— И тот же лорд-мэр доставит вас в Гринвич на королевском баркасе, — сообщил я.

— Как символично! — заявила она, резко повысив голос. — Мой прадедушка был лорд-мэром Лондона… а я буду английской королевой! — Злорадная усмешка исказила ее черты, и, словно спохватившись, она быстро добавила: — Наш баркас великолепен, я знаю. Он блестит золотом, а паруса горят алым пламенем.

— А вот Екатерине на болотах не нужна такая роскошь, — пробурчал я. — Хотя она еще настаивает на своем королевском праве.

Воспоминание о ней омрачило мое настроение, подобно нерастаявшему сугробу посреди цветущего сада.

— Я встречу вас на пристани Тауэра, — продолжил я. — И мы проведем там ночь в королевских покоях.

— Терпеть не могу Тауэр! — воскликнула она. — Мрачная старая крепость. Ее стены давят на меня.

— Королевские апартаменты заново обставлены… Там теперь уютно, как в любом другом дворце. По традиции в них проводят ночь перед коронацией. А еще мы должны присутствовать на церемонии пожалования в рыцари Бани и возведения дворян в новые рыцарские звания.

— Сплошные старые порядки, ветхие обычаи, древние обряды! Давно пора покончить с этой дребеденью, она меня совершенно не волнует, — упрямо возразила она.

— Мы живем, опираясь на традиции. Прошлое никуда не исчезает, оно лишь облачается в иные наряды и представляется нам в новом свете. И вам придется это понять. Вот, скажем, одежду издревле шили с рукавами, и вы с таким непревзойденным вкусом меняете их фасоны. (Как простодушно прозвучали мои слова… Мне и вправду нравились причудливые, усыпанные драгоценностями рукава ее платьев, ведь я не подозревал, что под ними она скрывает свою ведьминскую отметину.)

— Верно, — согласилась она, явно спеша сменить тему. — Я попыталась придумать нечто новенькое… чтобы подарить всем радостные воспоминания.

— Не сомневаюсь, любимая. И я буду первым, кого вы осчастливите. На Темзе, в маскарадном костюме… Уилл уже все для нас устроил. — Я с удовольствием перехватил ее изумленный взгляд. — Не только вы стремитесь удивлять. В тот день я буду играть роль одного из ваших подданных и увижу ваше торжество их глазами.

— Какой подарок вы готовите мне, — проворковала она.

Тогда я, конечно же, не мог знать, что грядет последнее грандиозное празднество моей молодости… Последний раз я буду веселиться в блеске золотого дождя и радужных надежд.

L

Сиял великолепный день. Спорщики, заключавшие пари на дождь, потеряли большой куш, однако я не испытывал к ним сострадания. Восход явил нашим взорам безупречную небесную синеву, вода успела прогреться под жаркими лучами. Темзу заполнили небольшие лодки, среди сидящих в них горожан царило праздничное оживление.

Уилл раздобыл для нас дырявую лодчонку, и мы сели в нее неузнанными, нацепив на себя старое тряпье, — я накинул изъеденный молью плащ и нахлобучил потрепанную шляпу (их выбросил грум королевских конюшен), а шут мой кутался в лохмотья, забытые во дворе бродячим лудильщиком. Как забавно вернуться в давнее прошлое на один благословенный счастливый денек! Девизом нашим, как и в былые времена, стало приключение.

Внезапно до меня донесся чесночный запах. Люди в соседней лодке накладывали жирные куски кентского сыра на толстые ломти хлеба и посыпали их чесноком. Закуска передавалась с носа на корму. Один кусок оказался лишним, они оглянулись вокруг. И тут увидели нас.

— Эй, хотите перекусить?

Угощение полетело в нашу сторону.

— Ага!

Я изогнулся и поймал ломоть.

Уилл глянул на меня и нахмурился. Я разделил завтрак напополам, и мы с жадностью принялись за еду. Свежий сыр таял во рту.

Волны подкатывались под борт и раскачивали утлые суденышки. Наши соседи начали громко сетовать:

— В это время года реке уж давно пора успокоиться. Ради коронации я проторчал тут целую ночь, сколько же еще терпеть…

— А что, приходилось раньше видеть такое?

— Еще бы!

— Когда короновали Генриха?

— Да, давненько уже, — сказал гребец немного смущенно. — Я был зеленым юнцом.

«Как и я», — подумалось мне.

