Виолен Ванойк - Мессалина

— Я встретил Клавдия в термах, — сообщил он Мессалине. — Он явился туда, когда я уже собирался уходить. Не думаю, чтобы он вернулся раньше, чем к вечеру.

— Что мне за дело, когда он вернется! — заявила Мессалина, расстегивая пряжку на его тунике. — Ты же знаешь, что он не посмеет прийти ко мне в спальню без того, чтобы рабыня не проводила его с моего согласия. К тому же Аилур в соседней комнате, а Клавдий дрожит от страха перед этим прелестным зверьком, точно это сам Цербер, стерегущий вход в царство мертвых.

— Тогда как здесь скорее остров счастливых, — смеясь, добавил Виниций, когда Мессалина устраивалась рядом с ним.

Склонившись над ней, он продолжал срывать лепестки роз и бросать на нее, потом осторожно потрогал ее уже слегка выпуклый живот.

— Как поживает наше будущее дитя? — осведомился он.

— Лучше всех на свете, мой Марк. Но я повторяю, что не знаю, твой он или Клавдия?

— Или еще чей-нибудь?

— Не думаю. Надеюсь, что он твой. Меня будет раздражать, если он станет походить на этого обрюзгшего пустомелю Клавдия.

Мессалина любила находиться в объятиях Виниция: хоть он и не демонстрировал грубо свою страсть — чего она вовсе не была противницей, — он проявлял мягкость, к которой она была восприимчива, и свои нежные ласки сопровождал любовными словами, услаждающими ее чувственность.

Виниций пробыл у нее до заката и ушел через потайную дверь в тот самый момент, когда рабыня-сирийка пришла известить Мессалину о возвращении Клавдия.

Мессалина отправилась в невольничий квартал. Еще утром торговец, у которого она уже покупала рабов, предложил ей двух девушек, привезенных с Востока, еще девственниц, но уже сведущих в искусстве любви. Торговец знал вкус Клавдия и догадался, что Мессалина намеревается приобрести этих двух «чудесниц», как он их определил, для своего супруга.

По распоряжению Мессалины девушек, которых звали Клеопатра и Кальпурния, хотя они не были ни римлянками, ни македонками, тщательно отмыли, удалили волосы на теле, причесали и одели в белые туники из такой легкой материи, что сквозь нее просматривались их загорелые тела с уже развитыми формами. Глядя на них, таких красивых, Мессалина ощутила в глубине души уколы ревности, но она примирилась с этим, убедив себя, что с такими чувственными девицами в постели Клавдий оставит ее в покое.

Мажордом Клавдия пришел сообщить, что господин уже облачился в домашнюю тунику и желает видеть супругу; еще он с нетерпением ожидает трапезы. Отдав последние распоряжения, Мессалина направилась в триклиний, где нашла Клавдия, уже возлежащего за столом. Поцеловав его в лоб, она заняла место напротив. Следом за ней появились две новые рабыни, неся блюда с минтурнскими крабами, кнелями из хвостов лангуста под рыбным соусом, грушами и яйцами по рецепту знаменитого Апиция, который покончил жизнь самоубийством лет десять тому назад, едва достигнув пятидесяти пяти лет, когда выяснил, что его состояние не превышает десяти миллионов сестерциев, и испугался, что умрет с голоду; родосским осетром под мятным соусом, с ягодами сумаха и руты, египетскими мидиями, приготовленными в винном соусе с добавлением рыбной приправы, мелко нашинкованного лука-порея, тмина и чабреца. Девушки расположили яства на столе, после чего обмыли руки и ноги Клавдия, который расплылся в восхищенной улыбке, когда Мессалина представила ему двух новых служанок и, расхваливая их, заметила, что они хоть и девственницы, но способны доставить ему столько удовольствия, как если бы они были опытными куртизанками.

Клавдий, большой любитель, как и все римляне, всевозможных даров моря, потер руки и приступил к еде, взглядом оценивая прелести обеих девушек и не лишая себя удовольствия погладить их, когда они прислуживали ему.

— Ты сделала мне отличный подарок, — сказал он Мессалине, уписывая за обе щеки груши с медом и тмином.

— Мой любимый Клавдий, — отвечала Мессалина, видя, что время идет, и думая о своем ланисте, — если ты хочешь сохранить всю остроту ощущений и в полной мере насладиться прелестями этих двух красоток, я советую тебе оставить еду и отвести их в свою спальню… не забыв прихватить с собой кувшин фиалкового вина.

— Разумный совет, Месса, — согласился Клавдий. — Я доедаю эти превосходные груши, и мы отправляемся в спальню.

