Я протянула руку и привлекла надежного большого Уилла к себе. Со мной все будет иначе.

– Сапоги не жмут? – спросил Уилл.

– Нет, – ответила я. – Это мои, я в них верхом езжу.

– Тогда пошли, – сказал он, взял меня за руку и повел по тропинке.

Леса по левую сторону от дороги были темны и загадочны, что-то тихо шуршало, вдали ухнула сова.

Уилл принюхался, как голодный пес.

– Хорошо дома, – сказал он.

По правую руку от нас лежали бледные в лунном свете поля, на которых шелестела светлая озимая трава. Вспаханное поле, приготовленное под пшеницу, дышало темной землей и сырым суглинком. Когда мы тихо проходили мимо, стоявший на светлой дорожке олень поднял голову и посмотрел на нас, а потом растаял за полем среди деревьев.

Я слышала, как в голове у меня что-то тихо шепчет, что-то вроде того тонкого певучего шума, который много месяцев назад привел нас с Морем в Широкий Дол. Потом я услышала журчание реки, чистое, как рождественский гимн.

– Вода высокая, – заметил Уилл. – Камни покрыла, не перейдешь.

Мы остановились у брода.

– Здесь когда-то был мост, – сказал Уилл. – Много лет назад. Дважды рушился, и во второй раз его решили не восстанавливать. Может быть, нам стоит это сделать.

– Да, – сказала я.

На середине реки, где было глубже всего, качалось отражение луны, как плавучая фарфоровая тарелка. Река точила и подмывала берег, из долины тянуло холодным ветром, приносившим запах Гряды, заиндевевшей травы и зимнего тимьяна.

– Перенести тебя? – предложил Уилл. – Как невесту через порог?

– Нет, – ответила я, улыбнувшись ему. – Пойдем вброд, оба. Если кто-то увидит, как ты ночами носишь парней через реки, Уилл, пойдут разговоры.

Он рассмеялся, взял меня за руку, и мы осторожно вошли в темный поток. Я задохнулась, когда вода залилась мне в сапоги. Она была ледяной, и сапоги тут же наполнились до краев, а чулки и бриджи промокли насквозь. Уилл твердо держал меня за руку, пока мы не добрались до гальки на другом берегу. Тут Уилл взглянул на мои дорогие кожаные сапоги для верховой езды и улыбнулся.

– В следующий раз рада будешь, если я тебя понесу, – сказал он.

– Нет, – решительно ответила я. – Ты бы оставался со своей Бекки, если тебе нужна женщина, которую можно носить на руках и тетешкать, Уилл!

Он снова рассмеялся, взял меня за руку, и мы с хлюпаньем побрели по дороге.

Дом привратника стоял темной тенью слева от нас, в нем не было огней, ворота, как всегда, были открыты.

Уилл кивнул.

– Придешь завтра, приведешь дом в порядок, – сказал он. – Ты будешь здесь жить?

Я поглядела в его лицо, наполовину скрытое тенью, наполовину озаренное луной.

– Он не мой, – отозвалась я. – Ты его выиграл, он принадлежит тебе.

– Стой… – начал Уилл, потом замолчал. – Так ты хотела, чтобы я его выиграл? Я думал, ты мне его проиграла, чтобы у нас вернее получилось выбраться из той дыры целыми и невредимыми. Но ты что, на самом деле хотела, чтобы я его выиграл? Выиграл и оставил себе – ради деревни?

– Да, – ответила я. – Думаю, Лейси владели им достаточно долго. Теперь я хочу, чтобы он принадлежал деревне. Я проиграла его тебе, чтобы сохранить. Выиграй я, за ним примчался бы Перри или леди Хейверинг. Я жена Перри, и Широкий Дол отошел бы ему, как только я объявила бы о своем владении. Но его выиграл ты, и он теперь твой. Пусть он принадлежит деревне.

Уилл медленно кивнул.

– Ты уверена? – спросил он. – Я не хочу, чтобы через пару лет мы из-за этого поругались.

Я глубоко вдохнула.

За мной стояли поколения хозяев этой земли, несправедливо было повернуться к ним спиной, к их борьбе и жажде, и отдать землю другим. Но я была последней из Лейси, и старая цыганка в Солсбери сказала, что я буду лучшей из них.

– Да, – сказала я. – Мне нужен только домик в деревне. Я хочу жить здесь, разводить и объезжать лошадей.

Я украдкой взглянула в его напряженное лицо.

– А жить я хочу с тобой, – прямо сказала я.

Он обнял меня и прижал к себе.

Я подняла лицо, принимая его поцелуй, вдохнула его теплый деревенский запах, ощутила теплый вкус его губ, коснувшихся моих.

