— Генри Перси… — начал я и смущенно умолк.

Мне не хотелось, чтобы Уолси догадался, как важно для меня это дело.

— Помнится, мы говорили с вами о плачевной связи сына графа Нортумберленда и дочери виконта Рочфорда… — небрежно продолжил я. — Полагаю, вы все уладили. Я же поручил вам разобраться с этим.

Он с многозначительным видом подошел ближе — на редкость проворно для его комплекции — и доверительно сообщил:

— Да, все исполнено. Несмотря на то что финал протекал весьма бурно. Я вызвал к себе молодого Перси и сообщил, как он неподобающе себя ведет, путаясь с такой глупой простушкой, как госпожа Болейн…

Тяжело отдуваясь, прелат нависал надо мной. Неужели я, не поморщившись, проглотил то, что он сказал? Как у него язык повернулся назвать Анну глупой простушкой! Однако я заметил, что кардинал не сводит с меня глаз.

— …без дозволения своего батюшки. Я заявил… — тут он вытянулся в полный рост, надувшись, как свиной бурдюк, — вот что: «Ваш отец будет страшно разгневан, поскольку он, как мне известно, уже сговорился о другой, гораздо более подходящей для вас помолвке». Тут парень побледнел и смутился, как ребенок… Ваше величество, вам дурно?

Уолси озабоченно бросился ко мне, но я, невзирая на головокружение, сумел дойти до ближайшего кресла и опустился в него.

— Нет… Прошу вас, продолжайте, — отрывисто проронил я.

— Да, да. Мне пришлось пристыдить его, но в конце концов он признал мою правоту. Пришлось даже пустить в ход угрозы. Он сказал, что они с леди Болейн… минутку, лучше я точно воспроизведу его слова: «Наш роман зашел столь далеко и о нем знало так много достойных свидетелей, что я не представляю, как можно теперь отказаться от нее, не погрешив против совести». На что я возразил…

Неужели он овладел ею? Не этот ли грех Уолси имел в виду? Я с силой вцепился в резные подлокотники, и их острые завитушки больно впились мне в пальцы.

— …«Вам, безусловно, известно, что мы с королем легко справимся с таким мелким делом. Ведь нам приходилось вести переговоры с императором и составлять документы…»

— Понятно, Уолси. Ближе к делу…

Он явно расстроился, что ему не дали напомнить о своих дипломатических победах. Но я, в отличие от бедняги Перси, мог запретить Уолси пускаться в бесконечные похвальбы. На мгновение я даже посочувствовал юнцу.

— Генри распустил нюни. Заявил, что любит простушку. Утомительное поручение, ваше величество. Он продолжал нудить о любви и готовности во что бы то ни стало жениться на своей избраннице. Пришлось послать за его отцом. Вот так-то! — Он усмехнулся, потерев рукой щеку. — И этого оказалось достаточно! Граф прибыл из Нортумберленда и отчехвостил отпрыска прямо в моем присутствии. Не вспомню точно всех выражений, но, главное, он пригрозил лишить сынка наследства, ежели тот будет настаивать на таком мезальянсе. Он называл Генри «заносчивым, самонадеянным и наглым распутником», который «злоупотребляет собственным положением»… и тому подобное.

— Но что же далее?

— Да ничего особенного, отец забрал его домой, — сказал Уолси, пожав плечами.

Он прошел в дальний конец кабинета, но уходить не собирался и взял грушу из серебряной вазы с фруктами. Смачно надкусив сочную мякоть, кардинал вернулся на место с самодовольной улыбкой. Грушевый сок вытекал из правого уголка его рта и струился по подбородку.

— Госпожа Болейн, — продолжил он, чавкая переспелым плодом и проглатывая слоги, — жутко разозлилась. После отъезда Перси она позволила себе закатить несколько неподобающе бурных сцен, показав свой дикий нрав. Посему я приказал ей покинуть двор. — Он изящно положил огрызок на серебряное блюдо. — И отослал домой. В Хевер.

Анна уехала! Ее здесь нет!

— Понятно, — пробурчал я.

— Она угрожала мне, — усмехнулся Уолси. — Извергая проклятия, заявила, что если когда-нибудь я окажусь в ее власти, то она сумеет отомстить. Какое дитя! — Он вдруг умолк, явно встревожившись. — Ваше величество! Не правда ли, смешно подумать, что какой-то соплячке взбрело в голову говорить…

— Да, да! — резко прервал его я. — Очень смешно!

Что она за женщина? Я уже понял, что госпожа Болейн не ребенок.

— Забавно… — повторил я, поднимаясь с кресла и не зная, что еще сказать.

