Затем появились леди Болейн и прочие домочадцы. Хлопоча по хозяйству, они развели в камине огонь, поскольку приближались сумерки, а вечерами и по ночам в старых каменных особняках сыро и холодно даже в июле. Но где же Анна? Почему-то я не мог заставить себя спросить, куда же она подевалась.

Солнце скрылось, но закатное зарево еще освещало землю, как бывает порой в середине лета. Болтая без остановки, Болейн семенил за мной, будто дрессированный щенок. Я не слушал его и отвечал неопределенно. Анна по-прежнему не выходила, а вскоре нам пора уезжать. Либо придется остаться и вынести долгий и утомительный ужин, устроенный в нашу честь.

Я прошел вдоль ряда окон. Стекла поблескивали в наборных свинцовых рамах. Отсюда открывался вид на крошечный сад и скромные угодья имения Болейна. Здесь протекала питающая ров речушка, по берегам которой росли плакучие ивы. Поднявшийся к вечеру ветер играл поникшими тонкими ветвями. Их темная зелень блестела, они метались из стороны в сторону, беззащитные перед его напором. Казалось, ветер терзает живые существа.

И тогда я увидел ее, она стояла у дерева: стройная фигурка с длинными распущенными волосами, взвивавшимися от ветра, подобно бурным волнам. Анна!

На ней было светло-зеленое платье, и оно тоже вздувалось парусом, вынуждая ее покачиваться, словно цветочный стебель. Потянувшись, Анна коснулась рукой ветки, и мне подумалось, что я в жизни не видел более изящного движения.

Я взирал на нее, застыв у окна. Вероятно, это продолжалось довольно долго, потому что подошедший поближе Томас слегка кашлянул.

— Моя дочь Анна, — сообщил он, — вернулась домой, кардинал запретил ей появляться при дворе. Весьма несправедливо…

— Уверен в этом, — отвернувшись, бросил я. — Мне следует побеседовать с вашей дочерью.

Еще раньше я приметил выходящую в сад дверь и устремился туда.

— Прошу вас, не надо меня сопровождать, — сказал я плетущемуся за мной Томасу. — Я хочу прогуляться в одиночестве.

Не дав ему времени на возражения, я вышел и резко захлопнул за собой дверь. Она издала особый звук — видно, была хорошо пригнана. Что ж, в зимнюю стужу виконт должен радоваться отсутствию сквозняков в его зале.

Но эта невольно мелькнувшая мысль совсем не волновала меня. В отличие от стройной особы, стоявшей в дальнем конце сада. И я решительно направился к ней.

Она, должно быть, услышала мои шаги, однако не шевельнулась, хотя я был уже в двух футах от нее. Порыв ветра вихрем взметнул ее юбки. Анна не накинула ни плаща, ни шали. Неужели ей совсем не холодно? Она по-прежнему не двигалась, лишь за ее спиной плясали пряди прекрасных блестящих волос.

— Госпожа Болейн, — громко произнес я, и она обернулась.

Чего я ожидал? Я знал, что она не похожа на сестру Марию, однако не был готов увидеть так близко это загадочное, волшебное лицо.

На меня глянули распахнутые, огромные, темные глаза, глаза ребенка.

— Ваше величество, — изумленно выдохнула она и скользнула к земле, словно взмахнувшая крыльями бабочка.

Ее темная головка склонилась предо мной, светло-зеленое платье куполом накрыло траву. Через несколько мгновений Анна поднялась, и ветер вновь завладел черными локонами. Под ними на миг скрылись ее черты — так бледная весенняя луна прячется за быстро бегущими облаками.

Но вот порыв стих, и я снова смотрел в глаза Анны. Великолепные волосы плащом окутывали ее высокую стройную фигуру.

Я не мог найти подходящих слов, но нельзя было затягивать неловкое молчание.

— Вы не пожелали присоединиться к нам в зале? — Именно такой фразой ознаменовалось наше с ней знакомство.

Она смело взглянула на меня.

— На закате я люблю гулять в саду. Когда поднимается ветер и облака стремительно летят…

— У вас поэтическая натура, — бросил я довольно резко. — Однако даже поэтам надоедает одиночество.

— Да. Мне говорили, что в Лондоне есть кварталы, где художники, поэты и актеры… собираются и весело проводят время. Мне нравится бывать в таком обществе! — воскликнула она запальчиво.