– Я люблю тебя, – сказала я, и мне вдруг пришло в голову, что я никому прежде не говорила этих слов, никогда. – Я полюбила тебя в тот миг, когда увидела, когда ты вышел из леса и нашел меня в моем доме.

– Я искал капканы, – тихо сказал он, припоминая. – Ненавижу капканы.

– Знаю, – отозвалась я.

С полей задул холодный ветер, ледяной, словно дул из самого сердца луны.

Я поежилась.

– Мы тебя простудим насмерть! – сказал Уилл, прижал меня к себе и повел по деревенской дороге, к себе в дом – ко мне домой.

41

Уилл постучал в дверь и крикнул:

– Это я! – и я услышала, как кто-то завозился внутри.

– Это Салли Майлз, – объяснил мне Уилл. – Она присматривает за малышами, когда меня нет.

Дверь отворилась, и Уилл втолкнул меня в озаренную пламенем камина комнату. Женщина лет тридцати улыбнулась мне, а потом ахнула, узнав меня.

– Мисс Сара? – воскликнула она. – То есть леди Хейверинг?

Глаза ее раскрылись еще шире, когда Уилл снял с меня плащ, и она увидела мой жакет и бриджи.

– Ваша милость? – прошептала она.

Уилл рассмеялся.

– Сара ушла от лорда Перегрина, – просто сказал он. – И вернулась к нам, домой. Ко мне. Теперь она будет жить здесь.

Салли Майлз моргнула, потом сделала книксен и улыбнулась мне.

– Что ж! – сказала она.

Я протянула руку, и мы обменялись рукопожатием.

– Не надо передо мной приседать, – сказала я. – Нужды нет. Я никогда не была настоящей леди из большого дома. А теперь я там, где мне самое место, и рада этому. Научишь меня управляться с домом и детьми?

Они кивнула, все еще растерянно.

– Да, – ответила она. – Конечно.

Потом взглянула на Уилла:

– А как тогда быть со всем этим… С тем, что ты переезжаешь на север и просто ездил в Лондон попрощаться?

Уилл опустился на колени у моих ног и снял с меня мокрые сапоги.

– Увидишь, – сказал он. – Обо всем расскажу утром, Салли. Сейчас мы хотим лечь, мы весь день ехали, а прошлой ночью не спали.

– Конечно, – растерянно сказала она. – Там в горшке есть каша, а в кувшине эль. Сделать вам чаю?

Уилл взглянул на меня, и я отрицательно покачала головой.

– Нет, – ответил он. – Малыши здоровы?

– Да, – сказала она. – Крепко спят.

Она замялась, ей страшно хотелось остаться.

– Так я пойду? – нерешительно спросила она.

– Доброй ночи, спасибо тебе большое, – коротко сказал Уилл.

В дверях Салли остановилась и посмотрела на меня.

– Я знала вашу маму, мисс Джулию, – тихо сказала она. – Думаю, она была бы рада, что вы будете жить среди нас. Это необычно, но, думаю, она бы сама так сделала, если бы могла.

– Наверное, да, – ответила я.

Салли открыла дверь, и внутрь ворвался порыв холодного ветра, от которого пламя в маленьком очаге взметнулось.

Она ушла.

– Вся деревня будет знать к рассвету, – задумчиво произнес Уилл. – Можно никому не рассказывать. Ты голодная?

– Нет, – ответила я.

– Тогда – в постель, – тихо предложил Уилл.

Теперь, когда мы были так близки к тому, чтобы стать любовниками, я внезапно похолодела от волнения.

– Да, – неуверенно сказала я.

Он привлек меня к себе, обнял, бережно поднял и понес по скрипучей деревянной лестнице в комнату наверху, в задней части дома, в комнату, окно которой выходило на темное поле и дальше, на Фенни, мерцающие в ночном небе звезды и черную гряду Широкого Дола, окружавшую нас.

Уилл снял мои мокрые чулки и бриджи, осторожно, как горничная, освободил от льняной рубашки и уложил меня на мягкий соломенный тюфяк.

И любил меня до тех пор, пока небо не побледнело на заре и я не услышала пение весенних птиц.

Я проснулась так медленно и тихо, что, казалось, прошло несколько часов, прежде чем я поняла, что больше не сплю.

Первое, что я заметила, – стояла прекрасная тишина. Не гремели повозки, не кричали лондонские уличные торговцы, было так тихо, что я слышала свое дыхание, и в тишине, лишь подчеркивая ее, щебетали птицы.

Я повернула голову.

Человек, ненавидевший капканы, все еще спал, теплый, как лисенок в норе. Лицом он уткнулся мне в плечо, носом прижался к коже. Я улыбнулась, вспомнив, как ночью он сказал мне: «Боже мой, до чего же я люблю, как ты пахнешь!»

Я осторожно отодвинулась от него, чтобы не разбудить.

