О нем уже говорят, она не раз слышала сама: «Этот мальчик тоже станет Эдуардом Великим».

Как приятны эти слова! Как много обещают!..

По прибытии во Францию они первым делом посетили Амьен. Изабелла и раньше с удовольствием совершала поездки по своей стране, нравилось ей это и теперь. Приятно было убедиться, что люди не забыли ее и с таким же воодушевлением приветствуют на дорогах и улицах. К Эдуарду толпа относилась сдержанно. Еще бы! Люди наверняка оскорблены за свою принцессу.

Французский двор также пришелся ей по вкусу: он был куда изысканней английского, женские наряды намного элегантней. Ей бывало даже стыдно за фасон своей одежды, и она решила заказать здесь несколько платьев и увезти с собой в Англию.

Выбрав удобный момент, она поговорила со своим братом с глазу на глаз.

Бедняга Филипп! Он выглядел совершенно больным: желтая кожа, мешки под глазами, ему можно было дать гораздо больше лет, чем на самом деле. Всего четыре года на троне, а вид такой, словно уже собрался вслед за своим братом Людовиком Сварливым в могилу.

– Ты очень худой, Филипп, – сказала Изабелла участливо. – Обращался к лекарям?

Филипп пожал плечами.

– Они убеждены, что я скоро тоже умру. Над нами проклятие, сестрица.

– На твоем месте я бы прогнала таких врачей! Неужели ты склонен уйти из жизни по команде какого-то де Моле?

– Не упоминай имени Гроссмейстера тамплиеров всуе, сестра, – испуганно сказал король. – Никто у нас так не делает. Это приносит несчастье.

Изабелла упрямо покачала головой. Будь она на месте брата, она велела бы возглашать это имя со всех башен! Она показала бы всем, что не боится проклятий отступника, что ее голос звучит уверенней и громче того, который звучал из пламени костра, где горели его грехи.

Но ведь проклятия не относились к ней, слава Богу.

– Карл только и ожидает занять мое место, – жалобно сказал Филипп.

– Это, может быть, и случится когда-то, – утешила его Изабелла. – Но, вернее всего, никогда.

Брат решительно покачал головой.

– Не надо утешений, сестрица. Я-то знаю… Его очередь скоро наступит… Расскажи лучше про Англию.

– Ты еще спрашиваешь! Разве тебе не известно, за какого мужчину я вышла замуж?

– Он по-прежнему гнушается тобой и отдает предпочтение особам мужского пола?

– Почему отец не выдал меня замуж за настоящего мужчину?

– Он выдал тебя за Англию, сестрица. Не забывай этого. Ты королева.

– Королева… Которая не имеет никакого значения… Как я ненавижу этих Диспенсеров, если бы ты знал! Больше, чем Гавестона. Тогда у меня были хоть какие-то надежды, что все изменится.

– Сколько их, Диспенсеров?

– Двое. Отец и сын. Он носится с ними обоими, но его возлюбленный – конечно, сыночек.

– У тебя тоже, сестрица, есть сын. Даже двое. Это что-нибудь да значит.

Она кивнула и сказала почти шепотом:

– Да, брат, это согревает мне душу и дает силы жить. Два чудесных мальчика, и старший точь-в-точь, как его дед. Так считают в народе… Люди часто говорят об этом и, как мне кажется, не без намека, понимаешь?

– Понимаю, что Англия нуждается в новом Эдуарде I.

– И чего ей не надо, – тихо добавила Изабелла, – так это нынешнего Эдуарда II.

– Но он у нее есть, сестра.

– Будем надеяться, ненадолго.

Филипп вздрогнул.

– Что ты хочешь этим сказать, сестра?

– Только то, что недовольство в стране растет. Бароны ненавидят Диспенсеров так же, как я, хотя у этих всесильных лордов они никого не вынимают из постели… – Она нарочно этой горькой шуткой решила немного смягчить впечатление, которое могли произвести на больного и нерешительного брата ее слова. – Дело может вскоре дойти до самого серьезного столкновения, и тогда… тогда я могла бы…

Она увидела, как лицо Филиппа окаменело, и безрадостно подумала: нет, от него мне не получить поддержки, напрасно я питала надежды… Все его мысли сосредоточены на своем здоровье, на том, как лишить силы проклятие тамплиеров.

– Мне кажется, – пробормотал Филипп, – все не так страшно, как ты представляешь. У тебя от него уже трое детей. Не нужно ссориться с ним. Старайся потакать ему.

– Потакать?! Никогда он не дождется этого!

– Но дети…

– Они зачаты в стыде и позоре!