Мне вспомнились мои собственные мечты о бегстве и странствиях по морям. У нас были похожие желания… сходные душевные порывы.

— Но, леди, там царят распущенные нравы, — попытался я поддразнить ее.

Что, интересно, она ответит?

— Это не пугает меня. Я могу по собственному выбору принимать или не принимать участия в их развлечениях.

Она обожгла меня взглядом. Бледное лицо, обрамленное черными волосами… Я вздрогнул от непонятного страха, почувствовав легкое покалывание в затылке. По спине побежали мурашки…

— Может, вы предпочли бы стать цыганкой и жить с этими бродягами? Вообще-то странствующие артисты считаются заядлыми грешниками.

— Нет. Заядлые грешники живут здесь, в Хевере, в суровом заточении. Так велел кардинал. Он отослал меня сюда за то, что я посмела полюбить обрученного мужчину!

— Но здесь же ваш дом.

Она оглянулась на прогретые солнцем золотистые камни.

— Я никогда не считала Хевер своим домом.

— Тогда возвращайтесь ко двору, — сказал я. — Возвращайтесь и служите королеве. Вы будете ее фрейлиной. — Мои слова вызвали у нее легкий вздох. — А ваш брат Джордж, — добавил я, подчиняясь внезапному порыву, — станет моим камердинером. Вам следует поехать вместе.

Улыбка озарила ее лицо, словно солнечный луч.

— Правда?

— Правда, — серьезно подтвердил я.

Она рассмеялась, и вдруг исчезло взбалмошное создание с колдовскими волосами — я увидел женщину, возлюбленную, которую я ждал целую жизнь. Как все просто, поразительно просто!

— Вы вернетесь? — потрясенно спросил я.

— С удовольствием, — сказала Анна.

Я взял ее за руку, и мы вместе направились к дому ее отца.

* * *

Странно было вновь войти в зал и обнаружить, что там все осталось по-прежнему, в то время как сам я изменился совершенно. Видя, что к нам направляется встревоженный Болейн, я отпустил руку его дочери.

— Я желаю, чтобы госпожа Анна вернулась ко двору, — заявил я, не дав ему открыть болтливый рот. — И Джордж также.

— Но ведь кардинал… — начал он, наморщив лоб.

— Да пусть катится к черту ваш кардинал! — вскричал я так, что все мгновенно повернулись в мою сторону, и мне пришлось понизить голос. — Король здесь я. Ежели я говорю, что госпоже Анне и господину Джорджу следует быть при дворе, то мнение кардинала уже никого не волнует. А если я решу, что кардинал должен удалиться в архиепископство в Йорке, то ему придется отправиться туда, причем без промедления.

Меня трясло от гнева. Кто правит в нашем королевстве, я или Уолси?

Но я понял, что подразумевал Болейн, выказав недоумение. Он боялся и почитал кардинала больше короля. Любопытно, много ли моих подданных солидарны с ним?

* * *

Я со своим эскортом выехал в обратный путь уже в сумерках. В лучшем случае мы достигнем Вестминстера после полуночи. Как только скрылся из вида наш гостеприимный виконт, мои спутники, заверившие его, что ничуть не голодны, начали копаться в седельных сумках. Там лежали завернутые в салфетки съестные припасы, приготовленные для нас утром на королевской кухне. Слуги жадно набросились на еду прямо на всем скаку.

Как ни странно, мне совершенно не хотелось есть. Луна, ее последняя четвертинка, появилась на небе, лишь когда мы подъехали к лондонским предместьям. Однако я по-прежнему не чувствовал ни голода, ни усталости, напротив, меня переполняла удивительная бодрость. Взошедший месяц озарял спящий Лондон, и, глядя на него издали, я подумал, что нет на свете более прекрасного города, более счастливого правителя и более благословенной страны.

Анна возвращалась ко двору!

* * *

И уж тогда она станет моей любовницей… нет, возлюбленной, ибо слово «любовница» слишком ограниченно, чересчур затерто. Моя возлюбленная, наперсница, единомышленница. Да, я нашел родственную душу. Я, так долго тосковавший в одиночестве, нуждался в понимающей спутнице. Вместе мы сможем стать единым целым. И звезды будут освещать наш путь, ярко сияя с небес…

Что же со мной происходило? В Анне таилось нечто неотразимо притягательное для меня, словно, положив голову ей на грудь, я мог познать все, что пожелаю, открыть любые двери мира…

В основе своей чувства необъяснимы. Прелесть Анны затрагивала самые глубины моего существа. Я ощущал могущество ее призыва, его неодолимую силу.

