— Да, Танюшь… — мужские руки крепко прижали меня к голому торсу. А дверь-то он не закрыл, видимо мечтал выпроводить сразу. Ай-ай-ай, негодник. Дарю еще один поцелуй в губы, затем спускаюсь к его ключицам, чтобы присесть, и его руки более не шарили пониже моей спины.

— Да, к черту, я ему так и написала…

— Что? — спрашивает Олег, ненадолго выныривая из чувственного тумана.

— Я написала ему о нашей любви, о твоих чувствах ко мне! — его кадык дернулся. То, что он замер меня не касается, пусть еще чуть-чуть побудет в шоке, а я тут пока, набедокурю с его ремнем. — Господи, я ему все-все написала! Как я тебя люблю… Где мы встретились, как… Как зародилась наша любовь и пламенная страсть!

— Ты такой красивый! — от звука расстегиваемой молнии, он вздрогнул, но важный орган не прикрыл, слушает, постепенно выпадая в осадок.

— Ч-что? — новомодные светильники в стиле минимализм высветили его восковую бледность.

— Я не скрывала, что перееду к тебе, — поясняю, стягивая с его плеч рубашку. — И просто, чтобы он не волновался, написала к кому именно и куда. — Оооо, мне определенно понравилось, каким ошеломленным взглядом меня наградил Котярик. Делаю большие глаза и даю оправдывающее пояснение, — чтобы он доставил чемоданы. Знаешь я сейчас буквально с бельем… и зубной щеткой. Хотя зачем оно нам? — и ручками провела по пухлому пушистому животику.

— Что?

— Белье… Белье, нам не зачем, да?

— Что повтори… — мои ручки он перехватил, нахмурился, требуя ответа. — Повтори, что ты написала.

— Я написала, что ухожу от него к тебе. Я знаю он очень рассердится, возможно рассвирепеет… Он всегда был ревнив, но перед нашим светлым чувством… — Мягко высвобождаю руки из его захвата и обвиваю шею Олега, окончательно повиснув на нем. — Его решимость не разводиться дрогнет. Все-таки на меня ничего не записано, впрочем как и на детей…

Он отодвинулся, недоверчиво уставившись на меня.

— Котярик? — Что еще сомневается в том, куда вляпался? Ок, продолжим! — Так что дуэли не будет. Не в наше время, но он периодически очень крут и… я так боюсь за тебя, — прильнула, обвив широкую мужскую «талию», — и я так счастлива. Мы будем вместе! Я люблю тебя, ты не можешь жить без меня!

И только он решил, что плохого не стряслось и ночка вполне ему по силам, добавляю:

— А когда к нам переберутся дети…

Полированные поверхности стальной гардеробной отразили ужас, перекосивший его лицо.

— Какие дети? — руки, сжавшие мой бюст, замерли.

— Мои. Сережа и Верочка… То есть наши! Они тебя полюбят ты же такой воспитанный… — ну и я нежно потерлась щекой о его грудь с улыбкой от уха до уха, лица Олега не видя, но вот стук сердца слышу отчетливо. И сердце замерло…

— Сереженьке пять, Верочке два годика. — Вздох счастливой матери и привычный женский щебет для приправы. — Они очень подвижные и бывает шумят, но я уверена, что…

Вот тут мое любопытство возобладало и, оторвавшись от его груди, таки заглянула в бледнеющее лицо. Мужик такого подвоха не ждал. Да, мы «влюбленные по уши» и не так умеем!

Далее он мой счастливый лепет не слышал, ну разве что выхватывал информацию кусками, в эти мгновения его глаза становились все более удивленными, а щеки более белыми. Руки давно повисли плетьми вдоль тела, и затем он как мученик возвел взор к потолку.

— Муж будет против, но… этот удар он перенесет достойно. — У Олега сердце сделало кульбит. И я погладила его грудь ладошкой. — Во всяком случае, надеюсь, не как в прошлый раз…

— Что было в прошлый…? — просипел несчастный. А возможность говорить еще не потерял, нужно дожать!

— Моего бывшего чуть не порезал на куски! Хотя и не знаю, как они встретились в подворотне… Наверное, он за мной следил. — Задумалась я.

— Прошло целых два месяца с тех пор, а я все помню как сейчас…

— Два… что? — лицо Олега из бледного стало пунцовым, но затем на щеках проявился рваный румянец под стать стенам прихожей, покрытых декоративной штукатуркой.

— Два месяца. Владимир всегда боялся, что я могу пойти на измену. И зря… до встречи с тобой я была как собака на привязи! Можно не считать ни Колю, ни Вадима, ни тем более Николая с Валерой, но вот ты… Ты стал центром моей вселенной и я теперь от тебя никуда! Клянусь Русланом.

