Семейство Маклероев устраивало самое настоящее барбекю[40]. Это была идея матери Синтии, очаровательной Луизы Маклерой, обожавшей наряжаться в парижские туалеты и твердить при этом, что она до мозга костей дочь старого плантаторского Юга.

Синтия не могла позволить себе надеть платье, которое было на Скарлетт О’Хара в момент ее знакомства с читателем, — мода середины прошлого века была нелепой и невыигрышной для красивой молодой девушки, а потому Синтия вырядилась в широченные, тоже зеленые и тоже в цветочек, брюки из жоржета и такую же блузку, под которой был узенький лифчик телесного цвета. Она уже разговаривала по телефону с Томми и даже видела его из окна своего «ягуара», подаренного родителями по случаю окончания колледжа. Правда, издали и со спины.

Сейчас Синтия сидела в качалке под цветущим кизиловым деревом и лениво следила за приготовлениями к празднику.

— Привет, Син, — услышала она мужской голос и вздрогнула. — О, да ты стала настоящей красавицей.

Из-за ее спины появился высокий юноша в белой батистовой рубашке с жабо и кремовых бриджах.

— Эш… Томми! — воскликнула она и, вскочив, бросилась к юноше. — Как я рада!

— Моя прелесть, если ты думаешь, что я Томми Голдсмит, ты здорово заблуждаешься. Этот увалень вряд ли сумел бы засунуть в мои бриджи даже одну свою жирную ногу. Но если ты собралась меня поцеловать, я не возражаю. — Он заключил девушку в объятья и, прежде чем она успела прийти в себя, расжал ей губы языком и проник им глубоко в рот, почти до самого горла. — Нравится? — спросил он, слегка отстранившись и глядя в ее потемневшие от наслаждения глаза. — Томми так наверняка не умеет. Может, прокатимся на моей рыжей Львице? Или ты предпочитаешь свой желтый «ягуар»?

Синтия не помнит, как очутилась на спине лошади. Она зацепилась за что-то широкой жоржетовой штаниной и разорвала ее до самого бедра. Это привело незнакомца в неописуемый восторг, он прижал девушку к себе, и они понеслись галопом через старый парк.

Он целовал ее в затылок, уши, шею, при этом умело управляя лошадью. Потом Синтия почувствовала, как его горячая ладонь проникла в глубь ее блузки, рывком сорвала ненавистный лифчик и…

Она закрыла глаза и в изнеможении откинулась ему на грудь.

— Потерпи, малышка, — шепнул он ей на ухо. — Я знаю тут один домик… Там есть чистые простыни, шампанское и все необходимое для такой принцессы, как ты. Потом мы обязательно попробуем в седле и на ходу. Но сейчас у нас ничего не получится.

Они провалялись в постели дотемна, и Синтия даже забыла про то, что ее могут хватиться на празднике. Домик стоял в таком же старом парке, как и их, и был далеко от жилья.

— Ты умница, Син, — обычно девчонки дрожат за свою так называемую невинность. А потому заслужила услышать правду. — Он лежал сверху, нежно лаская кончиком фаллоса губы и вход в ее вагину. — Меня зовут Арчи Гарнье. Я — сын того самого Гарнье, который соблазнил твою тетку и бросил умирать в грязном отеле в Нью-Орлеане.

— Какое это имеет значение? — прошептала Синтия, прерывающимся от восторга голосом. — Теперь мне все равно, кто ты. Я изменила Эш… Томми, но я ни о чем не жалею.

— Верно. Не стоит. Если ты не струсишь, нас еще ждет много приключений. — Он нежно вошел в нее, с каждым толчком доставляя все больше и больше наслаждения. — Ты замечательная малышка. И это счастье, что ты досталась мне, а не этому идиоту Томми. Уж кто-кто, а он бы сумел навсегда отбить у тебя охоту к сексу. — Арчи нежно покусывал ее набрякшие соски, время от времени совершая плавные круговые движения тазом. — У тебя там горячо, как в пылающем камине. Чудесная мне досталась девочка. Но ты не говори им ничего, слышишь? Продолжай играть в любовь к этому толстозадому кретину Голдсмиту. Но только играть, ясно? — Он привстал, оперевшись на вытянутые руки, и пристально посмотрел ей в глаза. — Если ты позволишь ему воспользоваться тем, что я в тебе пробудил… — Он резко качнул бедра, и Синтия вскрикнула от острой боли. — Смотри. Это всего лишь предупреждение. — Он лег на нее всем телом и, продолжая плавно вращать бедрами, поцеловал долго и нежно.

…Она сказала дома, что заблудилась. Оба родителя были пьяные. Гости разбрелись по парку. Томми Голдсмит таскался за ней по пятам, с глазами глупой преданной собаки. Она вытащила из вазы большую розу, швырнула ему в лицо и показала язык. Кто-то захлопал в ладоши.

