— Оставь так, — донесся до нее из темноты голос Николаса.

От облегчения Жаклин чуть не заплакала. Закрыв дверь, она прислонилась к ней. Было очень темно, и она с трудом разглядела, что он стоит у окна, глядя в звездную ночь.

— Ты тут давно? — спросила она.

Николас повернулся, и Жаклин увидела, что на губах у него вновь играет холодная насмешливая улыбка, которую она надеялась больше не увидеть.

— Недавно. Он мертв.

Жаклин изумленно уставилась на него:

— Кто?

— Рексхэм. Я рассчитался за тебя, моя дорогая. Теперь хотелось бы знать, кто рассчитается за тебя со мной…

— Ты его убил?!

— А ты могла сомневаться в этом? — Он резко взмахнул рукой. — Я ведь умею убивать. Хотя на этот раз сам себя превзошел — два человека меньше чем за месяц. Но не волнуйся, это была честная дуэль с массой свидетелей. Нас никто не будет с позором изгонять из Венеции.

Жаклин услышала в его голосе отчаяние и вдруг поняла: ее бессердечный, полусумасшедший Блэкторн вновь стал человеком. Подойдя к нему, она приподнялась на цыпочки, взяла его лицо в ладони и прошептала:

— О Николас, мне так жаль…

— Жаль? Почему же? Еще одна смерть от моей руки мало что меняет. А если кто-то и заслуживал смерти, то это Рексхэм. Ты лишь одна из его многочисленных жертв, не первая и не последняя. Он заслужил именно такую смерть: лежа в своей крови и моля о великодушии.

— О боже! — прошептала она, обнимая его за шею. — Николас…

Он резко отстранил ее.

— Извини, но я не в том настроении, — сказал он с горьким смехом. — И вообще, я сейчас не гожусь в компанию. Я продержался сколько мог, но развлечения Венеции не для меня. Я освобождаю тебя от своего присутствия.

Жаклин схватила его за руку.

— Николас, я люблю тебя!

— Не надо! — резко бросил он, но руки не отнял. — Как же ты не понимаешь?! Ведь я постоянно доказываю тебе: я чудовище, я не стою любви, вообще не стою ничего…

— Я люблю тебя! — повторила она, обвив себя обеими его руками и все теснее прижимаясь к нему. — Я люблю тебя…

Внезапно он издал какой-то странный звук и опустил голову на ее плечо. Жаклин почувствовала, что его пронизывает дрожь, и прижала к себе его голову, как прижимала бы раненого ребенка, как прижимала бы утерянного брата. Подняв голову, она прижала свои губы к его. Когда Николас начал целовать ее, она не сопротивлялась — наоборот, сама начала расстегивать пуговицы на его рубашке, а потом стащила ее с плеч. Жаклин нашла небольшой шрам, который оставил ее нож, и приникла к нему губами. Она целовала его плечи, его по-мужски плотные сосцы, его живот — и, наконец, прижалась губами к бугру под бриджами.

— Нет, Жаклин! О бог мой, да, да… — еле выговорил он, не в силах больше сдерживать себя.

Она сорвала с него одежду. Его кожа была гладкой и горячей. Она хотела его, нуждалась в нем! Следуя инстинкту, она опустилась перед ним на колени и взяла его трепещущую плоть в рот.

Николас вцепился ей в плечи и опять застонал, не в силах более сдерживать себя. Потом поднял ее, и, обхватив его ногами, она стала двигаться в такт с ним, дрожа от наслаждения. Их тела покрывал пот, и внутри нее что-то вдруг взорвалось, и тело, казалось, разлетелось на миллион кусков. Она услышала его крик, крик восторга и наслаждения, и, не отрывая своих губ от него, все впитывала и впитывала в себя его семя.

Николас умудрился каким-то образом донести ее до кровати. Жаклин лежала рядом с ним и чувствовала, что ей страшно, как никогда в жизни. Он как будто бы выпил ее до конца: ее волю, силу, гнев. Она существовала теперь только вместе с ним, для него. Она баюкала его в своих объятиях, гладила и целовала его спутанные волосы, плакала и чувствовала, как ее слезы мешаются с его слезами.


Это был сон, мечта, идиллия. Они проводили в спальне целые дни, лаская друг друга с горячностью и страстью, любовью и нежностью. Они занимались любовью в кровати, на полу, на столе, в ванной. Стоя, сидя, лежа. Он не мог насытиться ею, вновь и вновь погружаясь в ее тело. Она не могла насытиться им.