— Мы в Лондон с папашей приехали. Он посадил меня на плечи. И я увидел короля. Он красивый был, молодой! Блестел, как чистое золото…

Бабах! Звук пушечного салюта с берега прервал разговорчивых горожан. Уилл скорчил мне смешную гримасу. Он терпеть не мог, когда я, по его словам, «припадал к источнику тщеславия».

— Глядите, вон она! — воскликнул видавший виды гребец.

Я вытянул шею, будто завзятый провинциал, потом, опираясь на Уилла, забрался на банку и встал на цыпочки. Но передо мной простирались только бесконечные палубы и борта — королевский баркас окружили богато украшенные суда разных гильдий, дворян, священников и бессчетные лодчонки вроде нашей. Невозможно было разглядеть даже Темзу.

Но вот началось легкое движение. Лодки быстро расступались, освобождая широкий проход. Солнце пускало свои жаркие стрелы, воспламеняя и лаская блестящую водную ленту.

Резкий хлопок! Ветер надул паруса королевского судна. Гребцы могли отдохнуть. Раздались плеск и шелест. Это весла поднялись из глубины и взмыли вверх, капли оросили воду.

Вот показалась лодка Екатерины, больше ей не принадлежавшая… И как же преобразился баркас!

Совершенно изменились цвета. На носу, где когда-то пылал гранатовым цветом затейливый испанский герб, теперь белел сокол — эмблема Анны. Внизу был написан ее девиз: «Я и мой род». Высокомерный, заносчивый, как она сама.

Порывистый бриз наполнил паруса. Алые полотнища хлопали и вздымались. Под ними на массивном королевском кресле вся в белом восседала Анна.

Она ни на кого не обращала внимания. На нее все глазели, но она неотрывно смотрела вперед. Ветер играл ее волосами.

Никогда еще я не взирал на нее с бо́льшим обожанием. Она проплывала над нами, подобно богине.

— Разве она не очаровательна? — спросил я, наклонившись к Уиллу.

Но не услышал ответа.

Баркас Анны приблизился и прошел мимо нас.

— Как Клеопатра, милорд, — глядя ей вслед, произнес наконец Уилл.

Солнце очертило силуэт королевского баркаса. На фоне озаренного неба лодка напоминала летучую мышь, раскинувшую огромные черные крылья.

Удовлетворенные зрители принялись собирать вещички и остатки еды, готовясь возвращаться по домам. Я кивнул на прощание нашим соседям.

— Дивное зрелище, — признали они с легкой грустью.

— Что так невесело? — взял и спросил я.

— Да уж… Королева наша больно хорошенькая, — неохотно брякнул кто-то. — По-моему…

Но голос заглушили плеск воды и шум парусов. Я обернулся к хозяину нашей лодки и Уиллу.

— Нам тоже пора возвращаться.

— А и то, — согласился лодочник.

Поудобнее устроившись, я приготовился к приятному путешествию до городской пристани Гринвича. Сегодня я сдал бразды правления, и меня радовали любые мелочи, даже возможность вальяжно раскинуться в лодке и помечтать.

Мечты были расцвечены солнечными лучами, ласкающими мои веки. Мне представлялась Анна на египетском корабле, Анна — супруга фараона, Анна — жена фараонова телохранителя Потифара[75]…

* * *

Вечером в Тауэре Анной овладело лихорадочное веселье.

— Вы видели меня? Что говорили люди? — беспрестанно спрашивала она, не удовлетворяясь моими краткими ответами. — А дракон… Представьте, просто колосс! Я говорила вам, что огонь из его пасти долетал до моих ног. Он даже подпалил мне туфельку…

— Тише, — сказал я, — успокойтесь.

Кругом стоял гул возбужденных голосов. Восемнадцать юношей готовились к всенощному бдению перед утренним посвящением в рыцари Бани. Остальные придворные пировали в зале Белой башни. И повсюду были цветы — гирлянды и лепестки обильно украсили камни древней твердыни. Под ногами поблескивали осколки; от пушечных залпов разбилось много оконных стекол. И над всей этой праздничной шумихой плыли звуки лютневой музыки.

— Давайте прогуляемся, — предложила она. — Мне необходимо вдохнуть свежего ночного воздуха.

Я с удовольствием предложил ей руку и заметил:

— Ваши щеки пылают.

В легких майских сумерках наружные стены Белой башни, казалось, светились.

— Ах! — судорожно вздохнула Анна. И внезапно спросила: — Есть вести от Мора?

