— Я знаю твоего супруга, Мессалу Барбата, — сказал Азиатик Лепиде, — но я еще никогда не имел удовольствия встретиться с тобой.

— Мы с мужем бываем в гостях порознь, а принимать у себя он не любит.

— И все же мы уже однажды встречались, — вмешалась Мессалина.

— Возможно ли это?

— В Большом цирке, я была там с мамой.

— Прости, что я забыл о столь интересной встрече, разве что нас не представили друг другу.

— Именно так, с тобой тогда был Павл Фабий Персик.

— Теперь я припоминаю. Кажется, он повел тебя куда-то утолить жажду. Наверное, напиток был приготовлен на основе лотоса, цветка забвения, если верить Гомеру, оттого-то вы и забыли вернуться.

Мессалина старалась не покраснеть, слушая его насмешливый тон. Гай Силий, следивший за их разговором и уловивший дразнящий взгляд Мессалины, смотрел на девушку презрительно и строго. Она осознала это, и на нее накатила какая-то безудержная ненависть к этому человеку, которого она сочла надменным и претенциозным. Симон пригласил гостий занять предназначенное для них двухместное ложе и велел рабам принести охлажденных фруктов и медового вина.

Едва возобновился разговор, как появилась Елена. С изумительным бесстыдством она выставила себя напоказ совсем голой, не соизволив надеть даже свое платье, а взъерошенные волосы спадали у нее до талии. Увидев ее, Мессалина поняла, что это та самая Елена, чью красоту расхваливал Саббио. Она тотчас сказала себе, что она, бесспорно, красивее Елены, и с сожалением отметила, что простая шелковая туника, которую мать велела ей надеть, недостаточно подчеркивает ее совершенные формы.

— Что ты сотворила с Клавдием? — удивленно и не без доли иронии поинтересовался Теогоний. — Неужто он не вынес потрясения твоей красотой и пылкости твоих лобзаний?

— У Клавдия больше сил, чем ты думаешь, Теогоний, — смеясь, отвечала Елена. — Во всяком случае, он заснул, побежденный скорее Вакхом, чем Купидоном.

— Как может любовник заснуть в объятиях Елены после столь недолгого свидания? — насмешливо проговорил Апион. — Пусть мне дадут три дня провести в твоих объятиях — и то я сумею побороть сон, чтобы не потерять ни минуты времени, украденного у богов.

— Апион, тебе не возбраняется пережить эти три дня восторга и бессонницы, если у тебя есть средства, — ответил Симон.

Предоставив гостям вести разговоры, Симон устроился на ложе по соседству с ложем Мессалины и ее матери, пустовавшем потому, что Арбакт, ушедший с танцовщицей, еще не вернулся.

— Кажется, Мессалина, — начал маг, — ты очень хотела познакомиться со мной и побывать в моем доме. Вот это случилось, но чего ты ждешь от меня?

— Симон, — отвечала Лепида, — ты знаешь, что семья наша знатная, тесно связанная родством с семьей божественного Августа. Однако Мессала, мой супруг, не в состоянии обеспечить нам подобающий образ жизни. Моей дочери Мессалине пятнадцать лет, она уже созрела для того, чтобы выйти замуж.

— И ты подыскиваешь для нее достойного и достаточно богатого супруга, чтобы мог содержать ее, — заключил Симон.

— Ты все прекрасно понял.

— И ты надеешься найти его у Симона?

— А почему бы и нет? Нам говорили, что очень богатые римляне бывают в твоем доме. Достаточно взглянуть на это замечательное собрание. Если я правильно поняла некоторые разговоры, здесь даже присутствует наш двоюродный брат Клавдий, дядя цезаря.

— Он относится к числу моих друзей.

— Так ты, стало быть, ближе ко двору, чем мы, ведь мы ни разу не были приглашены ни к нему, ни к Калигуле.

— Тем не менее ты можешь рассчитывать на благоволение императора, если возьмешься за дело… То же и в отношении Клавдия.

— Надо еще суметь приблизиться к ним. Говорят еще, что ты можешь предсказывать грядущие события.

— Да, это так, когда я вступаю в связь с духами, — со скромным видом признался он.

— Симон, — вмешалась Мессалина, — мы многого ждем от тебя.

Маг тяжело вздохнул и полуприкрыл глаза. Лепида тотчас поняла этот жест и достала из маленькой матерчатой сумочки три броши, служащие для застегивания одежды.

