Баязид искал себе оправданий. Он никогда не считал себя слишком жестоким, хотя этого требовало его великое предназначение вершителя судеб. Теперь же он хотел пасть на колени перед Клаудией и добиться хотя бы ее благосклонного взгляда, взгляда прощения…

— …ясновидящий благоустроитель народных дел, великая опора трона, непогрешимый довершитель продуманных задач, беззаветный хранитель всех единомышленников… — приветствие продолжалось.

Эти льстивые обращения он слушал из года в год, изо дня в день, и хотя ужасно уставал, никогда не сомневался в их необходимости. Сейчас же он был не в силах далее слушать и тихонько вышел в маленькую дверцу, находившуюся за ширмой. Чужие речи мешали, он хотел одиночества.

Себастьяно стоял на своем обычном месте рядом с ширмой султана и, не отрываясь, смотрел на этого человека, которого не только видел раньше, но и скрещивал с ним сабли. В его памяти воскресли давние события на венецианском карнавале, финалом которых стал поединок с турком.


Теперь этот турок стоял перед ним, и Себастьяно знал его имя — Ибрагим Дасарлык.

— Ну же, почему остановился? Мы все тебя слушаем. — Визирь напомнил Дасарлыку, для чего тот здесь находится.

— Да, высокочтимый, я продолжаю…

Когда церемония доклада была окончена, Себастьяно вышел во двор и стал ожидать появления своего недруга. Наконец встреча состоялась. Неожиданно для Себастьяно Ибрагим поклонился со всем уважением.

— Здравствуй, храбрый итальянец, — заговорил он. — Сейчас мне рассказали про тебя. Оказывается, ты герой. Как занесло тебя в Топкану?

— Это долгая история… — ответил Себастьяно.

Он давно уже научился восточной манере разговора. Нужно было выслушать человека и почувствовать его характер; отвечать же кратко, по возможности, ничего существенного не сообщая, при этом держаться учтиво, даже доброжелательно.

— Говорят, султан любит тебя. Ты хорошо ему служишь. Немногих он так ценит, — продолжал Ибрагим.

— Султан — мудрый человек, его решения всегда верны. Если он что-то делает, значит, так угодно Аллаху…

Ибрагим понял, что Себастьяно держит дистанцию и подступиться к нему будет нелегко.

— Послушай, итальянец…

— Меня зовут Себастьяно. — Он пристально посмотрел турку в глаза. — Если хочешь говорить со мной, то должен называть меня по имени.

— Неверный задирает нос… Давно я таких не встречал.

— Не забывайся, ты говоришь с приближенным султана. Оскорбляя меня, ты оскорбляешь и нашего повелителя.

— Хорошо… Себастьяно. Я не хочу оскорблять тебя. Я лишь хочу напомнить тебе нашу первую встречу. Тот поединок был честным, а потому у меня нет к тебе претензий. Только вот…

— Что?

— …Нужно закончить ту беседу. Выбери день и час, и пусть наши сабли разрешат спор.

— А ты хитер, Ибрагим Дасарлык. Ты ведь знаешь, что мне нельзя с тобой драться. Если ты будешь хотя бы ранен, меня повесят. Ты надеялся, что я не знаю об этом? Давай закончим этот разговор. Если повезет, мы еще скрестим сабли. Но не сейчас. — Себастьяно слегка поклонился, давая понять, что разговор закончен.

— Подожди, Себастьяно. — Ибрагим тронул его за плечо. — Я привык завершать свои дела. Пусть наша встреча состоится тайно. Если Аллаху будет угодно, чтобы победил ты — никто не узнает, что я погиб от твоей сабли. Если ты не трус, тебя это устроит.

Себастьяно медлил. Эта встреча была совсем некстати. Она давала шанс расквитаться с ним за похищение в Венеции и отомстить этому мусульманину за его грязную похотливость, но могла также привести к краху всех его надежд вернуться на родину.

— Хорошо, Ибрагим. Но нас никто не должен видеть. Только ты и я. А для этого тебе придется сообразить, как мне покинуть дворец.

— Тебя не выпускают из дворца? — искренне удивился Дасарлык.

— Я — пленник султана и могу покидать Топкану только с ним.

— Ладно, я буду думать. Но не рассчитывай, что это поможет тебе улизнуть. — Дасарлык улыбнулся. — И молись своему Богу, храбрый Себастьяно, тебе еще пригодится его помощь.

Себастьяно промолчал и, резко развернувшись, пошел прочь.

23

Клаудиа продолжала томиться в роскошных покоях султана. Там она проводила долгие дни, не ведя им счет. Она вопрошала Бога, зачем он оставил ей жизнь, ведь теперь она была ей ни к чему. Но Господь не отвечал.

