Султан долго молчал. Потом тихо проговорил:

— Ты ведь сбежала от меня. Почему ты не уехала из Константинополя? Тот негодяй был вовсе не художником, ведь так? Он любил тебя? Почему он не увез тебя в Италию?

— Он был моим другом. Его убили. Во время облавы.

— Почему же ты сама не покинула город?

— Мне незачем его покидать. Меня нигде не ждут. Все, что я еще могу сделать на этой земле, — это хоть как-то облегчить жизнь несчастным.

— И для этого ты бросилась под мою лошадь?

— Не ради себя.

— А ради кого? Ты чем-то обязана этому человеку? Почему такая жертва?

— Он просто больной и немощный старик, к тому же слепой.

— И ты просишь за него? Зачем тебе это? Он ведь никто для тебя!

— Не спрашивай об этом, великий султан. Мое сердце велит так поступить, — ответила Клаудиа.

— Мне трудно понять тебя, моя звезда, но я постараюсь. Что ж, рассказывай. — Баязид отошел от нее и сел на ковер. — Не знаю, что ты делаешь со мной, но я не чувствую гнева, которого ты заслуживаешь. Говори, я слушаю тебя.

— Он итальянец, дворянин из Флоренции. Его земли были разорены, а сам он — продан в рабство. Теперь он в ночлежке у храма, больной и истощенный.

— Ты просишь свободы для него?

— Нет, он свободен. Но его хотели отравить, и теперь он слеп. И я знаю того негодяя, кто сделал это.

— Ты хочешь мести?

— И это не так. Если бы я и хотела отомстить, то сама бы сделала это.

— Ты думаешь, это просто?

— Нет, не просто. Но жизнь многому научила меня.

— Ты странная женщина, Клаудиа, но за это я люблю тебя еще больше. А теперь скажи, что я могу сделать для этого несчастного?

— Ему нужен лекарь. Тот, что владеет сарацинскими снадобьями. Все говорят, что они помогают от такой слепоты. За этим я и пришла к тебе.

— Всего лишь? — удивился Баязид и невольно расхохотался. — Ведь я мог сразу казнить тебя. И из-за этого ты шла на смерть?! Да, вы, христиане, загадочный народ. Давно я силюсь понять вас, но не могу.

— Помоги ему, прошу тебя! — взмолилась Клаудиа. — Всякий человек достоин счастья.

— Если ты просишь меня об этом, будь по-твоему. Я помогу убогому неверному. Я призову всех лучших врачевателей, от Персии до Марокко…

— О великодушный повелитель! Я знала, что ты услышишь меня! Я верила в тебя!

— Не льсти! Из твоих уст лесть не сладка. Где была эта твоя вера, когда ты сбежала от меня? Ты опозорила меня, выставила на посмешище.

— Прости меня, султан. Накажи меня. Это будет справедливо. Но не оставь несчастного старика.

— Ты просишь наказать тебя? Нет, наказывать я тебя не стану. Все вы, христиане, любите жертвовать собой, любите во имя веры принимать кару. — Султан резко поднялся и принялся нервно прохаживаться по залитому солнцем двору. — Не надейся, о тебе не будут петь в ваших неверных церквях. Я поступлю проще. — Он подошел вплотную к Клаудии и взглянул ей в глаза. — Я… Нет, не могу. — Он с размаху бросил четки на пол. — Ты сводишь меня с ума! Я не знаю, что со мной происходит. Его дыхание стало частым, он обнял ее и повалил на ковер, страстно целуя. Клаудиа не сопротивлялась. Ничего не чувствуя, она разрешала его сильным рукам терзать свое тело. Казалось, он раздавит ее в безумных объятиях… Но неожиданно Баязид вдруг застонал, как раненый зверь, и отпрянул от нее. Щеки его были залиты слезами.

— Нет, не могу, не могу брать тебя силой! О Аллах, что ты делаешь со мной?! Зачем так мучаешь? — Он вдруг вскочил и выхватил кинжал. — Я убью тебя, убью! Избавлюсь от тебя раз и навсегда! — Он бросился на Клаудию и ударил кинжалом в живот.

Она вскрикнула. Все померкло у нее перед глазами, и Клаудиа повалилась на ковер, обагряя его кровью.

Баязид тупо уставился на нее, плохо соображая, что произошло. Потом, опомнившись, отчаянно стал звать на помощь.

— Эй, кто-нибудь! Стража! — уже кричал в панике султан. — Все сюда!!! — Он в ужасе смотрел в глаза Клаудии, в которых угасала жизнь.

На крики сбежались стражники.

