Теперь я это чувствовала… я улыбнулась.

Именно в тот миг, когда документы попали в руки кому-то другому, я поняла, что они никому не должны принадлежать.

Но я понимала, что не простой эгоизм заставляет меня так думать, я понимала, что дело в чем-то большем.

В ощущении правильности, справедливости.

Никто не должен иметь возможность покупать и продавать землю, по которой ходят люди, дома, которые они зовут родными. Нельзя ее проигрывать, нельзя выбрасывать. Единственные, кому можно вверить землю, – это люди, которые на ней живут, которым она нужна. Земля, воздух, солнце и пресная вода не могут принадлежать одному человеку.

Они нужны всем, все должны иметь на них право!

Я сидела в тишине, в одиночестве, очень усталая.

И гадала: в какой притон, в какую лондонскую дыру Перри отправился с документами на Широкий Дол в кармане и со сводившим его с ума желанием играть?

Я сразу поняла, что Перри сегодня поставит на карту. Он пошел играть с нашими брачными контрактами и документами на Широкий Дол в кармане. Зловредный бес, заставивший его сунуть их в карман сюртука, родился сегодня в гостиной, когда я велела Перри не пить, окреп за обедом, когда мы с его матерью тянули его в разные стороны и грызлись над ним, как пара голодных дворняжек над куском коровьей кожи. Перри никогда не мог противостоять матери. Перри не мог противостоять мне. Он был трусом. Он предпочел украсть и предать нас всех, пытаясь утвердиться перед нами, и так отомстить за сотни обид.

И я знала, где он играл.

Я знала, что его новообретенные друзья, Редферн и Томас, были мошенниками. Я видела все признаки: необычайное везение Перри началось, когда он их встретил, как раз когда он получил право распоряжаться состоянием. Они звали его Везунчик Хейверинг, как похвастался он мне, а я и не сообразила сразу, при всем своем быстром уме обманщицы, что это ловушка. Они дурачили его, и сегодня, когда он был пьян и раздражителен, собирались захлопнуть капкан.

Я укусила себя за костяшки и закуталась в темноте в один из дорогих кафтанов Перри. Я ломала голову, гадая, как его найти, как выследить, пока не слишком поздно.

Внезапно раздался стук в стекло. Дробный, как от града.

Кто-то с улицы кидал камешки в окно спальни.

Мое сердце замерло, возможно, это был Перри, который оказался перед запертой дверью и боялся перебудить весь дом стуком. Последовал новый град камней, я вскочила с кровати и подбежала к окну, опасаясь за стекло.

Окна были плотно закрыты и закрашены белой краской. Открыть их я не могла. Я прижалась лицом к стеклу и сощурилась, пытаясь разглядеть улицу. Кто бы ни кидал камни, его скрывал дом, но тут появилась тень, отошедшая на дорогу, чтобы посмотреть на мое окно, и я сразу ее узнала.

Это Уилл Тайяк стоял на улице, словно убийца, пришедший расправиться со мной.

Я подбежала к двери спальни и рывком распахнула ее. Слетела в холл, бесшумно ступая босыми ногами по толстому ковру, а потом – по ледяным ступеням. Парадная дверь была закрыта на засов и цепочку, но я часто отпирала ее сама, чтобы выехать на утреннюю прогулку, поэтому легко отодвинула засовы, сняла цепочку и отворила дверь.

Я выскочила на каменное крыльцо в одной ночной рубашке и протянула к Уиллу руки:

– Уилл! – воскликнула я. – Ты мне нужен!

Он грубо меня оттолкнул, и я потрясенно поняла, что лицо у него темное от гнева.

Я отступила.

– У меня сейчас нет на это времени! – внезапно сказала я. – Можешь на меня злиться, но есть вещи поважнее. Широкий Дол! Ты должен мне помочь его спасти!

Лицо Уилла было твердо, как меловая скала.

– Мне нужно задать тебе один вопрос, – голос его был полон гнева. – Один вопрос, а потом я уйду.

Я поежилась. На улице было морозно, на тротуарах сверкал иней. Я стояла босиком на каменном крыльце.

– Ты знаешь, что сегодня поставил на карту твой муж? – спросил Уилл.

– Что?.. – заикаясь, выговорила я.

– Ты знаешь, на что твой муж сегодня играет? – повторил Уилл.

Голос его был хриплым, даже в шепоте слышался гнев.

– Да, – сказала я. – Он вернулся домой за документами. Я только что обнаружила, что они пропали.

Я завела руку за спину и взялась за молоток на большой черной двери так крепко, что мне стало больно.

– Ты знаешь, где он? – спросила я.

Уилл кивнул.

