Виктория Дьякова - Месть Танатоса

— Мне кажется, Вы несколько удивлены, фрау Лотта, — Науйокс улыбнулся, обнажая не по возрасту ровные белые зубы. — Вы, наверное, представляли, что все эти сорок с лишним лет я брожу здесь, вокруг Рейхстага, в черной фуражке и с непроницаемым лицом мертвеца, как призрак Третьего рейха? А за мной шлейфом тянется пронзительный лай овчарок, дымят грубы крематориев, лязгают затворы «шмайсеров»… Если бы это было так, я бы давно находился даже не в тюрьме — в психиатрической клинике. Время изменилось, фрау Лотта. И мы изменились. Но чтобы у Вас не было сомнений, позвольте представиться: да, я тот, кого Вы ждете. Я — Альфред Науйокс, — и, читая глубокую растерянность Лотты на ее лице, продолжил, — да, я тот, кто, устроив провокацию в Гляйвице, развязал Вторую мировую войну. Тот, кто убил Гейдриха, или, точнее, сделал все, чтобы это произошло, тот, кто участвовал в нашумевшем похищении в Венло. Я, кажется, все перечислил? — он прищурился. — Нет, забыл. Я тот, кого сорок лет никто не видел. Вот теперь — все. Как видите, я тоже читаю прессу и знаю, что обо мне пишут. Надеюсь, Вы выполнили наш уговор, и меня прямо отсюда, от Рейхстага, не заберет полиция? Впрочем, это было бы бесполезно. У меня давно уже другие документы, и по сведениям, полученным из надежного источника, — в его голосе послышалась насмешка, — я вообще двадцать лет назад умер. Но не для вас, фрау Лотта. С вами мы еще поговорим о любви, как и решили по телефону. Вы можете называть меня Алик — так называли меня в молодости близкие друзья. Пожалуй, так нам будет проще. Думаю, мы поймем друг друга, — тон его смягчился, он протянул Лотте руку, — я полагаю, что удобнее нам будет побеседовать в кафе. Я предлагаю проехать на бывшую улицу Гогенцоллерн. Не знаю, как она называется сейчас. Мы раньше обычно пили там утренний кофе. Прошу Вас, фрау Лотта. Моя машина недалеко. Не мерзнуть же нам весь день у мемориала победы над фашизмом. У вас нет возражений?

— Нет, нет, я согласна, — кивнула Лотта поспешно и, шагнув, зацепила за бордюр носком туфли, бывший штандартенфюрер поддержал ее под руку, но от замечаний воздержался. С дуновением ветра до Лотты долетел освежающий запах «Фаренгейта».

Они спустились по лестнице. Бывший эсэсовский полковник распахнул перед Лоттой дверцу новенького «мерседеса» последней модели цвета «дипломат».

— Прошу, садитесь, фрау Лотта, — любезно пригласил он. Лотта послушно села в машину — как ни странно, она полностью доверяла ему. Науйокс захлопнул дверцу. Сам сел за руль, достал пачку сигарет «Мальборо», предложил Лотте, но она отказалась. Чиркнув зажигалкой, он закурил сам. И вдруг повернулся, глаза его были серьезны.

— Я знаю Ваше горе, фрау Лотта, — негромко, но жестко произнес он, — и Вы знаете, что я знаю. Однако мы встретились не для упреков и не для. оправданий. Ваш муж прекрасно представлял, на что он шел. Он вел себя опрометчиво и должен был предполагать, чем это может закончиться для него. Он знал, с кем имел дело. И Вы тоже знаете …

— Вы угрожаете мне? — насторожилась Лотта.

— Я предупреждаю, — ответил бывший штандартенфюрер, не отводя взора, — я хочу, чтобы вы заранее четко понимали, что я согласен обсуждать, а. что — нет.

— Я понимаю, — откликнулась Лотта и покорно склонила голову. — Скажите, почему Вы согласились встретиться со мной? — спросила несмело, снова взглянув на него.

— Для того, чтобы исполнить Вашу просьбу, — ответил он уклончиво. — Вы сказали Натали, что собираетесь написать книгу. Надеюсь, не обо мне, — бывший штандартенфюрер усмехнулся, — обо мне — не надо. Ничего интересного, обычная служебная рутина разведки. К тому же наш бывший шеф Вальтер Шелленберг уже изложил в своих мемуарах, которые он составил на ресторанных салфетках, все, что следовало знать общественности. Мемуары на салфетках — лучший письменный памятник нашей деятельности. Что можно добавить к такому? Только мемуары на туалетной бумаге. Но поверьте, фрау Лотта, настолько плохо мы не работали.

Он повернул ключ зажигания — «мерседес» тихо тронулся с места.

— Какую же книгу вы думаете, я хочу написать? — спросила у него Лотта осторожно.