— Вот, Симон, я принесла тебе три фибулы, каждая украшена крупным мидийским сапфиром в золотой цветочной оправе. Они достались мне от моей бабки Октавии, прославленной сестры Августа.

— Красивые вещички, — заключил маг, взвесив их на руке. — Но не может быть вопроса о деньгах, когда речь идет о внучатой племяннице божественного Августа.

Очарованная комплиментом, Лепида протянула было руку, чтобы забрать драгоценности, но Симон, зажав их в кулаке, продолжал:

— Однако я хочу оставить их у себя, поскольку ты явно намерена преподнести мне их в качестве подарка от желанного гостя, как принято делать в царских семьях на Востоке.

Лепида положила руку на стол, сделав вид, что у нее и в мыслях не было вернуть свой столь щедрый дар.

— Идемте со мной, — наконец сказал маг. — Я открою вам то, что вы жаждете знать.

Он привел их в дальнюю комнату, стены которой были сплошь облицованы мрамором. Комната была залита красным светом, проходящим через тонкий пурпурный занавес, за которым горело несколько светильников. Возле занавеса стояли низкие порфировые столики, а на них — продолговатые алебастровые и шаровидные глиняные сосуды, а также бронзовые и терракотовые коробочки с крышками.

На бронзовом треножнике в большой жаровне рдели угли.

— Есть много способов узнать будущее, — сказал Симон, приглашая Лепиду сесть у входа на низкое сиденье. — Но я люблю использовать ароматы: в дымах и парах ду́хи проявляют себя охотнее.

С этими словами он разворошил золу и бросил в нее истекающие смолой сосновые шишки. В разгоревшемся пламени шишки начали слегка потрескивать.

— Подойди, Мессалина, — сказал маг, указывая на столики. — В этих сосудах содержатся бесценные ароматы, рецепты которых написаны на стенах священной лаборатории в храме бога Гора, в египетском городе Аполлинополе. Есть и азиатские благовония, приготовленные из нарда, хны и корицы. Ты видишь здесь розовое масло из Мендеса. Это тонкая и хорошо дозированная смесь лепестков роз, шафрана, аира, сока незрелого винограда, пахучего тростника с добавлением меда, вина и чистого масла для закрепления.

Открыв один флакон, он поднес его к носу Мессалины, после чего продолжил:

— А в этих коробочках находятся смолы, чистейший фимиам, мирра… Тебе, Мессалина, предстоит выбрать из всего того, что выставлено здесь, три аромата, которые тебе наиболее приятны и которые, по твоему мнению, более всего подходят к твоей красоте. Причем необходимо, чтобы все ароматы находились в разного вида емкостях и чтобы в них присутствовала медленно горящая смола.

Пока Мессалина нюхала содержимое флаконов и коробочек, Симон закрыл глаза, будто ища вдохновения, на самом же деле он направил свои умственные силы на то, чтобы быстро и безошибочно подобрать для Мессалины кандидатуру, которая выглядела бы наиболее соответствующей желаниям девушки.

— Мессалина, если случайно какой-то мужчина уже завоевал твое сердце, то, выбирая ароматы, думай усиленно о нем. Если же нет, вообрази себе идеального мужчину, которого ты хотела бы встретить.

— Я и правда уже выбрала мужчину, — призналась Мессалина, думая о Валерии Азиатике.

— Ты хорошо его знаешь?

— Увы, слишком мало, — вздохнула она.

— Этот человек — консульского звания?

— Ты сказал, что да… Я выбрала три аромата.

Повернувшись к магу, Мессалина показала на отставленные в сторону сосуды.

— Можешь сесть рядом с матерью, — сказал Симон.

Не торопясь, даже нарочито медленно, маг открыл коробочку и бросил несколько зерен мирры в очаг. Пьянящий дым постепенно распространился по комнате. Затем он налил немного благовонного масла, которое зашипело, и тонкая струйка дыма поднялась к потолку. Наконец, он влил в очаг немного ириса. Совершая ритуал, приятный тем, что по комнате распространялись разные тонкие запахи, он мысленно перебирал гостей. Он сразу исключил Гая Силия, проявившего к девушке неприязнь, которая, хоть он и пытался скрыть ее, все же не ускользнула от ее проницательного ума. Еще немного поразмыслив, он пришел к выводу, что Азиатик вряд ли настроен на женитьбу, хоть он и бывший консул. Когда густой дым начал рассеиваться, решение у мага уже было готово.

Тут он словно впал в транс и начал руками рисовать контуры человеческого лица.

— Клавдий… — прошептал он. — Клавдий… Это Клавдий!