Жаклин понимала, что когда-то этому придет конец. Прошлое настигнет ее рано или поздно. Перед ее затуманенным взором стояла сцена в доме мадам Клод, когда мужчины устроили на нее аукцион. Рексхэм победил, но ведь остальные тоже запомнили ее. И Николасу придется убить их. Ее не волновало, что погибнет несколько развратных мужчин. Но мысль о том, что может погибнуть один, самый беспутный, убивала ее.

Она всегда считала его таким сильным, таким хладнокровным, неподвластным каким бы то ни было эмоциям, кроме собственного гнева. Но теперь гнев и желание отомстить исчезли. Красивый молодой человек, которого она когда-то так любила, был снова здесь, вместе с ней, но с ней же был и ее мучитель. Все слилось воедино. Негодяй, предатель, потерянная душа, романтический юноша — все это был он, и он нуждался в ее любви больше, чем понимал это сам! Ей хотелось одарить его этой любовью, убаюкать на своей груди, успокоить его измученную душу. Она хотела стать для него возлюбленной, матерью, другом и ребенком. Но Жаклин знала: ее присутствие в его жизни окончательно уничтожит его — завершит то, к чему он так долго стремился и чего так долго избегал.

Им оставалось недолго быть вместе, и тем драгоценнее становились эти мгновения. Утро они обычно проводили в постели. Солнце играло на их телах, и Николас пытался научить ее всяким пикантным штучкам, а она изо всех сил колотила его кулачками, поняв правила игры. Днем он иногда уговаривал ее прокатиться в гондоле и безжалостно высмеивал до тех пор, пока кожа ее не начинала приобретать зеленоватый оттенок. Тогда он приказывал гондольеру остановиться и потом на руках нес ее домой. Жаклин еще больше укачивало от этого, но она молчала.

Вечерами, поужинав под звездами холодным цыпленком, они танцевали. Николас напевал старинные английские мелодии, а она вновь училась танцевать вальс.

Ночью, если Николас не мог заснуть, она баюкала его в своих объятиях, и он все рассказывал ей о своем прошлом, о своих неблаговидных поступках, о своей вине перед ней, перед людьми, перед самим собой. Он рассказывал ей о женщинах, которых погубил, о состояниях, которые наживал и терял, о бездумной погоне за удовольствиями и о том, что он хотел бы забыть. Больше всего он хотел забыть о том, как предал юную пятнадцатилетнюю француженку со светящимися от любви глазами…

Жаклин выслушивала все. И все равно его любила. Она была воспитана в церковном представлении о том, что исповедь очищает душу. Пожалуй, в случае с Николасом это было именно так. Исповедуясь ей, он снимал груз со своей души. Он теперь мог смотреть ей в глаза и улыбаться без всякой насмешки. Он научился даже смеяться.

Однако все это лишь укрепляло Жаклин в принятом решении. Она должна оставить его. У нее нет выбора. Конечно, когда она исчезнет, это приведет его в ярость. Но останется хотя бы маленький шанс, что он найдет кого-нибудь еще, кого-то достойного любви, и тогда груз былой вины навсегда покинет его.

С ней же у него такого шанса не было. Она уже слишком долго находилась рядом с последним из рода сумасшедших Блэкторнов и потому сама начинала терять рассудок.

Николас ни разу не сказал ей, что любит ее, никогда не дал понять, что за мгновениями страсти стоит для них обоих что-то большее. Но она знала, знала лучше, чем он сам, что это любовь. Любовь до конца дней. Жаклин не была уверена, что сумеет сама по доброй воле отказаться от него. После всех этих ужасных лет, после гибели родителей ее раны только-только начали заживать. Но эта боль может вернуться снова и разрушить все. Жизнь, суровая жизнь научила ее тому, что счастливый конец бывает только в сказках. Чем выше и счастливее взлет, тем тяжелее падение. И прежде чем она в этом падении увлечет за собой Николаса, она должна исчезнуть из его жизни. Должна, даже если это разобьет ее сердце, которое она давно считала разбитым. Это единственное, чем она может одарить его.

Возле палаццо был выходящий к каналу маленький садик. Садом никто не занимался — садовник давно нашел себе хозяев побогаче. И Жаклин, когда светило солнце, проводила там долгие часы, приводя сад в порядок и стараясь не думать о будущем. Однако она не могла отделаться от чувства, что ее теперешняя жизнь — это всего лишь жизнь взаймы. Скоро все должно кончиться.

Это случилось раньше, чем она ожидала. Однажды утром Николас подошел к ней, когда она, сидя на корточках, работала в саду, и заявил:

— Завтра мы возвращаемся в Англию: у меня там возникли кое-какие неотложные дела. Не беспокойся, мы постараемся туда попасть как можно быстрее. Меня, признаться, всегда удивляло, что такую сильную женщину так ужасно укачивает.