Яркое солнце играло на беленой стене. Спальня выходила на восток, и тень решетчатого окна узором ложилась на постель. Я приподнялась на локте и выглянула наружу.

Ночью был легкий морозец, и трава, унизанная росой, сверкала. На каждой травинке висела капля, горевшая на солнце. Наше окно было полуоткрыто, и воздух, лившийся в комнату, был холоден и сладок, как родниковая вода.

Я попыталась сесть, но рука Уилла тут же обняла меня – требовательно, неотвратимо. Он прижимал меня к себе, как ребенок прижимает любимую игрушку, не сознавая ничего во сне. Я дождалась, пока его хватка ослабнет, потом погладила его по руке и прошептала:

– Отпусти меня, Уилл. Я вернусь.

Он и тут не проснулся, но выпустил меня и глубже зарылся лицом в подушку, туда, где лежала моя голова. Я босиком подошла к окну и распахнула его.

Я наконец-то была дома.

Холмы Гряды высились по левую руку от меня, они были выше и прекраснее, чем мне помнилось. Взмывали вверх, испещренные белым, поднимались к облакам, основательные и крепкие. На одном из нижних склонов виднелся рубец – там валили деревья, а ниже шла борозда, выше которой лошади не могли втянуть плуг, так что наши поля заканчивались плавной дугой, опоясывавшей высокие склоны.

Я видела бледные поля с высохшей стерней и жирные темные поля, где только что распахали землю. Поля под паром были зелены и пышны. Даже изгороди казались темнее и свежее, там, где на них еще держались листья. На одном поле пожгли стерню, и там, где прошел огонь, остались черные дорожки.

От пепла земля зацветет. Гари появлялись и исчезали, и земля щедрее родила.

Прямо под окном лежал огород – маленький квадратик усердного труда. Одна главная дорожка, от которой отходили десятки других, как решетка, так что огород делился на квадратные грядки, к которым легко было подойти. Я видела купы лаванды и мяты, тимьян и большие светлые листья шалфея. Была там и рута, и фенхель, и грядки каких-то других растений, которые были мне незнакомы.

Надо будет их все выучить.

Кто-нибудь в деревне меня научит. Я знала, что выучу деревенские лекарства, словно всю жизнь ими пользовала.

Я больше не буду маленькой мисс Лейси, которую мог опаивать и дурачить лондонский шарлатан.

Тихо подал голос вяхирь, мягко, как кукушка.

За огородом виднелся сочный луг с хорошей травой, и на нем я увидела Море, который гулял туда-сюда, выставив уши и двигаясь, как вода. Должно быть, его привели прошлой ночью, в дороге он не пострадал.

Я тихо позвала:

– Эй, Море! – И он посмотрел на окно, выставив в мою сторону серые уши, а потом кивнул, словно поздоровался, прежде чем снова начать пастись. Казалось, он доволен, что ходит по этому лужку.

Казалось, он дома.

За моей спиной скрипнула половица, меня обняла мощная рука, и я откинулась, прижавшись к Уиллу, и закрыла глаза, позволив солнцу и прохладному утру, зелени полей и теплу его тела на моей холодной коже омыть меня одной высокой волной счастья.

Уилл скользнул рукой по моему боку, нежно сжал мою округлую ягодицу. Потом его рука уверенно скользнула сзади между моих ног, его пальцы, умелые и знающие, раскрыли мою нежную плоть и стали так меня гладить, что я вздыхала и стонала от счастья. По-прежнему прижимая меня спиной к своей теплой груди, он вошел в меня, и я схватилась руками за подоконник, уперлась головой в холодную оконную раму и подумала: «Мне никогда не было так хорошо…»

Мы вместе рухнули на твердые доски пола, даря и получая наслаждение, двигаясь, ища, требуя и успокаиваясь в безумии счастья, пока я громко не выдохнула.

Наступила тишина, только птицы пели, и кричал вяхирь, и солнце грело мое плечо и счастливое лицо.

Мы лежали очень тихо, потом Уилл потянулся к кровати и поднял меня. Я сидела голая на его обнаженных бедрах и ощущала, какая это радость: близость и нагота, как у невинных зверей. Он, как никогда, походил на лисенка, его карие глаза сонно улыбались. Лицо его светилось любовью, я чувствовала ее сияние на его коже, повсюду.

– Надеюсь, ты не станешь ждать такого каждое утро, – просительно сказал Уилл. – Я, знаешь ли, человек рабочий.

Я довольно рассмеялась.

– А я рабочая женщина, – ответила я. – Мне нужно уже сегодня съездить в Чичестер и посмотреть, как там со сдачей дома. Он принесет корпорации неплохой доход, а какая-нибудь славная пара, лондонский купец, или адмирал в отставке, или кто-то в этом роде станут нам хорошими соседями.