Ни Мессалина, ни Лепида не осмеливались задавать вопросов, однако они совершенно не понимали, какую роль играет Клавдий в видениях Симона.

— Орел, — пробормотал маг. — Ну да, орел!

Мессалина бросила вопрошающий взгляд на мать, но та пожала плечами в знак того, что не больше дочери понимает смысл этих загадочных слов.

Симон продолжал:

— Приап… красный. Меч заслоняет лотос. Неизбежность! — воскликнул он.

Изумленная Лепида кинулась к нему:

— Что такое, Симон? Ты сказал «неизбежность». Речь идет о Мессалине? Ей грозит опасность?

Лепиде почудилось, что черные стены смыкаются над ними.

— Нет, успокойся, — ответил маг, вернувшись, похоже, к действительности и утирая платком лоб. — Я надеюсь, Мессалине удастся отвести от себя рок.

— Мог бы ты объяснить?

— Бог говорил, — высокопарно заявил Симон. — В дыме я видел лицо, и это было лицо Клавдия.

— Не хочешь ли ты сказать, что Клавдий — тот мужчина, который женится на моей дочери? — встревожилась Лепида.

— Боги предназначают его в супруги твоей дочери, — подтвердил Симон.

— Клавдий не молод, — пыталась возразить Лепида. — Говорят, что он глуп, развратен, да к тому же разорен. И внешность у него не из приятных. Я видела его очень редко, и в последний раз это было уже несколько лет назад, но я сомневаюсь, что он стал лучше.

— Лепида, ты рассуждаешь легкомысленно. Подумай скорее о том, что Клавдий — дядя нашего цезаря, покровитель Города и отец отечества.

Невысок престиж быть дядей императора-безумца, мысленно говорила Лепида, к тому же страдающего манией величия, дерзнувшего выстроить храм в свою честь и поместить в нем золотую статую, на которую каждый день надевали такую же одежду, как и у него, и глумящегося над Юпитером, сравнивая себя с ним.

Симон разгадал мысли Лепиды, мрачно глядевшей перед собой. Он сказал:

— Клавдий будет тем, кому достанется империя, в случае если боги возьмут от нас нашего цезаря, хотя мы все желаем ему долгой и счастливой жизни.

— Да, Калигуле ведь так и не удалось заиметь детей, а поскольку он умеет возбуждать к себе ненависть близких, время его правления может значительно сократиться, — признала Лепида, не утруждая себя тем, чтобы говорить обиняками.

— В таком случае ты можешь предугадать судьбу своей дочери… Ибо знай, что в клубах дыма я видел орла, а орел — это символ империи. Помнишь, когда Клавдий был избран консулом, на плечо ему сел орел? Авгуры тогда много говорили об этом на форуме.

— Я помню.

— Так вот, этот орел означал не то, что Клавдий становится консулом, а то, что консульство открывает ему путь к высшей власти. Клавдий будет императором!

— Стало быть, — вмешалась Мессалина, — если я выйду замуж за Клавдия, я, возможно, сделаюсь императрицей?

— Именно так. Более того, Клавдий единственный человек в Риме, который может предоставить тебе этот шанс, за исключением самого цезаря.

Мессалина вдруг увидела себя во дворце Тиберия, на Палатине, одетой в пурпур, с самыми восхитительными драгоценностями на руках и ногах. Перед ней проходит приветствующий ее народ, вереницы поклонников, целующих ей колени. Ей достаточно произнести одно слово, чтобы приговорить человека к смерти или к славе…

— Подумай еще, — продолжал Симон, — Клавдий настолько слаб и безволен, что его супруга будет деспотически властвовать над ним. Он будет для нее не господином, но рабом, и она сможет вести такую жизнь, какую захочет, не обращая внимания на супруга, дело которого — давать ей деньги. Вспомни, как вольготно жила Эмилия Петина. Надо бы, чтоб она стала примером для твоей дочери, ведь если Клавдий в конце концов развелся с ней, то лишь потому, что она слишком явно испытывала его терпение и обманывала его без всякого удержу.

— Я всегда говорю, что изменять мужу надо тайно. Незачем похваляться этим перед первым встречным.

— Если Мессалина хорошенько усвоит твои благоразумные советы, она будет долго властвовать над душой Клавдия, а возможно, и над империей, и замужество не явится помехой для удовольствий, к коим законно будет стремиться ее сердце, — заверил Симон.

— Что ты об этом думаешь, милое мое дитя? — обратилась Лепида к Мессалине.