Почему-то мне вдруг стало важно, чтобы Уолси ничего не узнал, чтобы он ничего не заподозрил…

— Вы отлично справились с моим поручением. Я благодарю вас. А теперь обсудим письма венецианских купцов…

После его ухода я начал бродить по комнатам. Анна в Хевере. Хевер находился в наших охотничьих угодьях, в дне езды от Лондона. Я поеду туда. Завтра! Нет, надо хорошенько подготовиться. Тогда послезавтра.

Не смея прекословить, Уолси не сообщил мне последней подробности, о которой я узнал много позже: Анна проклинала меня так же, как кардинала. Она испытывала к нам одинаковую ненависть.

XXXIII

Обычно, отправляясь на охоту, я брал с собой несколько слуг. Но в тот раз решил отказаться от большой свиты и взять только Уильяма Комптона и двух грумов. Желая, чтобы все прошло хорошо, я загодя — на целый день раньше выезда — распорядился на конюшне насчет лошадей и снаряжения.

Утром я проснулся задолго до рассвета. Лежа в кровати и глядя на светлеющее небо, я возблагодарил Господа за то, что Он послал нам ясный день. Я лежал и думал об одном: «Сегодня я увижу ее. Сегодня поговорю с ней. Сегодня привезу ее обратно».

Я не размышлял о том, что скажу Анне, не заучивал фраз. Обычно дар слова не покидал меня, при случае я всегда находил нужные выражения и не любил заранее готовить речи, поскольку они могли оказаться неуместными. Я представлял себе лицо Анны, когда она узнает, что ее приглашают ко двору. Как она будет рада! А потом… по возвращении… она станет моей любовницей. Ее черные волосы раскинутся на подушке, и я зароюсь в них лицом… Радость бушевала в моем сердце. Матерь Божия, когда же взойдет ленивое солнце? Я не смел подниматься раньше времени, боясь разбудить Генри Норриса, слугу, спавшего на тюфяке за моей кроватью. Моя постель будто держала меня в плену.

Наконец пробило шесть. В этот час, как обычно, появились камердинеры, чтобы развести огонь. Затем пришли гардеробмейстеры и принесли мою одежду, должным образом согретую. Норрис зашевелился на своем тюфяке и, поднявшись, сонно побрел к двери. Новый день вступал в свои права.

К восьми часам, после завтрака, я уже был в седле. Меня сопровождали Комптон и два грума. Мы рано выехали, однако прибудем в Хевер только во второй половине дня. А по пути придется сделать остановку и для вида поохотиться, что может досадно задержать нас.

Несмотря на июль, день обещал быть прохладным. Над нами сияло безоблачное небо, под легким ветерком волновались травы и трепетала листва могучих дубов.

Какой свежестью дышало все кругом! Обильные дожди последних двух недель оживили поля и рощи, подарив им вторую весну. Зеленела густая трава, солнце с трудом пробивалось сквозь многослойные кроны больших деревьев, его лучам удавалось лишь окрасить их в изумрудный цвет. В лесу стоял влажный туман, а когда мы скакали по лугам, его сменяла ясная прохлада.

И вот я поднялся на холм над Хеверским замком и глянул на него сверху. От замка в нем было одно название, на самом деле моему взору открывался укрепленный, но небольшой манор. Его окружал ров шириной футов в десять, который подпитывала речка. Вода журчала и поблескивала на солнце. В поместье я никого не увидел. Может, хозяева уехали? Я помолился, чтобы это было не так. Но по мере приближения к особняку я все больше падал духом. Дом выглядел совершенно нежилым. Видно, зря я проделал этот путь. Однако предварительное уведомление о визите короля повлекло бы за собой званый прием и прочие нежелательные церемонии.

Подъездной мост был опущен. Проехав под аркой, мы попали в пустой, вымощенный булыжником двор.

Я пригляделся к окнам. За стеклами не наблюдалось никакого движения. Из открытой боковой двери появился большой серо-рыжий пятнистый кот и неторопливо прошествовал вдоль стены. Мы оказались в затруднительном положении. Наши лошади били копытами и беспокойно прохаживались по каменной вымостке, поднимая изрядный шум. Но он, похоже, никого не обеспокоил.

— Комптон, — наконец велел я, — выясните, дома ли виконт Рочфорд.

Я понимал, однако, что если бы он был дома, то уже давно выскочил бы во двор с бурными изъявлениями радости по поводу нашего приезда. Уильям спешился и постучал в щербатую дверь главного входа. Дверной молоток издал печальный звук, но открывать не спешили. Повернувшись ко мне, слуга беспомощно развел руками и направился к своему коню. Тут дверь со скрипом отворилась. Оттуда выглянула старуха. Комптон живо подскочил к ней.