– Я хотел тебя увидеть, – сказал он. – Поехал к дому той женщины, у которой ты была сегодня вечером. Мне сказали, ты уехала домой, ложиться. Я решил, что повидаюсь с его милостью, если найду его.

Он помолчал.

– И я его нашел, – продолжил он. – Он был в новом карточном клубе, в переулке за Керзон-стрит, пьяный вусмерть, пытался играть в пикет. В клубе говорили, что он весь вечер выигрывал, а теперь начал проигрывать. Ставкой были документы на Широкий Дол. Кто их выиграет, тому Широкий Дол и будет принадлежать.

Мы оба замолчали. По улице дул ледяной ветер, и я дрожала, но не возвращалась в дом.

– Он еще не проиграл его, когда ты уходил? – спросила я.

– Нет.

– Ты его видел? Тебя туда впустили?

Жесткие губы Уилла сложились в улыбку.

– Это не клуб для джентльменов, – сказал он с пристрастностью истинного радикала. – Туда пустят любого, кто достаточно богат или достаточно глуп. Это конюшня, из которой сделали клуб, посадив у дверей привратника, они играют там, где раньше спали грумы. Открылись всего пару недель назад.

Мысли мои метались так, словно у меня все еще была лихорадка.

– Жди здесь, – сказала я. – Я возьму плащ.

Он не успел ответить, как я уже бежала вверх по лестнице. Я вытащила из гардероба плащ и сунула заледеневшие ноги в сапоги для верховой езды. Усталость прошла, в голове стучало от волнения, я дрожала от холода, но мне нужно было скорее спуститься, чтобы Уилл не уехал, не дождавшись меня.

Я схватила лежавший в ящике стола кошелек, полный гиней, и скатилась вниз по лестнице, уже не думая о том, услышит ли меня кто.

Уилл по-прежнему стоял на крыльце.

– Идем! – сказала я, закрывая за собой дверь и устремляясь по улице. – Это твоя лошадь?

Гнедой Уилла был привязан к ограде. Уилл кивнул и отвязал его. По моему кивку он подсадил меня в седло и, вспрыгнув, сел позади меня.

– Куда? – спросил он.

– В конюшни, – ответила я.

Мы потрусили по переулку к конюшням. Копыта лошади громко стучали по промерзшим булыжникам. Внутри залаяла собака, и мы увидели, как зажегся свет. Я заколотила в дверь конюшни, лошади внутри встревожились, потом я услышала, как кто-то спустился по лестнице из жилых помещений, и сонный голос крикнул:

– Кто там?

– Леди Хейверинг! – рявкнула я.

Я почувствовала, как Уилл у меня за спиной оцепенел от ярости, услышав титул, но грум отодвинул засовы и высунулся из-за приоткрытой двери, держа в руке фонарь.

– Леди Хейверинг? – недоверчиво спросил он.

Потом увидел меня и выскочил на улицу.

– Что вам угодно, ваша милость?

– Хочу одолжить у тебя костюм, твой воскресный костюм, – коротко ответила я. – Мне он очень нужен, прошу тебя, Джерри.

Он растерянно поморгал в свете фонаря.

– Быстрее! – сказала я. – Я переоденусь у тебя в комнате. Сперва дай мне одежду.

Уилл соскочил с лошади и снял меня с седла.

– Ты же слышал, что она сказала, – обратился он к Джерри. – Делай, что велят.

Грум что-то забормотал, но повернулся и повел меня внутрь по шаткой лестнице.

– У меня есть костюм, я его шил на свадьбу брата, – сказал он. – Он у меня портной, нарочно на меня сшил.

– Отлично, – сказала я.

Чем наряднее я буду выглядеть, тем вернее выгорит мой план.

Джерри подошел к сундуку, стоявшему в углу, и почтительно вынул костюм.

Пока нам везло, к костюму прилагалась рубашка и белый галстук. Он был хорош, почти как у джентльмена: из гладкой ткани, не домотканой. Темно-серый. В таких костюмах ходят городские чиновники или даже купцы средней руки. Если в клуб пустили Уилла в его буром домотканом одеянии, то меня в этом костюме точно должны были пустить, если мне удастся сойти за молодого человека.

К костюму прилагалась треуголка, тоже серая, а поверх я могла накинуть свой плащ. Мне пришлось смириться с сапогами. Я не хотела одалживать у грума башмаки с блестящими пряжками, они были бы мне слишком явно велики, а жакет и брюки казались просто свободными.

Переодевшись быстро, словно в балагане между номерами, я сбежала по лестнице, пока Уилл и грум заводили гнедого в конюшню.

Уилл уставился на меня, а грум просто разинул рот.

– Бог ты мой, леди Хейверинг, что вы задумали? – воскликнул грум.