— Я проголодалась, — говорила Синтия, рвя зубами жирный кусок теплой свинины и запивая его кокой. — Знали бы вы, как я проголодалась…

Ее тело оставалось загадкой для нее самой. Были дни, когда она, горя нетерпением удовлетворить свое желание бесконечно отдаваться Арчи, едва могла дождаться условного часа. Подскакивала температура, мутился рассудок. Арчи догадывался о ее состоянии в ту самую минуту, как она появлялась. В такие дни он был слегка насмешлив, даже ироничен, и не спешил удовлетворить ее желание.

— Детка, а у тебя нет случайно черной крови? — как-то поинтересовался он, держа Синтию на коленях и играя ее обнаженной грудью. — Черные женщины воспламеняются от одного взгляда на мужчину и готовы отдаться ему хоть на крыше автомобиля. Ну что ты так ерзаешь по моим штанам? Ты уже успела меня намочить. Из тебя горячий фонтан бьет…

Когда Арчи наконец овладевал ею, она лишалась на мгновение рассудка, а потом начинала громко кричать, и он зажимал ей ладонью рот.

Бывали дни, когда Синтия, проснувшись, вдруг вспоминала свою чистую святую любовь к Эшли-Томми Голдсмиту и оплакивала ее горькими слезами. В такие дни она появлялась в домике в старом парке с опозданием, и нетерпением горел уже Арчи. Она искренне не хотела его, но ей нравилось, как он ее раздевает, как рвет пуговицы и крючки, как шарит ладонями по прохладному бесчувственному телу. А она все продолжала думать об Эшли, о том, как мечтала о нем в пансионе, об их пышной свадьбе…

— Я схожу от тебя с ума, малышка, — шептал в такие минуты Арчи. — Ну скажи, что происходит в твоей красивой головке?

Почему ты сегодня так холодна? Син, это ты или твой двойник?..

Она молчала, глядя на Арчи странным отчужденным взглядом. Наконец он сдергивал с нее трусики и припадал жадным ртом к лону, раздвигал горячим языком губы, покусывал клитор. Синтии было очень приятно, но импульсы наслаждения оставались в нижней части тела. Ей казалось, они застревают, наткнувшись на солнечное сплетение. Голова оставалось безучастной к тому, что творилось с ее плотью. Она думала об Эшли… Об Эшли, а не о Томми Голдсмите. У этого Эшли теперь не было лица, он был бестелесный дух, ветер, шуршащий листьями платана под окнами ее спальни, утренний туман над лугом…

Арчи, все больше и больше возбуждаясь ее равнодушием, покрывал поцелуями тело Синтии, проводил кончиком фаллоса по внутренней стороне ее бедер. Наконец хватал ее на руки и нес за дверь, возле которой уже нетерпеливо била копытом его Львица. Сквозь листву деревьев проглядывали звезды, воздух звенел колоратурными руладами цикад. Арчи сажал Синтию на спину Львице, лицом к себе. Лошадь радостно ржала и неслась галопом по проселку. Арчи на ходу овладевал Синтией, при этом не выпуская из рук поводий…

Вспоминая об этом по ночам в своей постели, Синтия вскрикивала от восторга. Воспоминание было острее ощущения, испытываемого в реальности, хотя и тогда наслаждение было очень сильным. Но сейчас она видела себя и Арчи со стороны. Видела хрупкую темноволосую девушку, полностью отдающую свое тело во власть сильного красивого мужчины. Это было так романтично. Ей бы хотелось вот так же скакать с Эшли…

Однажды за обедом Мейсон, старший брат, упомянул в разговоре Арчи Гарнье, и Синтия навострила уши. Брат рассказывал о том, что на вечеринке, то есть попойке, у его друга Чарльза Бартоломью, девицы купались в бассейне абсолютно нагими. Это была идея Арчи Гарнье.

Синтия почувствовала, что начинает краснеть, и, чтобы справиться со смущением, решила поддержать разговор.

— Ты говоришь о том самом… Арчибальде Гарнье, отец которого соблазнил мою тетку и бросил умирать в грязном отеле в Нью-Орлеане? — спросила она, пытаясь придать своему лицу выражение полнейшей невинности.

— Какую тетку? — Луиза Маклерой вскинула на дочь большие, вечно отсутствующие (где — знали многие, однако это был вполне благопристойный и даже красивый роман) глаза. — Разве у тебя есть тетка?

— Была, — пролепетала Синтия, — но этот Гарнье…

— Я не знаю никакого Гарнье, — заявила Луиза Маклерой. — Я родилась и выросла в здешних краях, но ни о каких Гарнье ничего не слыхала.