— Его величество король приехал повидать виконта Рочфорда, — важно произнес он.

Женщина выглядела смущенной.

— Но… он не знал…

Я двинул вперед свою лошадь.

— Разумеется, не знал, — сказал я. — Мы заехали случайно. Я охотился поблизости, и мне взбрело в голову повидать виконта. Дома ли ваш господин?

— Нет. Он… он… отправился в Грумбридж проверить аренду летних домов. Говорил, что вернется к вечеру.

Я бросил взгляд на солнце. Оно уже давно клонилось к закату.

— Мы подождем его, — коротко объявил я.

Женщина, видимо, огорчилась еще больше.

— Но, ваша милость, тут у нас ничего…

Я слез с коня и направился к охраняемой ею двери.

— А мне ничего и не требуется, — успокоил я служанку, — ничего, за исключением места для легкой передышки и, возможно, глотка эля перед возвращением в Лондон.

Отступив в сторону, она пропустила нас в прохладный полумрак каменного дома.

— Вот Большой зал… — Старуха проводила нас в просторную комнату, едва ли имевшую основание именоваться Большим залом. — Сейчас принесу что-нибудь освежающее, — добавила она, спешно удаляясь.

Мы созерцали полупустую комнату. На стене висел изысканный фландрский ковер. Длинный дубовый стол украшала искусная резьба, а возле огромного камина темнели новомодные комоды с ящиками.

Мои спутники смущенно топтались вокруг стола. Стульев тут не наблюдалось, а под ногами серел голый каменный пол. На дворе стоял июль, и камином сейчас не пользовались, так что мы не могли убить время, созерцая огонь.

Вскоре вернулась старая служанка. Она принесла поднос с золотистым кувшином и четырьмя кубками. Поставив его на стол, она наполнила кубки, вручив их каждому из нас. Потом оглянулась с виноватым видом, явно не зная, уйти ей или остаться. Вероятно, отсутствие слуг, готовых выполнить любую прихоть короля, можно счесть нарушением этикета, но уж совсем нелепо просить кухонную прислугу сыграть роль фрейлины. Дилемму разрешил донесшийся со двора цокот копыт: приехал Болейн. Через мгновение он ворвался в дом — должно быть, увидел королевскую сбрую лошади, привязанной во дворе, и сразу бросился разыскивать меня.

— Ах, ваше величество! Если бы я только знал! — начал он, готовый разразиться уверениями в своей преданности.

— В таком случае вы были бы колдуном, коих мне не хотелось бы держать при дворе. По правде говоря, я и сам не предполагал, что заеду к вам. Как же вы могли узнать о моей прихоти?

Он просиял улыбкой, но выражение лица оставалось тревожным, а глаза шарили по залу: нет ли там вопиющего беспорядка?

— Я польщен тем, что вы заехали без предупреждения. Сие означает, что вы считаете Хеверский замок своим домом, и я надеюсь, что вас не разочарует наш прием.

Домом? Кто же испытывает неловкость в собственном доме и, топчась во дворе, заглядывает в пустые окна? Нет, Хеверский замок — не мой дом и никогда им не будет.

— Благодарю вас, — с улыбкой ответил я и, отряхивая запыленную куртку охотничьего костюма, извиняющимся тоном добавил: — Мы охотились в ваших краях и посему…

Болейн, спохватившись, со все ног бросился проверять, хороший ли эль нам подали.

— Ваш эль превосходен, — успокоил его я, избавляя его от необходимости задавать вопросы.

— Возможно, вы желали бы подкрепиться более существенно? Дабы освежить силы перед обратной дорогой? А если надумаете задержаться… и удостоите нас честью остаться на ночь, то мы…

Болейн выглядел довольно забавно в своем неистовом желании всячески угодить мне и устроить радушный прием.

— Нет, Томас, — заверил я его. — Рано утром мне необходимо быть в Лондоне.

В зал решительным шагом вошел его сын Джордж и застыл как столб, увидев меня.

Этот красавчик лет двадцати разоделся по последней моде — на нем был превосходный бархатный костюм. Мне говорили, что юноша пишет музыку и хорошо играет на лютне. Я попросил молодого франта сыграть одно из сочинений, весьма смутив его такой просьбой. Однако он выразил готовность и принес инкрустированную перламутром лютню. Тронув струны, он спел нам песню об утраченной любви в минорном ключе. Она показалась мне весьма интересной и благозвучной, и я честно высказал свое мнение. Он показал мне свой инструмент, сделанный, по его словам, в Италии, и я должным образом осмотрел его и проверил звучание.