– Не нужно так говорить, сестра. Они твои и его… Или я ошибаюсь?

– Ты не ошибаешься. Это видно по их внешности. Но что мне приходится терпеть…

– Сыновья и дочери королей, – сказал он, – обречены принимать судьбу такой, как есть, не пытаясь изменить ее…

Что толку говорить с Филиппом? Напрасная трата времени… Она рассказала ему еще кое-что об Англии, и они расстались.

Неожиданно для нее нашелся человек из королевской свиты, с которым она сумела откровенно поговорить, о чем хотелось. Это был Адам из Орлетона, епископ. Он первым осмелился заговорить с ней, выразив восхищение силой духа, с которой она переносит сложности своих отношений с королем.

Когда у них состоялся более длительный разговор в Амьене, епископ прямо сказал, что он в ужасе от состояния страны и от стычек между баронами. Он намекнул также, что рост влияния отца и сына Диспенсеров не способствует хорошему отношению подданных к королю.

– Миледи, – сказал он, – повторяется история с Гавестоном.

Он замолчал, не зная, как королева отнесется к подобным откровениям с его стороны, но Изабелла взглядом и кивком головы предложила ему продолжать.

Он сказал, что растут недовольство и подозрения по адресу Ланкастера, и затем добавил:

– Я сам слышал, миледи, разговор о том, что граф вступил в тайное соглашение с Робертом Брюсом, который дал ему денег за то, чтобы тот продолжал действовать против короля. И что…

– Не могу в это поверить, – перебила его Изабелла. – Ланкастер никогда не станет делать ничего во вред Англии. Да и у Брюса вряд ли найдется столько денег, когда ему нечем платить своим солдатам. Куда ему заниматься подкупом.

– Так говорят люди, – повторил епископ, – а, как известно, нет дыма без огня. Возможно, Ланкастер считает, что сумеет добиться мира с Шотландией сам, без помощи короля, своими собственными силами. Во всяком случае, как ни странно, во время нападений шотландцев через границу их нога никогда не ступала на земли Ланкастера.

– Да, это действительно вызывает недоумение, – согласилась Изабелла. – Над этим стоит подумать. Вы говорили с королем?

– Миледи, – ответил епископ, – я посчитал более мудрым обратиться к вам…

Она была приятно поражена. Что бы откровение это могло значить? Неужели люди начинают всерьез отворачиваться от короля и возлагать свои надежды и чаяния на нее? Неужели такое происходит?

– Все это заслуживает внимания, – повторила она.

Встреча в Амьене улучшила ее настроение, вконец испортившееся после беседы с братом Филиппом, когда она поняла, что на поддержку короля Франции рассчитывать не приходится.

* * *

Споры вокруг наследства Глостера продолжались. Три свояка, три мужа его сестер, никак не могли прийти к соглашению о своих долях в наследстве. Кончилось тем, что молодой Хью Диспенсер, супруг одной из них, вошедши в раж, силой занял Ньюпорт, принадлежавший тоже Хью, но Одли по рождению.

Тот немедленно пожаловался Ланкастеру, который, еще не остыв от побед над Уорреном, призвал баронов дать отпор наглецу.

– Нужно заодно вообще избавиться от Диспенсеров, – присовокупил он. – Иначе повторится недавняя история.

– Но король… – возразили ему.

– Король отстаивал и своего Гавестона, – парировал Ланкастер, – однако удалось изгнать его из страны, а потом, если помните, он вообще остался без головы. Хотя многие до сих пор клянутся, что ни сном, ни духом не причастны к этому. Что касается меня, я никогда не боялся признать, что присутствовал при этой справедливой казни. И уверен, каждый здравомыслящий англичанин согласится со мной, что от таких паразитов на теле страны нужно избавляться любым способом.

Это говорил прежний Ланкастер – сильный, уверенный в себе, чувствующий, что за ним пойдут и станут его слушать многие. Он знал, что сейчас ему будет нетрудно возглавить баронов и повести против новых захребетников – Диспенсеров. Даже Уоррен был в этом на его стороне, не говоря уже о Гирфорде и Аренделе. А еще необузданные «приграничные» бароны, возненавидевшие Диспенсеров потому, что те осмелились посягнуть и на их земли. Собственно, пока еще не на их, а на те, что рядом с ними, но чего хорошего можно ждать от подобных наглецов и лизоблюдов?!