Едва Клавдий удалился, опираясь на плечи девушек, как Мессалина поспешила к себе. В ее спальне уже находился ланиста, которого впустила рабыня-сирийка. Он сидел на краю табурета перед мраморным столом с красиво изогнутыми бронзовыми ножками; на столе стояли поданные ему фрукты, сладости и вино. Когда Мессалина вошла, он встал и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Ты пришел вовремя, это хорошо, — заметила Мессалина.

— Я принес крем для удаления волос, который ты просила, — начал он, показывая на маленький горшочек, стоящий на столе.

— Я испробую его… позже.

Она повернулась к нему спиной, подошла к ложу, без каких-либо церемоний расстегнула тунику и уронила ее к ногам, обнажив себя целиком. Повернувшись лицом к ланисте, она распустила волосы и легла на спину, слегка закинув руки за голову и разведя ноги, приглашая к наслаждению. Такой призыв придал бы мужественности даже дряхлому старику. Отбросив нерешительность, Тетрик, который поначалу не был полностью уверен в том, чего от него ждут, торопливо сбросил обежду и лег на Мессалину. Она сверлила его взглядом, отдаваясь и дразня одновременно. Тотчас инстинкт силы и власти взыграл в нем. Он так сильно сжал ей запястья, что она застонала, а потом шепотом проговорила:

— Сделай мне больно, избей меня, словно я один из твоих гладиаторов, и потом овладей мной.

Ланиста понял, почему ей понадобилась мазь, которую он готов был ей поставлять хоть целыми амфорами, и постарался не обмануть ее ожиданий.

Мессалина уснула немного позже того, как прокричал петух, — побитая, уставшая, но все еще не усладившая сполна свою ненасытную плоть.

Разбужена она была внезапно рабыней. Солнце стояло уже высоко, и теплый ветерок задувал в окно, приподнимая легкие занавески. У изголовья стояла сирийка.

— Госпожа, — проговорила рабыня, — прости, что я нарушила твой сон, но господин у дверей твоих покоев. Он хочет видеть тебя…

— Пусть немного подождет, — ответила Мессалина, садясь на ложе и оглядываясь, чтобы убедиться, что Тетрик действительно ушел.

— Я сказала ему, что ты спишь, но он уверяет, что дело важное и что я должна даже разбудить тебя, поскольку он хочет говорить с тобой немедленно.

— Что он может мне сообщить такого важного? — удивилась Мессалина.

Она села, навалившись грудью на подушки и тщательно завернувшись в одеяло.

— Впусти его, но сначала принеси мне гребень и зеркало.

Она поправляла прическу, когда Клавдий вошел. Он поцеловал ее в лоб и, плюхнувшись на край ложа, объявил:

— Месса, на Калигулу готовилось покушение.

— Возможно ли это? — воскликнула Мессалина, и в голосе ее чувствовалось больше радости, чем тревоги.

— Заговор сумели раскрыть.

Клавдий вытирал блестевшие на лбу капельки пота подолом своей широкой туники.

— Когда ты узнал об этом?

— Ко мне только что приходили двое сенаторов.

— Заговорщики известны?

— Кажется, Лентул Гетулик и Эмилий Лепид были организаторами заговора. Гетулик командовал четырьмя легионами в Германии. Это благодаря ему Лепид заручился поддержкой легионеров. Как бы то ни было, а оба уже казнены.

— Ты говоришь, Эмилий Лепид? Муж Друзиллы?

— Добавь еще — любовник Агриппины, она не скрывала своей связи с ним, как и с Софонием Тигеллином. Агриппину и Юлию тоже обвинили. Кстати, Калигула оповестил о своих решениях письмом, которое направил в сенат: Гетулик и Лепид приговорены к смерти, Агриппина, Юлия и Тигеллин будут сосланы, но в ссылку отправятся через Рим. Калигула хочет, чтобы Агриппина на всем пути держала в руках урну с прахом своего любовника.

— Если я правильно поняла, этот заговор был подготовлен Лепидом и Агриппиной из-за будущего материнства Цезонии, — заключила Мессалина. — Рождение этого ребенка лишает Лепида всякой надежды когда-либо взойти на трон, которым его манил Калигула. Ясно, что в случае смерти Калигулы Агриппина вышла бы замуж за Лепида и таким образом стала бы императрицей.

— Да, именно здесь кроется причина заговора, однако я опасаюсь, как бы гнев Калигулы не пал еще и на многих других людей.

— Кого ты имеешь в виду?

