сколько бы у тебя ни было, всегда нужно больше.

– Я хочу отвезти Перри обратно в Хейверинг, – сказала я.

Леди Клара кивнула.

– Тогда тебе придется выйти за него замуж, – сказала она. – Я не уеду из города в сезон, чтобы приглядывать за вами двоими, пока вы играете в доярок.

Я глубоко вдохнула.

– Хорошо, – сказала я. – Я бы хотела ускорить подготовку к браку. Мы можем пожениться, как только будет готов контракт, и жить в деревне.

Она по-доброму мне улыбнулась.

– Если таково твое желание, Сара, – сказала она. – Но в деревне мир тоже жесток.

– Не в Широком Доле, – ответила я с внезапной гордостью, подумав об Уилле и о прибылях, которые мы делили.

– Нет, – согласилась она. – Широкий Дол жесток только к владельцу! И ты настроена положить этому конец.

– Да, – неуверенно сказала я. – Настроена.

Она улыбнулась и поманила меня к себе. Я встала рядом с кроватью, и леди Клара, протянув руку, похлопала меня по щеке.

– Не тревожься, – сказала она. – Поговори с Перри. Если он захочет вернуться с тобой в деревню и ускорить заключение брака, я согласна. Но оставь свои мысли о Широком Доле, Сара, пока ты не узнаешь больше о том, как управлять поместьем. Они не делятся с тобой, запомни. Они отнимают у тебя. Это ты отдаешь.

– Да, – сказала я.

Я присела в книксене и направилась к двери.

– Они просто воры в хорошенькой обертке, – тихо сказала леди Клара. – Все их бредни, весь этот дележ оплачиваешь ты. Они играют с мистером Фортескью и играют с тобой. Тебя дурачат, Сара.

Я опустила плечи. Моя минутная уверенность, минутная вера в то, что мир не так суров и лишен любви, тут же пошатнулась.

– Да, – повторила я. – Я все это прекращу, когда Широкий Дол станет моим.

– Хорошо, – сказала леди Клара. – А я буду вставать. Мы едем завтракать к леди Гилрой, помнишь? Я думаю надеть белое платье и белую саржевую шляпку. А ты, ты должна быть в темно-зеленом. Ее дочь жалкая и белесая, ты ее просто убьешь этим цветом. И не закалывай волосы высоко.

– Да, – сказала я.

Я подошла к двери и остановилась. Леди Клара подняла брови, желая знать, что еще мне было от нее нужно.

– Вы готовили для нас будущее, так ведь? – спросила я. – Вы уже давно это задумали?