— Книгу о Маренн. Разве не так? — Лотта поймала в зеркале его быстрый взгляд. — И я расскажу вам о ее жизни. Потому что она сама так хотела. Я не торгую чужой судьбой за скрытые под землей слитки золота, которыми, к тому же, не распоряжаюсь, — он явно намекал на Топлицзее, — но в жизни Маренн не было ничего, чего ей стоило бы стыдиться. И потому судьба ее достойна описания, я полагаю. — Чуть помолчав, он добавил: — Ваш муж, фрау Лотта, разгадывал тайну, которая должна была рано или поздно открыться сама собой. Мне жаль, что он проявил настойчивость…

— Вы хорошо знали ее? — спросила Лотта, затаив дыхание. Она вдруг почувствовала, что наступает момент истины. Сейчас она узнает все.

— Да, конечно, — улыбнулся Науйокс. — Если Вы окажетесь терпеливы, фрау Лотта, вы тоже узнаете о ней. Хотите послушать?

Лотта молча кивнула — иначе зачем она в самом деле приехала сюда…

Разгоряченный дуэлью, он бежал по аллее в черной октябрьской ночи с окровавленной рапирой в руке. Кровавый туман застилал ему глаза. Он сам не знал, куда и зачем бежал. Ледяной ветер обжигал кровоточащую рану на щеке. Он не чувствовал боли. Какой-то бес гнал его все дальше и дальше во тьму, под высокие, холодные звезды.

Где-то вдали остались оклики друзей, звон стаканов с пуншем, пропитанная запахом спиртного, душная атмосфера кабака. Холодный воздух остужал дыхание. Залитая лунным светом октябрьская ночь расстилалась вокруг. Северный ветер обрывал последнюю листву. В аллее было тихо и безлюдно. Вдали за кронами деревьев безжизненно черной громадой возвышалось здание университета.

Безмолвие повисло над деревьями, запуталось в кустарнике, шелестело под ногами в пожухлой листве. Он взбежал по лестнице. Внезапно из тени деревьев с боковой аллеи, ведущей к университету, перед ним возникла фигура в белом. Он не успел заметить, кто это был. Со всего разбега он налетел на нее, толкнув в грудь. Потеряв равновесие от столкновения, он рухнул на холодные ступени, больно стукнувшись головой о балюстраду мраморной террасы.

Рапира, зацепившись, выпала у него из рук. Поднявшись, он увидел женщину. Она сидела на ступенях, кутаясь в белый горностаевый мех, — в рукаве ее манто, безвольно уронив эфес, повисла рапира, которая вполне могла бы проткнуть ей руку.

— Вы чуть не убили меня, молодой человек, — голос женщины прозвучал тихо, но спокойно. Откинув упавшие на глаза волосы, она свободной рукой в белой лайковой перчатке аккуратно вытащила рапиру из рукава.

— Что за зверские забавы теперь у студентов! Послушайте, юноша, возьмите свое оружие. Оно мне совсем не нравится.

Завороженный ее голосом, который, как родник в недрах, рождался низким тембром где-то в глубине ее и вырывался на поверхность, словно ломался о преграду, рассыпаясь, как разбитый фарфор, множеством оттенков звучания, он медленно подошел и опустился на колени рядом с ней, не в силах оторвать глаз от этого чудесного видения в ночи. В горностаевом манто, с рассыпанными по плечам волосами, в тишине парка, облитая голубым сиянием луны и звезд, она казалась ему феей из сказки. Однако кровь на ее рукаве заставляла вернуться к реальности.

— Простите, — он, спохватившись, взял поспешно из рук женщины рапиру, — Вы, кажется, ранены.

— Нет, нет — она поморщилась, — это чужая кровь. Может быть, Ваша?

Она впервые повернула к нему лицо. Оно было прекрасно. Тихий и таинственный свет луны смягчал, делая неясными, словно отуманенными, черты ее лица. Но под лучистым покровом полумрака вполне можно было различить чеканный лик патрицианки. Цвет ее волос, в беспорядке разбросанных по плечам, напоминал случайно упавший ей на колени увядший лист каштана. Глаза, потемневшие от только что пережитого страха, стали почти фиалковыми, их бархатно-сиреневый взгляд под черными ресницами скользнул по его лицу и вдруг с тревогой остановился — она увидела его рану.

— О, Боже, да у Вас же кровь! Конечно! — она придвинулась ближе, взяла его за плечи, рассматривая повреждение. Изысканный запах недавно вошедшего в моду «Шанель № 5» овеял его, закружив голову. Он тихо произнес:

— Я дрался на дуэли. Пустяки. Мадам, я, кажется, испортил Вам манто. Простите.

— Вот это действительно пустяки, — она небрежно махнула рукой, — оно у меня не последнее. Надо остановить кровь. Сейчас… Где моя сумочка? Ну, конечно… Все рассыпалось, — она вздохнула и попросила: — Подождите. Там должно быть лекарство и платок.

— Не стоит беспокоится, мадам…

— Молчите.