— Прежде всего Кальвизия Сабина. Я узнал, что Калигула вызвал его в Рим. Якобы потому, что его жена подает дурной пример в управляемой им Паннонии. Корнелия — сестра Гетулика, и я не удивлюсь, если выяснится, что Гетулик сговорился с Сабином соединить свои четыре легиона с его двумя, чтобы помочь Лепиду завладеть империей и удержать власть.

Мессалина подумала, что Клавдий, когда он того хочет и когда он натощак, рассуждает здраво и убедительно.

— Клавдий, — помолчав, сказала она, — мы можем только радоваться, что Калигула пронюхал о заговоре. Лепид таким образом устранен, и теперь остается лишь два наследника: ребенок, которого, быть может, заимеет Калигула, и…

Она сделала паузу, видя, что Клавдий внезапно побледнел.

— И кто? — проговорил он.

— И ты, Клавдий… Именно ты должен был законно получить власть после Тиберия, поскольку ты старший в императорском доме и в твоих венах течет кровь Октавии, сесты Августа, и Марка Антония, племянника нашего великого Цезаря.

— Месса, ни в коем случае нельзя, чтобы Калигула прознал о таких разговорах. Этого будет достаточно, чтобы предать нас смерти, ведь в нас течет одна кровь и наш будущий ребенок сможет по праву претендовать на власть, в отличие от того, которого родит на свет эта потаскуха Цезония. У нас даже есть основания опасаться, что Калигула воспользуется этим заговором, чтобы избавиться от нас.

Это предостережение вдруг напомнило Мессалине, что накануне Кальвизия Сабина могли видеть какие-нибудь соглядатаи, когда он входил к ним в дом. Она порадовалась, что еще не говорила мужу об этом визите и о просьбе Кальвизия.

— Сенаторы решили направить к Калигуле делегацию с поздравлениями. Меня назначили главой делегации. Я должен ехать немедленно. Как я был бы рад, если б мог отказаться! Никогда не знаешь, как вести себя с Калигулой и как он примет делегацию, какой бы почетной она ни была. Но если он узнает, что я отказался, он способен принудить меня вскрыть себе вены. Досадно было бы пережить Тиберия ценой такого двуличия, чтобы стать жертвой прихоти собственного племянника.

— Ты действительно не можешь отказаться, — признала Мессалина с тем большей охотой, что такое путешествие должно было надолго удалить Клавдия из дому.

— Боги безжалостны ко мне, — вздохнул Клавдий. — Мы так спокойно жили, ты подарила мне этих двух рабынь, благодаря которым я испытал много приятнейших мгновений… Так нет же, я должен нестись по грязным дорогам Галлии в туманную Германию, чтобы сносить обиды от Калигулы.

— Возвращайся поскорей, — сказала она, тяжело вздохнув, когда он наклонился к ней, чтобы поцеловать перед отъездом.

Тотчас после ухода мужа Мессалина позвала служанок, чтобы они помогли ей собраться в дорогу. Она решила тайно посетить Кальвизия Сабина. Ей хотелось знать, был ли он замешан в заговоре, и она пообещала себе использовать все средства, чтобы добиться от него откровенности. Любопытство брало в ней верх над риском, с которым был сопряжен этот визит, и перспектива оказаться в объятиях мужчины, способного выступить против императора, необычайно возбуждала ее. Она вспомнила непокорную шевелюру старого проконсула, и уже как будто ощущала прикосновения его рук.

Пока рабыня причесывала ее, она тем не менее задавалась вопросом, как такой скромный и рассудительный человек мог вынашивать мысли об убийстве. Ей пришло в голову, что Сабин был вызван в Рим прежде, чем раскрылся заговор. Вскоре она убедила себя, что он в этом деле посторонний, однако это не мешало ему попасть в критическую ситуацию. Он лишился благосклонности императора, а его шурин приговорен к смерти. Не только честь Сабина, но и его жизнь были в опасности. Ей еще больше захотелось очутиться в объятиях человека, который вскоре может подвергнуться преследованию и почувствовать себя отчаянно одиноким.

Наместник Сирии, Петроний, разразился хохотом, читая конец письма, посланного ему Калигулой и составленного в следующих выражениях:

«…Поскольку ты предпочел моим распоряжениям подношения, которые сделали тебе евреи, и осмелился служить им и угождать, я велю тебе самому решить, что тебе остается сделать, чтобы испытать мой гнев. Знай, что я намерен использовать твою персону в назидание нынешним и будущим деятелям, дабы они знали, что приказания сына Юпитера не могут остаться неисполненными».