…Иногда приходил Баязид и молча сидел, глядя на нее. Он ничего не говорил и не пытался ухаживать, просто сидел и смотрел. Что творилось в его душе — было непонятно. Да это и не слишком волновало Клаудию. Этот человек не существовал для нее, хотя и находился рядом. Другой же — Себастьяно — хотя и был далеко, в ином мире, заполнял все ее мысли. Она жила воспоминаниями, и это было все, что осталось в ее жизни.

Однажды Елена, которая приходила, чтобы ухаживать за Клаудией, вдруг завела странный разговор.

— Слушай меня внимательно, — начала она тревожным шепотом. — Вчера вечером Баязид вдруг позвал меня к себе в спальные покои. Я страшно удивилась, ведь он давно остыл ко мне, теперь у него есть новые любимые наложницы. Но он хотел видеть именно меня. Я даже испугалась… а когда пришла, султан вдруг спросил, хотела бы я стать свободной?

— Господи, разве это возможно? Елена, я так рада за тебя! — искренне обрадовалась Клаудиа. — Ты обретешь свободу. Это такое счастье…

— Подожди, дослушай. Он сказал, что дарует мне свободу, если я выполню одну его просьбу.

— Какую же?

— Я должна найти в Константинополе хорошего художника — итальянца или француза.

— Художника? Но у султана есть много хороших арабских художников, — удивилась Клаудиа.

— Нет, ему нужен художник, который умеет рисовать портреты.

— Святая Мария, но это же невозможно. Ислам запрещает рисовать людей.

— В том-то и дело. Поэтому делать это надо тайно. Если я сумею найти мастера и сохранить все это от чужих ушей — он пожалует мне свободу.

— Но зачем тогда ты рассказываешь все это мне?

— Потому что он просил меня об этом. Ведь художник ему нужен для того, чтобы написать твой портрет.

— Мой?

— Да. Видно он сильно любит тебя, если идет на такой грех!

— Странно, Елена. Зачем ему мой портрет? — недоумевала Клаудиа.

— Не знаю. Никогда еще Баязид таким не был.

— Что же мне делать?..

— Не отказывай ему, не играй с огнем, — посоветовала Елена. — Может, он хочет отпустить тебя и оставить себе портрет?

— Нет, Елена, не такой он, чтобы отпускать. Султан скорее погубит меня здесь, чем отпустит. Но ты сможешь стать свободной. Это самое главное. Так что постарайся выполнить просьбу султана, найди живописца.

— Мне так жаль тебя, Клаудиа. — На глазах Елены появились слезы. — Все это несправедливо. Я получаю свободу благодаря тебе, а ты… Ты так и останешься здесь.

— Для меня это уже неважно.

Елена вышла, и Клаудиа вновь осталась одна. Она привыкла к постоянному одиночеству и вновь погрузилась в воспоминания. В них она опять была с Себастьяно, опять слышала его голос, чувствовала его прикосновения.


«Досточтимый Себастьяно. Я все устроил, как мы договорились. Все произойдет на моем корабле, что стоит на якоре в бухте Золотого Рога. Там будем только мы, команду я отпущу на берег. Я немало постарался, чтобы узнать, как тебе выбраться из Топканы. Для этого мне пришлось заплатить немало денег разным людям. Но это еще больше подкрепляет мой азарт, ведь теперь ты вдвойне мой должник.

Эту записку тебе передаст старший дворцовый эконом. Я хорошо заплатил ему, и он покажет тебе тайный ход, ведущий к морю. Сегодня ночью для тебя там будет оставлена лодка. Если же ты не придешь, я сочту это трусостью и расправлюсь с тобой иным путем. Срок пришел, думай о смерти. Слава Аллаху!»


Себастьяно прочитал записку еще раз и посмотрел на эконома. Тот виновато улыбнулся и возвел очи к небесам.

— Что ж, говори, я слушаю.

— Аллах всемогущ, он все видит и накажет меня за сговор с тобой, христианин. Это большой грех, ведь этот ход — тайна султана. Если он узнает, что я говорю с тобой об этом…

— К чему ты клонишь? Говори же скорее!

— Аллах накажет меня, чувствую, накажет. Какой тяжкий камень взваливаю я себе на сердце. Если султан узнает…

— Что ты хочешь? Денег у меня нет. Разве Ибрагим мало заплатил тебе?

— Ибрагим Дасарлык — хороший господин, но он далеко, а уши султана — они здесь, за каждым углом, в каждой комнате. У султана много ушей, везде уши султана.