Главными среди приграничных баронов считались члены рода Мортимеров. Они были настоящими королями на своих землях уже на протяжении нескольких столетий. Еще Вильгельм Завоеватель поручил им хранить мир на границе с Уэльсом, и после подчинения Уэльса Англии могущество Мортимеров неизмеримо возросло. Главами их клана были сейчас два Роджера, старший из которых, лорд Черк, сражался под знаменами Эдуарда I в Шотландии, но, будучи человеком чересчур самостоятельным, впал в немилость у короля за то, что без его соизволения оставил шотландские земли и удалился к себе на юг, на границу с Уэльсом. Король лишил его за это земель и недвижимого имущества, однако Эдуард II вернул их ему, и лорд Черк обрел прежнюю силу и могущество. Ленивый и вялый Эдуард сделал это по сиюминутному побуждению: ему показалось в тот момент, что хорошо, если такой сильный человек станет еще сильнее, будет править в своем графстве, точно настоящий король.

Второй Роджер был племянником лорда Черка и тоже человеком твердого характера, непреклонным и уверенным в своих силах. У него была незаурядная внешность – высокий, со смуглым красивым лицом. После смерти отца он унаследовал титул графа Уигмора. Когда Роджер был подростком, Эдуард I отдал его под покровительство Гавестона – в то время король еще не знал, какое вредное влияние тот оказывает на его собственного сына. Позднее Роджера изъяли из-под попечения Гавестона, а вскоре для него была найдена невеста, Джоан де Женвиль, после обручения с которой его земли и поместья значительно расширились. Джоан принесла ему город Лудлоу и владения в Ирландии.

В эти неспокойные времена он сумел добиться немалых успехов, в чем помог опыт жизни в Уэльсе.

Вот до этого молодого Роджера и дошли слова, сказанные кем-то из Диспенсеров королю, что пора бы урезать могущество Мортимеров, которые становятся слишком опасными, поскольку считают себя полноправными хозяевами и не собираются никому подчиняться.

Неудивительно поэтому, что, когда Ланкастер вознамерился поднять баронов против отца и сына Диспенсера, Мортимеры тут же изъявили согласие влиться в ряды недовольных.

Будучи людьми необузданного нрава и непривычными к соблюдению каких-либо правил или законов, они не стали ожидать начала согласованных действий своих сторонников, а тут же напали на владения Диспенсеров и захватили земли в пограничных областях, которые те объявили до этого своими в качестве наследия от Глостера. Вдобавок Мортимеры овладели несколькими замками со всеми угодьями, а также многочисленными стадами, пасущимися на этих угодьях. Словом, объявили открытую войну роду Диспенсеров.

Молодой Хью примчался к своему покровителю-королю в полном отчаянии.

– Посмотрите, что они вытворяют, эти Мортимеры! – закричал он прямо с порога. – Как можно давать им такую волю? До чего это дойдет?

– Дорогой Хью, – отвечал король, обнимая его. – Мы их накажем, обещаю тебе. Вам будет возвращено все, что было отнято у вас.

– Но как? Как? В их руках такая сила.

– Дорогой, поверь, что-нибудь я придумаю. Издам предписание, запрещающее вторгаться в земли твои и твоего отца. Пригрожу смертной казнью. Приравняю их действия к измене… Что-нибудь обязательно сделаю… Да, да, мой дорогой, обязательно. Это им так не сойдет.

Король произносил еще множество всяких слов, но было ясно, он и сам растерян и не знает, что предпринять.

Помимо того, они почти забыли о Ланкастере, о том, как сильна сейчас вся фронда по его руководством.

Бароны все же настояли, чтобы немедленно был созван Парламент, где пошел бы разговор о Диспенсерах, об их покушении на полную власть в стране. На заседание все недовольные явились с одинаковыми белыми повязками на руках, означающими, что они едины в своем решении избавиться от Диспенсеров.

Ланкастер первым повел атаку. Диспенсеры, заявил он, запустили руку в государственную казну – у него есть неопровержимые доказательства. Они сделались намного богаче, чем полагается им по заслугам. А заслуживают они изгнания с их земель и лишения незаконно приобретенных богатств.

Король был в бешенстве, но и в полном отчаянии. Он сознавал всю беспомощность своего нынешнего положения. Сторонников у него, можно сказать, нет. Страна стоит на пороге гражданской войны, причем вполне понятно, на чьей стороне сила и кто будет побежден и лишен власти и трона в случае начала военных действий. Его старшему сыну уже девять лет и у врагов короля появляется возможность прикрываться его именем. Королева не будет держать сторону мужа – это тоже совершенно ясно, а за ней – мощная поддержка Франции, стародавнего друга-врага Англии; скорее всего они захотят объявить регентство, а временным правителем страны, до совершеннолетия юного Эдуарда, назначат Ланкастера… Кого же еще?.. О, нет! Нет!