— Спасите ее, скорее зовите лекаря! Скорее!!! — Он склонился над ней и подложил свою руку ей под голову. — Прошу тебя, не уходи, не уходи от меня! Умоляю, не умирай! Я люблю тебя…

27

Венеция, 30 августа 1507 года, Ка д'Оро.

Синьоре N., замок Аскольци

ди Кастелло

«Итак, любезная моя синьора, близится финал. Я подошел наконец к тому долгожданному моменту, когда Господь подарил мне счастье воздать по заслугам злейшему врагу моему. Я имел перед ним несравненное преимущество — покровительство Господа, возложившего на меня святую миссию избавления несчастной Италии от гнета семейства Борджиа.

В Александре VI Борджиа нашли свое воплощение — властолюбие, алчность и сладострастие в безграничных размерах. Для него не существовало нравственных преград. Для достижения папского престола он потратил немалые средства — в основном на подкупы. И теперь эти деньги возвращались к нему в виде подношений и даров. Вдобавок к этому Александр VI еще во времена своего вице-канцлерства лучше других знал все источники доходов и пользовался ими с великим талантом.

В борьбе против могущественных римлян и династий Романьи он превзошел даже ту меру вероломства и жестокости, к которой неаполитанские арагонцы успели приучить свет. Наконец, совершенно поразительным по жестокости явился способ, которым Чезаре изолировал отца: он убил брата, зятя, всех других родственников и приближенных, почувствовав благосклонность к ним отца, что шло вразрез с его планами. Теперь папа, трепетавший перед сыном, должен был по его требованию даже согласиться на смерть своего любимца, герцога Гандийского.

Да, синьора, судьбу Венеции и мою судьбу решило то, что планы Чезаре распространялись не только на Романью, но и на Папскую область. Он стремился и к власти над Венецией, а там и над всей Италией. Здесь он смог бы сколотить хорошую армию и самый мощный в мире флот. И в тот радостный и одновременно печальный момент, когда я вернулся на свою родину, он уже был близок к успеху, заливая город потоками крови и слез.

Семейство Борджиа стремилось уничтожить всех, кто перешел им дорогу или возбуждал их алчность своим богатством. Еще до тягостных событий на «Святой Марии» мой друг Паоло Капелло, бывший тогда посланником Венеции в Ватикане, говорил мне, что каждую ночь в Риме находили по четыре-пять убитых, преимущественно епископов. Сам Борджиа по ночам обходил запуганный город в сопровождении телохранителей, чтобы полюбоваться на страшные деяния рук своих. Для расправы с негодными применялся и другой испытанный метод — яд. Кроме прочих, были отравлены принц Джем, кардиналы Орсини, Феррерио и Микель, все семейство Колонна. Безжалостный яд настигал даже скромных богословов, удалявшихся из проклятого города в провинцию.

Когда я добрался до Рима, вокруг папы, по уверению многих, творилась какая-то чертовщина: удары молнии и штормовые ветры рушили стены ватиканских покоев, повергая их обитателя в полнейший ужас. Все усматривали во всем этом проделки дьявола.

Чезаре был уверен в моей смерти, и это развязывало мне руки. Финал близился, и я уже предвкушал заслуженную смерть негодяев. Я знал, что Господь на моей стороне, и это придавало мне силы.

Милая моя синьора! За время моего долгого монолога я успел уже привыкнуть к Вашей роли своего духовника-исповедника. Это делает Вас человеком близким мне. Потому я не боюсь показаться Вам навязчивым, и прошу Вас открыть мне все, что известно Вам о Клаудии. Поймите, это единственное, чем живет сейчас моя душа. Теперь я весь в Вашей власти. Еще раз взываю к Вам и жду Вашей милости.

На сем я вновь прерываюсь до следующего своего письма. Да хранит Вас Господь».


Тьма медленно рассеивалась. Она уступила место расплывчатому облаку света, которое становилось все ярче. Вскоре появились неясные очертания, медленно приобретающие форму и цвет. Наконец перед ней возникло человеческое лицо. Еще мгновенье — и оно стало узнаваемым.

— Она жива! Она открыла глаза! — радостный крик Баязида отдавался в ушах долгим эхом, словно он кричал в горах. — Слава Аллаху, он услышал мои молитвы! Смотрите, Ибрагим ибн Фатих сотворил еще одно чудо. Он спас ее!

Баязид весь трясся от радости. Он бегал по комнате, как ребенок, целуя перепуганных слуг. Клаудиа попыталась поднять голову, но резкая боль в позвоночнике остановила ее. Заметив это, султан подбежал к ней и подложил ей под голову еще несколько подушек.