— Говори же, хватит плакаться. — Себастьяно в раздражении схватил его за длинную седую бороду. Тот сразу затараторил:

— Ты можешь помочь мне. Можешь… Подари мне твою белую девушку. Свет не видывал такой красоты. Прошу тебя, ты ведь можешь сделать это…

— Негодяй, разве тебе мало заплатили? Ты ничего не получишь. А эту записку я передам великому визирю. И Ибрагима, и тебя ждет виселица на площади. Весь город соберется посмотреть на вас.

— Не делай так, христианин. Ведь я знаю, что ты так не сделаешь, правда? Если ты расскажешь кому-нибудь о записке, ты не выйдешь из дворца. Но я читаю в твоих глазах. Ты желаешь свободы. Если ты и победишь Ибрагима, ты ведь не вернешься сюда, правда? А за твою свободу Ибрагим Дасарлык мне ничего не заплатил. Значит, это должен сделать ты. — И старик улыбнулся Себастьяно, как старому другу.

— Хорошо, бери ее. Она совершила в своей жизни столько мерзостей, что вполне заслужила твоих ласк, старик. Будь ее хозяином. — Себастьяно решил, что это вполне заслуженная участь для Лукреции. Она хотела убить его. Что ж, Господь даровал ему возможность воздать ей по заслугам. — Я знал, что мы расстанемся друзьями, — сказал старик и вытащил из-под халата план подземного хода.

Распахнулась ажурная дверь и, крадучись, в комнату вошла Елена. Гречанка была не одна. Она ввела за руку человека в плаще с капюшоном, накрывавшим его голову.

— Это художник, француз. Я привела его тайным ходом, который мне показал сам султан. Никто не должен его видеть. Так сказал Баязид. Он уйдет сам, тем же путем. — Елена говорила шепотом. Потом подошла ближе к Клаудии и показала лист бумаги. — Смотри, ты видишь это?

— Что это? — спросила Клаудиа, всматриваясь в начертанную вязь.

— Посмотри сюда, в самом низу. Это — монограмма султана, она скрепляет все его грамоты. Он дал мне вольную! С сегодняшнего дня я свободна. — И Елена бросилась на шею Клаудии, рыдая от счастья.

— Милая моя, я так рада за тебя!

— Я так счастлива. Если бы не ты…

— Не надо обо мне. Моя жизнь кончена, не думай об этом. — Клаудиа положила голову на плечо гречанки. — Я многого не рассказывала тебе, но я заслужила такую участь.

— Не говори так! Ты тоже получишь свободу. Султан не даст тебе умереть здесь. Я знаю, он любит тебя.

— Нет, Елена, моя жизнь кончится в этой золотой клетке. Это я знаю наверняка.

Стоявший чуть поодаль человек в плаще задел серебряный кувшин, и тот со звоном упал на пол. Это напомнило девушкам, что они не одни.

— Мне пора идти, Клаудиа. Теперь я покидаю дворец навсегда.

— Дождись хотя бы утра, Елена. Куда же ты пойдешь сейчас?

— К грекам, в Галату. Они помогут мне. Я уйду сейчас же, я не могу больше оставаться ни минуты в этом проклятом месте. — Елена поцеловала в последний раз Клаудию. — Прощай. Пусть Господь подарит тебе свободу.

Когда гречанка вышла, Клаудиа села на ковер.

— Я готова. Говорите, как мне сесть, где будут стоять свечи…

Но человек в плаще ничего не отвечал. Он подошел вплотную к Клаудии и сбросил капюшон.

— Рене?!! Ты? Откуда?

— Тише, тише, умоляю тебя! — Они бросились друг к другу в объятия. — Ты видишь, я искал тебя по всему свету! Я люблю тебя и вызволю из этой темницы.

— Господи, я ничего не понимаю. Как ты здесь оказался?

— Не спрашивай сейчас, дай мне наглядеться на тебя.

Он обнял ее крепче и стал жадно целовать. Поцелуи были сладкими, родными… Она отвечал ему со всей страстью, которая долго дремала в ее душе и наконец выплеснулась наружу.

— Подожди, подожди, Рене, — отстранилась она. — Но как ты попал сюда? Тебя убьют, если увидят…

— Все это время я искал тебя. Искал повсюду. Я поклялся, что не отступлю, пока не отыщу тебя.

— Рене, Рене, пиратская твоя душа. — Клаудиа потрепала его по волосам и опять прижалась к его горячему телу. — Я не видела тебя целую вечность. Здесь день кажется неделей… Я ничего не вижу, кроме этих ненавистных ковров и павлинов за решеткой. Будь проклят этот рай.

— Но теперь я уведу тебя отсюда. Помнишь, как мы забрались на виллу того князя, на Бренте?