XXXIV

Через две недели мне предстояло отправиться в поездку по графствам Англии. А когда я вернусь, меня будет ждать Анна. За время моего отсутствия она освоится при дворе. В предвкушении скорой встречи каждый день моего путешествия (обычно так радующего меня) казался лишь очередным шагом на пути к заветной цели, к осуществлению моего желания…

* * *

Но, вернувшись и нанеся традиционный визит Екатерине, я был разочарован, не обнаружив среди ее фрейлин Анны.

— Я назначил в вашу свиту новую фрейлину, — сказал я, когда мы наконец остались наедине, — госпожу Анну Болейн.

Королева резко обернулась и взглянула на меня.

— Да. Вместо ее родственницы…

— Она совершенно не похожа на свою сестру, — поспешно сообщил я.

Пожалуй, слишком поспешно. Екатерина, одетая во все черное, возвела глаза к небесам.

— Хвала Господу.

— Госпожа Анна скромна и целомудренна и крайне нуждается в образовании.

— Вы, видимо, хорошо знакомы с этой дамой. Неужели она станет вашей следующей любовницей?

Екатерина заплакала. Ее полное тело сотрясалось от рыданий. В ярком свете полудня было трудно скрыть расползшуюся фигуру. Мне хотелось обнять и утешить ее, но одновременно что-то убивало это желание.

— Я не собирался огорчать вас, — сказал я. — Просто поинтересовался, прибыла ли она…

— Я не допущу! — вскричала Екатерина и медленно, тяжело ступая, двинулась ко мне. — Сначала та тварь Блаунт, потом красотка Болейн… и обе в моей свите, обе щеголяли передо мной…

— Конечно нет! — Я остановил ее, повелительно выставив вперед руку и изображая полное негодование. — Жена моя, вы забываетесь! У меня нет любовниц уже три года. И я не желаю заводить новые связи… А если бы и захотел, то разве мог бы мой выбор пасть на худосочную девственницу Болейн. К тому же она совсем недавно прибыла из Франции!

Екатерина замерла.

— Должно быть, нет, — согласилась она.

«Ей присуще поистине королевское величие», — вдруг с невольным восхищением подумал я о жене.

— Госпожа Анна не способна порадовать мужское воображение, — презрительно бросил я.

Однако меня она не только радовала, но и возбуждала. Покинув покои королевы, я отправился на поиски Анны. Там и сям мне попадались стайки юных миловидных фрейлин, но ее среди них не было. Притворно улыбаясь, я проследовал к выходу, размышляя, где же она.

* * *

Казалось, Анна пряталась от меня, хотя я не знал наверняка, прибыла ли она ко двору, поскольку Екатерина хитроумно избежала ответа. Зачастив в ее покои, я ни разу не встретил там Анну. Она не появлялась и в свите королевы, когда та присутствовала на церемониях. Я был близок к отчаянию, но не смел спросить жену во второй раз.

Последующие несколько недель стали для меня настоящей пыткой. Мысли об Анне настолько завладели мной, что я с трудом заставлял себя заниматься неотложными государственными делами. Так было и в тот день, когда я принимал торговцев шерстью из Кале.

Мне совершенно не хотелось выслушивать их жалобы. Возможно, в силу личных неурядиц я вообще вел себя крайне недружелюбно. Тогда я мечтал об одном: получить разрешение духовника и на время уйти от мира. Меня не волновало, что придется расстаться с богатыми нарядами и покоями. Полное одиночество и возможность отвечать только перед Богом представлялись мне благом более ценным, чем все дворцы, убранства и королевские почести, вместе взятые.

Но никто не мог дать мне передышку. Я оставался королем. А посему должен быть в распоряжении моих подданных. Простолюдин мог принять схиму, но я — никогда.

Впрочем, редкого отшельника мучили такие страсти. Я безумно вожделел Анну. И сгорал от желания изменить все — и себя самого, и всю свою жизнь.

* * *

Купцы прибыли на аудиенцию в приемный зал. Они трещали как заведенные о нормах торговли шерстью, денежном обмене и ужасно утомили меня. От их трескотни у меня начала раскалываться голова, и я, извинившись, попросил разрешения ненадолго удалиться в кабинет.