— О, любовь моя, прости меня, недостойного раба твоего. — Баязид склонился над ней и поцеловал ее руку. — Теперь подите все прочь!

Через секунду они остались одни.

— Где я? — слабым голосом спросила Клаудиа.

— В моем дворце. Теперь все уже позади. Араб спас тебя. Это лучший лекарь в моей империи.

— Да, я помню… Ты хочешь убить меня?

— Прости, прости меня. Шайтан повелевал мною, я не помнил себя в тот момент. Я достоин самой жестокой кары! — Он говорил взахлеб, путаясь в словах. — Уже семь дней и семь ночей ты лежишь здесь. Твоя жизнь висела на волоске. Ибн Фатих спас тебя своими волшебными снадобьями. Я молился каждый день, и Аллах не оставил своего грешного слугу.

— Семь дней?.. Они прошли, как один миг. Господи! Зачем ты не принял меня к себе?

— Не говори так, Клаудиа. Ты должна жить. Ты будешь жить!

Она ничего не ответила и отвела глаза в сторону.

— Я много думал все эти дни, — произнес Баязид после долгой паузы. — Я знаю, ты не любишь и никогда не полюбишь меня. Моя же любовь тебе в тягость. Ты брезгуешь ею! Наверное, я должен отпустить тебя. Другого выхода нет. Но я не могу это сделать, это выше моих сил!

— Я в твоей власти, султан. Поступай, как велит тебе твое великое призвание, — тихо ответила она.

— Но я не могу! Впервые в своей жизни я не могу властвовать над собой. И разум мой подсказывает выход. Я отпущу тебя. Ты должна быть далеко, тогда мое сердце успокоится. Только тогда.

Клаудиа молчала. Ей нечего было сказать. Она была готова к любой участи.

Молчание длилось очень долго. Наконец, Баязид глубоко вздохнул.

— Кстати, я сдержал свое слово.

— О чем ты, повелитель?

— Эй! — крикнул султан, и на пороге тотчас возник распорядитель покоев. Баязид кивнул ему, и тот вновь исчез.

— Тебе понравится этот подарок. — Баязид улыбнулся и сел на невысокий резной стул, стоявший рядом с ложем Клаудии.

Дверь распахнулась, и в ее проеме появился испуганный старик. Боже, это был тот самый несчастный старец, за которого она просила! Теперь она окончательно пришла в себя и более не чувствовала боли.

Старик огляделся, и это поразило Клаудию. Он видел, он прозрел! Его глаза смотрели осмысленно.

— О султан, ты так великодушен! — Она наклонилась к нему и поцеловала в щеку.

— Я сделал это для тебя. Ибрагим ибн Фатих нашел противоядие, и зрение вернулось к несчастному.

Старик тут же бросился в ноги султану.

— О милосердный повелитель, как я могу отблагодарить тебя? Ты сотворил чудо!

— Прочь от моих ног, неверный! — Султан надменно оттолкнул его от себя. — Это не моя заслуга. Благодари ее, твою спасительницу. Она жертвовала собой, чтобы ты прозрел. Это — великая душа, будь же достоин ее жертвы.

Старик повернулся к Клаудии и вдруг замер, раскрыв от удивления рот.

— Господи, что же это? — выдохнул он и замолчал.

— Что такое? Говори же, старик! Совсем обезумел от радости? — Баязид расхохотался.

— Анна-Мария… Ты же давно мертва. О Пресвятая Богородица, я вижу ее! Господь послал ее ко мне…

Клаудиа растерялась. Старик не отрывал от нее глаз. Султан тревожно смотрел то на нее, то на него.

— Объясни же, старик, или я прикажу высечь тебя! — в нетерпении закричал Баязид.

— О великий султан! Произошло чудо! Это жена моя — Анна-Мария Лоредано. Она умерла двадцать с лишним лет назад. Я сам хоронил ее. Теперь я вижу ее перед собой. Она ничуть не изменилась…

— Что ты говоришь, безумный! Двадцать лет назад она была совсем ребенком.

— Нет-нет, она была моей женой… ее послал Господь, и она вернула мне свет Божий. — Старик перекрестился.

Баязид в недоумении смотрел на Клаудию.

— Господи, Анна-Мария Лоредано, из Венеции? Дочь дона Паскуале? — осторожно спросила она.

— Да, она — моя жена. Она умерла при родах.

— При родах дочери?

— Да…

На глаза у Клаудии навернулись слезы. Она собралась с силами и поднялась на ноги.

— Отец! — Клаудиа бросилась ему на шею. — Господи, отец! — Она разрыдалась и крепко обняла его.

Лицо старика тут же просветлело.