— Каким… Русланом? — поинтересовался, боясь услышать ответ, но вряд ли мог предположить такое:

— Нашим сыном. У нас обязательно на свет появится маленький Ру…

— Таня! — вывернулся из моих рук и отступил, чуть не повалившись из-за брошенных сумок. Удержался, согнулся пополам, выдохнул, — Татьяна, я не могу…

— Что не можешь? У тебя мужские проблемы, да? Я знаю, с возрастом переживания накапливаются, и, в конечном счете, отражаются на сексуальной жизни…

— Таня…! — гаркнул он, желая заткнуть меня и выдворить за дверь, а у меня как раз весь текст перед глазами всплыл, плюс появились дополнительные вариации с родственниками. И неужели я оступлюсь? Да, ни за что!

— Не кричи! — руки в боки. — Я знаю, ты напуган, но мы это решим!

— Нет, я не о том… — схватился за голову, оседая на пол. Вот теперь прихожая дополнилась восковой скульптурой «Мученик свернулся».

— Тогда о чем же ты? Волнуешься, что к нам переедут мои родители? — я тихо хохотнула, отмахнувшись. — Зря, папа не любит разъезжать по гостям. А мама, если и задержится то лишь на месяц другой, в крайнем случае, на полгода. Но какие она варит борщи!

— Борщи?! Мама…? — он вскочил с пола и рванул на кухню за стаканом воды. Стакан не нашел, минералку тоже — кухня-то не его, зато молниеносно вскрыл бутылку с охлаждающимся шампанским и хлебнул с горла.

— Да, ты попробуешь ложечку и закачаешься…! — я потянусь за сумкой и начина ее распаковывать, якобы вызволяя на свет то самое белье, о котором говорила. Сейчас так хотелось добавить, что после посещения окулиста мама более не путает сахар с солью и перец в место мака в булочки не сыпет уже… Но с огромным трудом сдержалась. Произнеси я это, не рассмеяться было бы очень тяжело. А речь так и льется…

Подошла со спины к Олегу спешно утоляющему жажду, и коварно погрузила пальчики за расстегнутые штаны:

— Ты знаешь, я поняла что мы созданы друг для друга! Поэтому, не скрывая, сообщила родным, что распишемся через месяц, венчаться обязательно пойдем… — Он поперхнулся и согнулся над столом так, что пришлось отступить, но рук о его тела я не оторвала. — Главное я не знала, как тебя обрадовать, в общем, родственники из Краснодара нагрянут на этой неделе.

Олег захрипел, отчаянно желая откашляться. Что ж похлопаем по неожиданной подставленной спинке.

— Понимаешь, у них через месяц как раз работы будет навалом, а отпраздновать за наше счастье уже сейчас хотят… Мы ведь уместимся все у тебя! В тесноте да не в обиде! Тут как раз хватить места еще для семерых взрослых и трех подростков… Господи я так рада, что наконец-то…!

— Таня! — отдышавшийся мученик рухнул на стул. Из-за кашля, глаза прослезились, и теперь он смахивал их дрожащей рукой.

— Да?

— Мы не должны этого делать…

— Чего этого?

— Дети, твои дети я не могу так… — взялся за сердце, бедолага, видимо шампанское было очень охлажденным. Так и быть пожалеем, погладим по волосикам, пальчиками пробежимся по дернувшимся плечам.

— Тебе плохо?! — голос елейный, встревоженный, как и подобает влюбленной, — Борщика подогреть?

— Нет! — сдавлено прохрипел он, и схватил мои руки, буквально отодрав их от себя.

Стремительно сажусь на пол подле него, хватаюсь за пухлые коленки и с удивлением поднимаю глаза на «любовь всей моей жизни». Другими словами, готова, внимать беззвучно. То, что у меня рубашка расстегнута меня не смущает, зря я, что ли, майку под низ одевала, а ремень на джинсах застегнула так, что пока снимешь, рад не будешь.

— Что, милый…?

— Они должны расти при отце, — прохрипел зажмурившийся Котярик, чтобы не видеть беспредельной нежности в моем взоре. Ставлю себе 5 баллов, не зря тренировалась над взглядом три дня, глядя на кота из «Шрека»

— Они же любят папу? — всхлипнул Олежек.

— Очень… — поддержала я, позволив себе, погладив его колени.

— Именно! — вспыхнул, и руки мои накрыл своими ручищами, не позволяя будоражить гормоны. Молодец, хвалю! — Татьяна, я сделаю все ради них…! И главное я верну им тебя.

— Меня?