Женщина поднялась. Длинные полы шубы скользнули по мраморным ступеням лестницы. Под белым мехом горностая мелькнуло что-то нежно-бирюзовое. Бархатные черные туфли на высоком каблуке казались совсем крошечными на ее ногах. Она подняла сумочку, быстро собрала рассыпавшиеся предметы, еще раз перебрала их, потом с досадой оглянулась на ступени.

— Вы что-то потеряли? — он тоже поднялся и подошел к ней.

— Да, нет, ерунда. Пойдемте туда, на скамейку. Мне надо торопиться: у меня ночной поезд в Париж. Признаться, Вы меня в самом деле задержали. Надо же, так испортить себе лицо!

— Шрамы украшают мужчину, мадам.

— Но Вас, по-моему не нужно украшать, — она впервые улыбнулась, и в ее сине-фиалковых глазах блеснули теплые зеленоватые блики, — Вам все дано природой. К тому же Вы молоды.

Она сняла перчатки. Ее тонкие, красивые руки с длинными пальцами осторожно прикоснулись к его лицу. Тонкий, волнующий аромат «Шанель», победив свежесть морозного воздуха, казалось, заполнил все пространство вокруг.

— Зачем Вы едете в Париж? — спросил он, устало закрывая глаза. Эти быстрые, умелые руки дарили ему отдохновение. Опьянение дракой прошло, и на смену ему во всем теле разливалось приятное ощущение расслабленности и успокоения. — Оставайтесь в Вене.

— Я еду в Париж, потому что я там живу. Ну вот, теперь, кажется, лучше, — заключила она, оглядывая свою работу. — Но завтра Вам надо обязательно обратиться к врачу.

— А Вы — врач? — он открыл глаза и взглянул ей в лицо.

— Да.

— Тогда зачем Вы уезжаете? Не уезжайте. Завтра я приду на прием к Вам.

— Я не могу, — улыбнулась она. — Я еду по очень важному делу. Меня ждет мой жених.

— У Вас есть жених? — в его голосе послышалось явное разочарование.

— А что Вас удивляет? У меня даже есть сын от первого брака. Но извините, мне надо идти. У ворот меня ждет машина. Мы можем опоздать на поезд. Я желаю, чтобы Ваша рана зажила как можно скорее. А в следующий раз будьте осторожнее — смотрите иногда по сторонам.

Она снова улыбнулась. Глаза ее просияли. Он вдруг обнаружил, что в неярком лунном свете они стали совершенно зелеными. Закутавшись в пушистый воротник манто, она быстро спустилась По лестнице, даже не оглянувшись и не махнув ему на прощание рукой. Как будто сразу совершенно о нем забыла. На какое-то мгновение она еще задержалась на нижних ступенях, сосредоточенно рассматривая каменные плиты, словно что-то пыталась найти. Но не обнаружив ничего, пошла дальше, подобрав длинные полы манто.

— Ну, наконец-то, куда ты пропал? — один из его сокурсников, Гюнтер Вайда, весело хлопнул его по плечу. — Я тебя с трудом нашел. Ничего, завтра мы их разделаем как миленьких. Болит?

— Подожди, Гюнтер, — он отстранил товарища и подошел к балюстраде. Тонкий силуэт женщины в горностаевом манто почти растаял в темноте аллеи. — Кто эта женщина, Гюнтер? Ты знаешь ее?

— Насколько я успел заметить, это Мари Бонапарт, любимица старика Фрейда. Она читает лекции но психиатрии. Недавно защитила докторскую диссертацию.

— Красивая женщина…

— Да ты никак влюбился?

— Может быть. А почему нет?

— Эта ягодка не про тебя. Она — принцесса, ее жених — сам граф де Трай, герой войны. А кто ты? Безродный студент, хотя и с богатеньким папой. Но все же ты бедный для нее.

— Когда-нибудь она будет моей.

— Фантазии. — хмыкнул Гюнтер. — Ты завтра же все забудешь. Ладно, пошли.

Силуэт женщины в манто уже совсем исчез в темноте. Он было повернулся, чтобы идти вслед за Понтером, но вдруг что-то скрипнуло у него под ногой. Он остановился. Золотая кисточка на плетеном шнурке блеснула в потоке света под самым его ботинком. Он наклонился и осторожно достал завалившийся в щель между плитами хрупкий драгоценный предмет. Это оказался чудесный веер из черных страусовых перьев, усыпанный жемчугом. Раскрыв его, он увидел вышитый золотом вензель — две причудливо переплетенные латинские буквы М, увенчанные короной. Так вот что она искала! Должно быть, веер попал сюда, когда при столкновении она выронила сумочку из рук и все содержимое рассыпалось по лестнице. Этот миниатюрный предмет роскоши, наверное, очень дорог ей… Правда, перья немного помялись от того, что он наступил на них… А вдруг она еще не уехала! Ведь могла же опоздать машина, могло произойти все, что угодно. Надо догнать ее. Ведь она искала его. Она будет рада.