Вопрос, кольнувший в самое сердце.

— Я послал ему двадцать фунтов на покупку нового платья для коронации. Обратно он их не вернул.

Видимо, это ее успокоило.

— А от Марии?

Второй укол.

— Сестра серьезно больна, отлеживается в Весторпе.

— Она всегда ненавидела меня!

Это правда. Мария умоляла меня отказаться от «глупой затеи» с Анной. С тем же успехом она могла бы попросить капли дождя остановиться на полпути к земле.

— Нет, болезнь не дает ей встать с постели, — вяло возразил я.

— Я настаиваю на том, чтобы после выздоровления она приехала ко двору и засвидетельствовала мне свое почтение.

Ее мелочность испортила тот вечер, и радость покинула меня. Храня молчание, мы продолжали прогулку. Вскоре Анна пожелала зайти в скромную часовню Тауэра, чтобы помолиться.

— Нет! — вскинулся я. — Только не в часовню Святого Иоанна. Тут… рыцари сейчас готовятся к ночному бдению.

Кроме того, здесь тридцать лет тому назад в окружении сотен тонких свечей лежала в гробу моя мать. Я не мог позволить Анне молиться там перед коронацией.

Но она упорствовала. Ее лицо стало напряженным от страсти и невиданно обиженным. В нем проявились странные, незнакомые черты.

— Конечно, вы помолитесь, — согласился я. — Но в одном из ближайших храмов. Например, в церкви Святого Петра в Винкуле.

— А там причащение проводится?

— Как обычно.

Я привел ее к небольшому каменному строению. Вокруг царила тьма. Шума взбудораженных голосов не было слышно. Анна медлила.

— Не бойтесь, я войду вместе с вами и зажгу светильник, — успокоил я жену.

Толкнув покоробленную деревянную дверь, я вступил под гулкие своды. В алтарной части теплился одинокий огонек, символ Святых Даров.

Я зажег при входе большой напольный шандал и коснулся плеча Анны.

— Молитесь спокойно, — пожелал я перед уходом.

— Спасибо, — мягко ответила она, — спасибо за то, что вы не осмеяли мое желание.

Я понял, что она имела в виду: откровенный порыв ревностной набожности мог подвергнуться моим насмешкам.

— Помолитесь и за меня, — попросил я.

* * *

Первое июня. С наступлением полуночи колдовской май уступил место жаркому лету. Забрезжило утро. Сегодня Анна будет шествовать по улицам Лондона. Доброжелательно ли встретит ее город? Вчерашнее путешествие по Темзе прошло хорошо, но лютневая музыка, пушечные залпы и фейерверки заглушали недовольные возгласы, к тому же мятежникам не хотелось рисковать на воде.

Другое дело — улицы. Вдоль широких новых дорог, посыпанных гравием, выстроились деревянные настилы, и на каждом углу зрителей ожидало представление. Тут есть где разгуляться смутьянам. По правде говоря, лорд-мэр внял моему предупреждению и отлично подготовился к вчерашнему празднеству, но даже ему не удалось бы укротить толпу; он понимал это, так же как и я, несмотря на мои угрозы по поводу «изменников». Мысль о том, что две сотни королевских констеблей смогут поддерживать порядок и спокойствие среди многотысячной толпы лондонцев, была абсурдной. Нынче Анна возглавит процессию, положившись на их благожелательность… и на Господню волю.

Я взглянул на солнце — его яркий раскаленный шар уже пылал в чистом небе. По крайней мере, погода нам благоприятствовала. Поднявшись на верхний бастион квадратной Белой башни, я увидел всю западную часть Лондона, которую Анне предстояло пересечь по пути в Вестминстерское аббатство. Улицы заполнялись народом, некоторые люди заняли места с вечера.

Я собирался наблюдать за процессией из окон замка Байнарда, и мне пора было отправляться туда, пока толпы не заполонили город.

Кромвель, также не принимавший участия в шествии, ждал меня в условленном месте, в башне замка. На самом деле это был просто обветшавший в веках королевский особняк, который стоял на пути следования коронационной процессии. Крам устроил все в лучшем виде — перед окнами поставили удобные глубокие кресла с мягкими подушками, в зале тихо играли музыканты.

— Мы совсем не участвуем в сегодняшнем представлении, — сочувственно заметил я Кромвелю. — Хотя я нахожу это очень забавным, поскольку именно мы с вами все и устроили.