— Да. — Мужчина встал и отбросив, помог подняться с пола, — я не имею права отбирать тебя. Я люблю тебя… — этими словами он подавился, — но я не трус и готов бороться со своими чувствами, ради твоего блага. И ты…

Ээээ, я печально потупилась, что вот и конец комедии? А я-то думала, он иначе выкручиваться будет, но нет. Олег делает ставку на добропорядочность и давит на материнские чувства.

— Ты тоже должна. Ради них и их отца ты должна забыть. Будет сложно, но так нужно. Забыть, вернуться домой и уничтожить ту записку!

— Господи, — всплеснула я руками и шагнула к нему, — какой ты великолепный мужчина!

Кажется, я в первый и последний раз видела, чтобы от такого признания мужчину затрясло. Последующий процесс взаимного обмена «любвеобильных фраз» и само расставание прошли без сучка и задоринки, как по маслу. С достоинством позволила ему от себя избавиться, он позволил за себя еще немного подержаться и согласился ночами не мечтать о той, которую не заслуживает. На этом сообщении я чуть ли не сделала виток, что заслуживает и более того может себе позволить, но вселенское облегчение проскользнувшее в глазах мужчины меня остановило. Хватит издеваться над Котяриком, он такого урока не забудет наверняка. Помог спуститься, провел к авто, по-отечески чмокнув мой лоб, посадил в такси и сам оплатил обратную дорогу.

— Прости… любимый! — простая просьба с ярко выраженным сожалением заставила Олега трусливо скрыться в подъезде.

Гад, опять забыл умереть там же под светом фонаря у подъезда, упав навзничь поверх неухоженного газона. Чтобы последним увиденным в его жизни были звезды, сияющие, как и мои глаза. Ничему его жизнь не учит…

Меня жизнь тоже особо не учит.

И если затылок колит две недели к ряду, переводить стрелки на параноидальный бред незачем, потому что синдром преследования более чем реален. Проезжая через двор, увидела Mersedes, который всю дорогу сюда следовал за нами. Можно было бы предположить, что это один из соседей, но стоило нам вырулить из дворика, как знакомые огни фар оказались сзади. Я бы не придала им значения, и даже не вспомнила потом, не обгони нас какой-то Land Cruiser и не пристройся сзади еще один тяжеловес того же типа. Первый не позволил себя объехать, второй остановиться. и медленно сбавляя обороты, они на чистом участке прегради дорогу такси. Своим поведением любители больших машин очень напугали моего водилу, а вот водитель уже меня:

— Слушай, это не за мной! У меня проблем с братвой нету!

— И с чего вы взяли, что они у меня есть? Может им помощь нужна, — предположила первое что пришло в голову.

— Ага, помощь сейчас тебе понадобится. — Попытка выудить телефон и позвонить другу…, хотя бы тому же Бадри была прервана мужским рыком. — Из машины вали!

— А 50 % от стоимости? — охамела я, не смотря на ситуацию.

— Чего?! — бледный, нервозный и вмиг вспотевший дядя ошарашено оглянулся на меня, когда четверо неизвестных выбралось из стороживших нас машин.

— А ну да, выхожу уже. — Беру сумки, выбираюсь наружу и плавно закрываю дверь. — Иначе вам еще не валерьянку накинуть придется плюс на подгузники, и чистку машины…

За спиной метрах в восьми пустырь со стройплощадкой, справа неизвестные посадки, которые наверняка вырубятся, слева долгая дорога домой мимо полуразрушенных домиков. Почему водитель выбрал этот маршрут, я не знаю, почему нас остановили так же, но в душе уже зарождается странное щемящее чувство, что домой я сегодня не попаду. Подтверждая мои мысли, такси дав по газам неимоверно легко вырулило из осады и взвизгнув шинами скрылось где-то там далеко.

Что ж, делаю шаг в сторону, затем еще один и поднимаю ясный взгляд на улыбчивых мальчиков. В моем районе одного дяденьку Мальчиком звали, мужчина он совсем не хилый был под два метра ростом, под 180 кг весом, при этом добрый… Относительно добрый дядя. В общем, ко мне относился как к маленькому ребенку, за что мною же был возведен в ранг безобидных плюшевых медведей гризли. Дядь Славу я в детстве звала Меведем, без «д», чтобы напевнее выходило, а вот все остальные — Мальчиком, возможно, потому что рядом с ним, все казались малышами.

Так вот глядя на этих, я временно вернулась в светлое детство и игры с Меведем. И по мере их неповоротливого движения в мою сторону успела увидеть не только детство, но и юность, затем глупое ожидание любви и не менее глупую любовь, на этом горестном моменте рядом завизжали новые покрышки. Надежда что это таксист за мной вернулся, а не третья машина с мальчиками подоспела, развеялась от окрика весьма знакомого голоса: