И тут маркиз допустил ошибку. На секунду его глаза возвратились к матовому, теперь уже огромному и все еще расползающемуся кругу крови на теле юноши, и это ослабило его внимание.

Воспользовавшись оплошностью врага, Хэтти резким движением поддела его шпагу снизу и в ту же секунду выбила ее у него из пальцев. Шпага полетела на землю.

Хэтти торжествовала. Она добилась своего. Она действительно сделала это. «Ты побежден, ты побежден», — повторяла она про себя, держа шпагу у его сердца. Продолжая держать ее на вытянутой руке, она перенесла центр тяжести на правую ногу. «Почему он ничего не говорит? Почему не умоляет о пощаде?» — недоумевала она. Радостное опьянение победой начало проходить. В глазах у нее постепенно прояснялось. Она внимательно посмотрела на своего врага, спокойно стоявшего перед ней. В его темных глазах она не видела страха.

Граф Марч едва не сорвался с места, когда понял, что произошло.

— Ради Бога, Джейсон, сделайте что-нибудь.

Маркиз не подал виду, что расслышал слова графа. Он и сам не знал, как ему вести себя. Почему он не делал никаких движений? В глазах молодого человека было что-то такое, что удерживало его.

Хэтти почувствовала, что ее единственная цель, составлявшая смысл жизни в последние несколько месяцев, медленно отодвигается в сторону. Она увидела себя такой, какой была задолго до всех этих событий. Перед ее мысленным взором предстала Генриетта Ролланд до того момента, когда раскрылась причастность маркиза к смерти ее брата. Та Генриетта Ролланд пребывала в глубоком горе, горе, вызванном прикосновением смерти. Но смерть задела ее лишь своим крылом: она продолжала вкушать блага жизни даже в те месяцы, когда чувствовала себя совершенно потерянной и одинокой. Тогда ей казалось, что отправить на тот свет маркиза — это такое простое дело. В ее представлении смерть этого человека была бы справедливым воздаянием за гибель брата, платой за причиненное ей горе. И вот наконец он стоит перед ней побежденный, но гордый, надменный и пока живой. Такой же живой, как она. Она понимала, что ухватилась за мысль его смерти, чтобы смягчить собственную боль. Сейчас у нее есть такая возможность. Она пронзит шпагой его сердце и лишит его жизни. Значит, ей предстоит лишить жизни другое живое существо? Нет, это было выше ее сил. Единственная цель — ее ненависть к нему, и сам акт возмездия — все это грозило развалиться в один миг.

Она с шумом втянула воздух, отняла шпагу от его груди и, обхватив ее двумя руками, со всей силой, какая только осталась у нее, вонзила ее в замерзший грунт. Потом резко отдернула руки, как будто в шпаге был корень зла. От этого потрясающего удара шпага прочно застряла в земле, покачиваясь и прорезая тишину мягкими свистящими звуками.

— Будьте вы прокляты! Я не могу убить вас! О Боже! О Дэмиан, прости меня, но я не могу сделать этого.

Крик отозвался глубокой болью в душе и мучительным огнем в теле. Она снова посмотрела ему в лицо. Как она ненавидела это лицо в своих мечтах! Сейчас это лицо было искажено, на нем была маска смерти — это было лицо Дэмиана.

— Я не могу убить вас, — произнесла она сквозь рыдания, вырывавшиеся у нее. У нее не было сил сдержать эти предательские звуки. Она переходила во власть своего тела и уже не могла владеть собой. Почувствовав сверлящую боль в боку, она обхватила раненое место обеими руками. На рубахе была теплая липкая жидкость. Сначала с тупым недоумением она посмотрела на свои окровавленные пальцы, потом начала дико озираться по сторонам. Она видела вокруг себя какие-то размытые фигуры и лица. Она слышала громкие голоса, но не разбирала слов. У нее подогнулись колени, и она рухнула на промерзшую землю, ударившись головой о торчащий камень.

С этой минуты она погрузилась во мрак и небытие.

Глава 25

В ту же секунду маркиз оказался возле молодого человека.

Нужно было срочно остановить кровотечение. Он схватился за промокшую от крови рубаху, проклиная себя в душе за свою оплошность. Ведь он не собирался убивать Монтейта, это вышло случайно. Он отгонял от себя мысли о тяжелой драме, разыгравшейся только что на этом месте. Быстрым движением он разорвал рубаху и оттянул книзу штаны из оленьей кожи, чтобы обнажить рану. Каково же было его удивление, когда его глазам предстала не голая кожа, а муслин, отороченный голубой ленточкой. Он разодрал на части туго натянутую материю, прежде чем успел осознать назначение сей принадлежности туалета. Весь бок, ребра и живот юноши были покрыты кровью. Когда маркиз увидел изящный изгиб тонкой талии и белизну гладкой нежной кожи, ужасная догадка подобно удару молнии пронзила его мозг. Он тупо уставился на эту белую кожу и голубую ленточку. Он не мог поверить своим глазам, но, в конце концов, был вынужден сделать это. Нет, ошибки здесь не могло быть. Лорд Монтейт оказался девушкой. Боже, кто бы мог подумать?

— Джейсон, он серьезно ранен?

Услышав голос графа, маркиз моментально сообразил, что ему нужно делать, и теперь действовал сообразно своему решению. Он тотчас одернул рубашку, загородив тело раненой девушки.

— Рана глубокая, Жюльен. Дайте мне быстро ваш носовой платок. И вы, Гарри, снимайте свой платок с шеи. Мы должны остановить кровотечение.

— Мисс… лорд Гарри! О Боже, лорд Гарри! — закричал подбежавший Потсон.

Маркиз поднял на него глаза. «Господи, хоть бы этот человек замолчал и не испортил дело». Он посмотрел Потсону прямо в его испуганные глаза и сказал твердо:

— С лордом Гарри будет все в порядке. Сейчас не надо ни о чем говорить. Он будет жить. Клянусь вам.

— Да, ваша светлость, — сказал Потсон, переводя глаза с окровавленной рубахи Хэтти на молчаливо предупреждавшие его темные глаза маркиза. Похоже, маркиз желает взять дело в свои руки. Но почему? Этого Потсон не знал, так же как и не понимал, почему он сам не противится намерениям маркиза. Он снова обратил глаза к своей госпоже. В эти минуты он чувствовал себя беспомощным, как парализованный.

Маркиз наклонился к Хэтти и, как щитом, закрыл своим телом рану, прижимая сложенный в виде тампона носовой платок.

— Теперь давайте ваш платок, Гарри. Я перевяжу им платок Жюльена. — Он протянул широкую ленту у нее под спиной и завязал узлом поверх тампона.

— Жюльен, мне потребуется ваш экипаж. Я едва не убил молодого человека и считаю своим долгом взять на себя заботу о нем. — Он повернулся к Потсону, бережно держа свою ношу: — Вы поедете вместе со мной в Торстон-Холл.

— Вы увозите его к себе, ваша светлость? — спросил сэр Гарри, неуверенно выступая вперед. — А как же я?

Он считал, что ему, как секунданту лорда Гарри, тоже нужно что-то делать. До сей минуты он оставался единственным, кто не проявил внимания к дальнейшей судьбе раненого. Он все еще пребывал в смятении и не мог полностью осмыслить происшедшее. Лорд Гарри обезоружил маркиза и мог убить его, но не сделал этого. Таким образом, затеянное им дело потеряло всякий смысл. Сэр Гарри посмотрел на шпагу, которая все еще покачивалась под легким утренним ветром. А теперь маркиз настаивает на том, чтобы ему доверили ухаживать за лордом Гарри, который ненавидит его до мозга костей. «Полнейший нонсенс», — подумал он.

— Не беспокойся, Гарри, — сказал граф Марч. Он испытующе посмотрел сначала на своего друга, потом на шурина и уверенно добавил: — Лорд Оберлон устроит все наилучшим образом. Можешь положиться на него. Лично я готов доверить ему свою жизнь. Несомненно, и ты можешь доверить ему жизнь своего друга.

Когда Потсон накинул тяжелое пальто на Хэтти, граф переспросил:

— Торстон-Холл, Джейсон? Вы уверены? Чтобы добраться туда, вам потребуется полтора часа. Не лучше ли вернуться в Лондон?

— Я знаю, сколько времени для этого потребуется, — сказал маркиз, встретившись глазами с графом, — но это не имеет значения. Кровотечение прекратилось, поэтому не так важно, где будет лежать Монтейт: в своей постели в Лондоне или в Торстон-Холле. Лучше, если он будет находиться вне Лондона.

— Вы будете сообщать нам о его здоровье, Джейсон?

— Безусловно, вы оба можете рассчитывать на это. А теперь нам пора ехать. Я хочу покрыть как можно больше миль, прежде чем юноша придет в сознание.

— А как быть с доктором? — спохватился сэр Гарри. — Лорду Гарри нужен врач. Лучшие врачи в Лондоне.

Но на его слова никто не обратил внимания, и он молча поплелся за маркизом, несшим его друга с такой осторожностью, как будто на руках у него был грудной младенец.

Джейсон Кэвендер занес ногу на порог кареты и обернулся:

— Не волнуйтесь, Гарри. Несколько лет назад у меня была похожая рана. Уверяю вас, я смогу оказать Монтейту наилучшую помощь. — Он поднялся на ступеньку и бросил через плечо: — Я надеюсь, Жюльен, вы позаботитесь о его лошади?