Жаклин не удалось выдавить из себя улыбку.

— Но я не хочу возвращаться в Англию! — воскликнула она. — А ты разве можешь туда вернуться? Разве тебя там не ищут?

— С этим при желании можно будет разобраться. У меня еще остались влиятельные друзья. Тавви поможет тебе собрать вещи.

Жаклин набрала в грудь побольше воздуха и наконец решилась:

— В таком случае поезжай без меня.

Выражение его лица изменилось. Оно вновь стало жестким и холодным.

— Не говори глупостей!

— Будь благоразумным, Николас. Я не нужна…

Он схватил ее за плечи и так быстро поставил на ноги, что она даже не успела договорить.

— Нужна, — сказал он злым сдавленным голосом. — Я, кажется, тебе это уже объяснил. Я не отпущу тебя. Никогда.

Он поцеловал ее, и она обняла его, не в силах сопротивляться, понимая, что с каждой минутой любит его все больше. И что ей все труднее расстаться с ним.

Ужасно, что она не сможет даже попрощаться с ним: он наверняка остановит ее. Поэтому Жаклин лишь молча посмотрела ему вслед, когда он отправился делать распоряжения в связи с предстоящим отъездом. Она знала, что у нее мало времени: нужно продумать предстоящий побег и решить, что ей делать дальше. Но пока что ей это не удавалось. Ее мысли метались, по щекам текли слезы, она презирала себя за них, но не могла остановиться.

И тут до нее донесся голос, который она уже не надеялась когда-нибудь услышать:

— Жаклин!

Она изумленно обернулась и увидела в дверях, ведущих в сад, высокую фигуру Эллен Фицуотер. За ней маячила другая, еще более высокая.

Она вскочила, пробежала через сад и, рыдая, бросилась на грудь Эллен.

— Мой бедный ангелочек! — воскликнула Эллен, прижимая ее к себе. — Как ты, должно быть, настрадалась! Но теперь все будет хорошо. Мы здесь, с тобой, и Тони обещал мне, что не допустит более, чтобы Николас обижал тебя.

Жаклин не могла произнести ни слова: ее душили рыдания. Эллен взяла ее под руку и провела в гостиную.

— Тони, попроси принести нам чаю. Жаклин нужно успокоиться.

Эллен усадила ее на кушетку, и Жаклин даже сумела улыбнуться.

— Вы, англичане, считаете, что чай нужен во всех случаях жизни.

— Так и есть. Поэтому мы — такая степенная и уважаемая нация, — сказала Эллен.

— О да! Достаточно посмотреть на Николаса Блэкторна. — Голос Жаклин дрогнул.

— Что он сделал с тобой, дорогая? Что-нибудь ужасное? Он причинил тебе боль? Как он посмел увезти тебя?! Ты его очень ненавидишь?

Жаклин вдруг расхохоталась и никак не могла остановиться, пока ее смех не перешел в рыдания.

— Увези меня от него, Эллен! — с трудом произнесла она.

— Не волнуйся, моя дорогая. Мы с Тони защитим тебя. Николас до тебя больше в жизни не дотронется. Тони за этим проследит.

— Тони за этим проследит? — как эхо повторила Жаклин, на минуту забыв о себе. Она посмотрела на обручальное кольцо Эллен с сапфирами и бриллиантами и сумела улыбнуться. — Теперь понимаю…

Эллен покраснела до корней волос.

— Я всегда его любила, ты же знаешь. О Жаклин! Я так счастлива! Ты просто не представляешь, что это такое.

— Отчего же? — мягко сказала Жаклин. — Представляю.

— О нет! — Эллен задохнулась. — Я ничего не понимаю. Мне казалось, что ты ненавидишь Николаса. Ты не… Не может быть, чтобы ты…

— Я люблю его, Эллен.

— О господи! Почему именно его?! Эгоистичного, испорченного, думающего только о себе… Я бы его просто убила!

— Он действительно вызывает у людей желание это сделать, — горько усмехнулась Жаклин. — Но сейчас речь не об этом. Я должна уехать отсюда. Немедленно, пока он не вернулся. Понятия не имею, где он, но он может появиться в любую минуту.

Эллен казалась совершенно обескураженной.

— Не бойся, мы увезем тебя. Хотя если ты влюблена в него, то можно заставить его на тебе жениться.

— Нет! — поежилась Жаклин. — Так будет только хуже.