Я прошла мимо него и накинула плащ.

– А ты как думаешь? – спросила я. – Сойду я за молодого человека? За джентльмена?

– Да… – заикаясь, произнес Джерри. – Но зачем, ваша милость? Что вы затеяли?

Я рассмеялась, мне казалось, что я не в себе, как будто все еще в лихорадке.

– Спасибо, что одолжил костюм, – сказала я. – Я верну его в целости и сохранности. Никому об этом не рассказывай, получишь гинею. Приготовь для нас к рассвету гнедого и Море. Не ложись, жди меня.

Он бы ответил, но я развернулась, и Уилл последовал за мной.

Его улыбка блестела в лунном свете. Я улыбнулась в ответ.

Так приятно было снова выйти из дома в удобной одежде!

Все это казалось сном: идти с Уиллом по темным пустым улицам Лондона.

Я расхохоталась.

– Веди, – сказала я. – В клуб Перри, как можно быстрее.

Уилл не спрашивал меня, что я задумала. Я уже много месяцев знала, что люблю его, но когда он просто молча с улыбкой кивнул, я полюбила его еще сильнее. За то, как повернулся и бегом рванулся по улице, хотя понятия не имел, какого черта я придумала.

Я и сама до конца не знала.

Новый клуб был всего в нескольких минутах ходьбы; Перри поехал туда в кэбе, а назад, видимо, собирался пойти пешком. Свернув с широкой Керзон-стрит за угол, мы двинулись, взявшись за руки, и в темноте подошли к дверям неторопливо, как лорды.

– Это тут, Майкл! – громко сказал Уилл.

Голос у него был внятный и повелительный, как у сквайра, сидящего на коне. Мне пришлось прикусить губу, чтобы не улыбнуться.

– Так стучи в дверь! – сказала я.

Я старалась говорить как можно ниже и слегка заплетающимся языком, как пьяный.

– Стучи, пусть эти сукины дети открывают!

Дверь распахнулась прежде, чем Уилл поднял руку. Привратник, одетый в поношенную ливрею, которая, казалось, была куплена у старьевщика, улыбнулся нам. У него не хватало зуба. Выглядел он отпетым мошенником.

– Это частный клуб, джентльмены, – сказал он. – Частный, для помещиков и их друзей.

Слава богу, на освещении они экономили: переднюю озарял единственный канделябр, две оплывших свечи уже угасали. Лицо мое все равно скрывала тень шляпы, а привратник смотрел в основном на покрой моего костюма, который был неплох, почему и решил, что мы похожи скорее на сельских жителей, чем на стражу, пришедшую проверить новый притон.

– Я знаком с сэром Генри Питерсом, – сказала я, хвастливо, как юнец. – Он сегодня здесь?

– Сегодня нет, – ответил привратник. – Но проходите, прошу, плата за членство у нас небольшая, очень небольшая.

Я сунула руку в карман, вынула кошелек и выдала привратнику в ответ на его бормотание две гинеи. Глаза его сверкнули при виде тяжелого кошелька, который я убрала обратно под плащ.

– Разумеется, – сказал он. – Разумеется, сюда, пожалуйста.

Он провел нас наверх по шаткой лестнице. До меня доносился гул голосов и звяканье бутылок о стаканы. А потом я услышала голос Перри:

– Черт! Снова против меня! Нет мне сегодня удачи!

Я замешкалась, гадая, насколько пьян Перри, не разглядит ли он мое лицо под шляпой и не вскрикнет ли от удивления. Но потом привратник распахнул дверь, и я, увидев, как внутри темно и чадно, бесстрашно вошла.

Дым стоял в комнате пологом – толстые плети сигарного дыма. От его смрада у меня сразу заслезились глаза, но в этом было и хорошее – из-за него в помещении было так темно, что игрокам приходилось щуриться, чтобы разглядеть свои карты.

На нас никто не обратил внимания.

– Лакей! – крикнул Уилл за моей спиной.

Появился человек, Уилл заказал бутылку бургундского и расписался за нее с росчерком. Он ни разу не взглянул на меня, ища одобрения. Можно было подумать, что мы собутыльники, которые вместе играют и ходят по бабам не первый год.

Привратник прошел через всю комнату и что-то прошептал на ухо человеку, сидевшему боком к двери. Тот взглянул на нас, поднялся и пошел к нам, покручивая сверкающий рыжий ус.

«Капитан Томас», – мысленно побилась я об заклад с самой собой.

Он был похож с виду на капитана кавалерии, насколько вообще дурак и трус может быть на него похож. Его партнер остался сидеть за столом. Я решила, что он, должно быть, Боб Редферн.