— Значит, я что-то перепутала, — пробормотала вконец сбитая с толку Синтия и опустила глаза в вазочку с мороженым.

— Ты знаешь этого Гарнье? — спросил у сестры Мейсон. — Я бы не советовал тебе поддерживать с ним знакомство. Грязный тип, хотя и очень веселый компанейский парень. Он гостит у Крауфордов — учится вместе с Хью в Йеле. Думаю, после его отъезда кое-кто из горничных Бена Крауфорда почувствует себя в интересном положении.

— Что ты несешь! — воскликнула Луиза Маклерой и возвела к потолку террасы свои искусно подведенные лазурью с блестками глаза. — Насколько я помню, у Бена Крауфорда все до единой горничные черные. Неужели мужчина способен… любить чернокожую девушку?

— Тетя Луиза, ты живешь в мезозойской эре! — воскликнула Диана, кузина по отцовской линии. — Посмотри, даже у нас, на Юге, полным-полно черных проституток, не говоря уж о Нью-Йорке и Западном побережье. Белые мужчины считают их замечательными любовницами. Я читала в последнем «Пентхаузе», что их вагина обладает способностью сжиматься.

— Диана, ты забыла, где находишься! — негромко, но достаточно возмущенно воскликнула Луиза Маклерой. — Тем более Син еще совсем ребенок…

Синтия не спала всю ночь. Сейчас она хотела Арчи как никогда раньше, но она так страдала. Ведь в ее сознании образ красавца-плейбоя Арчи Гарнье уже почти успел слиться с романтически неземным обликом Эшли Уилкса. И если она могла представить Эшли, занимающегося любовью со Скарлетт О’Хара в седле скачущей во весь опор лошади, но уж никак не могла вообразить его, задирающего подол юбки темнокожей горничной Бена Крауфорда.

Она решила не пропускать очередного свидания, хоть и поверила тому, что сказал про Арчи брат, безоговорочно и даже удивилась, как не догадалась об этом раньше. Теперь она припоминала кое-какие его фразы, и то, что однажды от него пахло дешевым жасминовым одеколоном, которым пользуются черные, и что заметила у него как-то на шее кровоподтек, он же рассмеялся и сказал, что это ее, Синтии, зубов дело. Нет, она не могла сделать это даже в экстазе, зато черные слуги в их доме часто ходят с такими же кровоподтеками на шее и плечах.

— Син, ты сегодня слишком серьезная, — сказал Арчи, целуя ее живот и бедра. — Может, у тебя неприятности? Скажи мне.

— Родители догадались, — сказала Синтия. — Приперли меня к стене, и я во всем призналась. Только ты мне соврал про тетку и моего отца.

— Ну да, мне в тот момент не хотелось, чтобы ты им про меня рассказала. Я думал, у нас с тобой на несколько дней.

— А разве это не так? — удивленно спросила Синтия. — Скоро кончится лето, а с ним и наша… любовь.

— Ты ошибаешься, малышка. Она только начинается. Дело в том, что я… Ну да, я собираюсь просить у мистера и миссис Маклерой твоей руки.

— Неужели? — Синтия усмехнулась. — О, я польщена. Только ты зря считаешь, будто у нас на Юге судьбой девушки распоряжаются ее родители. — Она злорадно усмехнулась. — Полагаешь, из меня получится хорошая жена?

— Изумительная. Жена моей мечты.

И он принялся покрывать ее тело страстными поцелуями.

«Скарлетт О’Хара, напрягись и не верь ни одному слову этого подонка, — велела себе Синтия. — Иначе… Черт, он трахал этих черных потаскух, а теперь хочет на мне жениться. Потому, что я богата».

— У меня есть идея. — Синтия приподняла от подушки голову и, сощурив глаза, внимательно посмотрела на Арчи. — Послезавтра у Дианы день рождения. Будет праздник с танцами и фейерверком. Я пришлю тебе приглашение. Идет? Там мы и объявим о нашей помолвке. А сейчас мне пора. — Она сбросила с себя его руки, вскочила и быстро оделась. — Нас не должны застать в таком виде. Я не какая-нибудь чернокожая девка, которая привыкла подставлять свою грязную дырку всем подряд.

Она послала ему с порога воздушный поцелуй, держа за спиной дулю, и ускакала на своем Эфиопе.


— Томми, если ты мне друг… Понимаешь, мне нужна от тебя небольшая услуга.

Минуту назад Синтия подъехала к дому Голдсмитов на своем желтом «ягуаре», резко затормозив, выскочила из машины и взбежала по ступенькам на большую увитую розами террасу. На ней было прозрачное «миди» алого шелка и широкополая шляпа из рисовой соломки с длинным желтым шарфом вокруг тульи. Томми держал в руках хлыст и уздечку — он собрался совершить вечернюю прогулку верхом.