— Можете быть спокойны, — ответил граф. Он взял сэра Гарри за руку и повел его прочь.

— Ну, — сказал Джейсон Кэвендер, поворачиваясь к Потсону. — Как вас зовут?

— Потсон, ваша светлость, — ответил тот, подбегая к карете.

Лорд Оберлон понизил голос, так как не хотел, чтобы Силкен слышал его слова:

— Теперь, Потсон, будьте любезны, назовите мне имя молодой леди.

Потсон безучастно смотрел на свою госпожу, прижатую к груди маркиза. Она была без сознания и не могла слышать его ответа. Но слова обещания, которое он дал ей час назад, ясно звучали у него в голове. С другой стороны, он понимал, что все изменилось. «Проклятие! Что же делать?»

— Не скрывайте, Потсон. Надеюсь, вы понимаете, что теперь я должен знать все? Вы знаете, что известие о дуэли скоро потрясет весь Лондон. Нужно обойтись без скандала.

Черт возьми, не молчите. Как зовут эту девушку?

— Мисс Генриетта Ролланд, ваша светлость.

«Святой отец! Что теперь будет?» — содрогнулся Потсон. Мисс Хэтти убьет его, это точно. Он предал ее. Но что он мог поделать?

«Генриетта Ролланд, — отупело повторял про себя маркиз. — Та очаровательная молодая леди, которая была на балу у Рэнлигов». Это была девушка, которая покорила его и которая, по-видимому, не осталась к нему равнодушной. Правда, он нравился ей до тех пор, пока она не узнала его имени. Дочь сэра Арчибальда и сестра Джека. Это она ушла из дома, лишь бы не обедать вместе с ним. И то немодно и убого одетое существо на вечеринке у его тети леди Мелбери тоже Генриетта Ролланд. Как же! Он очень хорошо запомнил ее. Она косила глазами, когда он смотрел на нее. И она же подтрунивала и насмехалась над ним, пока не поняла, что тем самым только разжигает в нем любопытство. Как быстро она сообразила и как искусно изображала несносную отвратительную особу, наговорившую ему кучу колкостей. И дальше — больше. Под маской лорда Монтейта она добралась до Мелисанды и потом издевалась над ним, понося его мужское достоинство. Молодая леди из приличной семьи во всеуслышание говорила ему, что он не мог удовлетворить свою любовницу.

Все это не укладывалось у него в голове. Черт побери, почему она так ненавидела его? Неужели она перевоплотилась в юношу только для того, чтобы убить его? Бред какой-то и совершенная бессмыслица. Он встряхнулся и собрался с мыслями.

— Забирайтесь наверх, к Силкену, — сказал он Потсону. — Я сам позабочусь о ней. Ну что вы стоите? Полезайте живее! — Высунувшись из окна, он крикнул слуге: — Гоните вовсю, Силкен! Если лошади выдохнутся, мы сменим их в Смитфилде. Поторопитесь. Я хочу, чтобы мы были в Торстон-Холле через час.

Силкен принял к сведению слова своего господина и стегнул лошадей. Экипаж бросало из стороны в сторону на покрытой рытвинами дороге. Маркиз крепче прижал к себе покоившуюся у него на руках Хэтти, чтобы оградить ее от толчков. Он осторожно откинул полу пальто и приподнял рубаху. Носовой платок почти промок. Он плотнее прижал его. Укачивая ее одной рукой, другой он снова прикрыл ее пальто.

Он посмотрел на ее спокойное бледное лицо. «Генриетта — красавица, гордость семьи», — вспомнил он слова Луизы. Потом перевел глаза на ее точеную гибкую шею и гладкий подбородок.

«Упрямый подбородок, твердый и решительный». Достаточно вспомнить, что она успела сделать. Вот они, две половинки, две части, которые теперь столь же странным образом сошлись вместе.

Маркиз пристально смотрел на ее высокие скулы, прямой гордый нос, густые красивые ресницы, которые острыми пиками, влажными от слез, отбрасывали тени на ее нежные щеки. У нее были такие же белокурые, как у Джека, волосы. Густая помада больше не удерживала завитки возле лба. Выбившиеся из-под черной ленты тугие кольца свободно касались шеи. Он был уверен, будь она сейчас в сознании, ее глаза были бы такими же ярко-синими, как летнее небо в ясный день. Но он также не сомневался, что эти глаза смотрели бы на него с тем же презрением и ненавистью. Она насмехалась бы над ним. Несомненно, она была высокомернее, чем он в ее возрасте. Но почему-то она не убила его. Она отступила. В глазах у него все еще стояла ее шпага, воткнутая в мерзлую землю и мягко покачивавшаяся на ветру.