Елена Ронина - Между нами, девочками

– А как же вы не путаетесь?

– А это уже не мои проблемы, сами захотели. Я даже специально интонацию не меняю, когда кого-нибудь из них зову. Пусть все четверо бегут! (А французик-то вредненький!)

Жили мы, действительно, эту французскую неделю очень дружно и весело. Каждый вечер в школе проходили концерты детей – наших и французов. Мы, все родители, отпрашивались с работы, чтобы не пропустить выступление своего французского ребенка. Матильда была скрипачкой. Сказано это, конечно, очень громко. Рожи она умудрялась корчить, даже когда играла – или удивленную, когда в ноту попадала, или обиженную, когда опять ничего не получалась, и громко хохотала, когда играть заканчивала. Такой непосредственности я больше в жизни своей не видела.

Арно играл на виолончели, был более сдержан, вел себя достойно. Мы хлопали в зале как сумасшедшие, каждый кричал «браво» своему французику. Наши дети по игре были выше на порядок, но мы старались этого не замечать, чтобы не обидеть гостей.

По утрам я приставала со своими переживаниями к Арно. Мне казалось, что у него что-нибудь болит, а он не может мне про это рассказать. Поэтому я пыталась объясниться с ним жестами, то за голову схвачусь и страшное лицо сделаю, то за живот. Он, наверное, думал: «Вот тетка ненормальная». А я думала: «Вот поедет мой сын в Париж и заболит у него живот, или голова, и какая-нибудь французская мама обязательно догадается об этом и вылечит моего Антошку»!

Антошку в Париж не взяли. Причем некрасиво не взяли. Он всегда был первым учеником, и выступал много и, конечно, достоин был поехать. А нам даже не сказали, что группа улетела в Париж. Мы как-то в лесу гуляли, навстречу нам педагог – кларнетист: «Антон, а ты почему в Москве? Вчера наши в Париж улетели».

Обидно было ужасно. С детьми так поступать нельзя. Можно же было как-то объяснить по-человечески. Нехорошо.

Но, по большому счету, никто и не обещал!

Но хохочущую Матильду и Пьера с батоном колбасы мы с удовольствием вспоминаем до сих пор! А что там было бы в этом Париже? Неизвестно!

– Пиратушка, как ты, мой мальчик? Как ночь прошла без твоей няни? Сейчас кушать будем. Сейчас мы всю эту гадость сухую повыкидываем и все свеженькое тебе сварим!

По-моему, наша няня обнаглела вконец. Все-таки она у нашего сына няней трудится, а не у собаки. Хорошо, что муж этого не слышит.

Я всю эту сцену наблюдаю из окна нашего дома. Няня, войдя в калитку, бегом бежит к собачьей будке и зависает там минут на двадцать. Надо же с Пиратиком обсудить, как у няни ночь прошла, что она во сне видела, составить их общие планы на целый день.

Вот интересно, мне, между прочим, на работу. Но это не обсуждается: пока с Пиратиком обо всем не поговорим, в дом не войдем.

Ну, наконец-то, вроде о чем-то договорились. Но смотрю – идет как-то не в настроении:

– Лена, у Пирата что-то с желудочком. Его ночью рвало. Вы видели?

Это у нас вместо «Здравствуйте»!

– Вера Кузьминична, доброе утро. Тема не завтракал. Я уже убегаю, с работы позвоню.

– Доброе утро, – с металлом в голосе говорит няня. – Темочка, сейчас пойдем Пиратика завтраком кормить!

Во дает, то есть сначала все-таки завтракать будет Пират, а потом уже Артем. Нет, ну почему я молчу, почему не могу высказать все, что думаю?! Почему мне легче побыстрее убежать на работу? Это ведь, в конце концов, мой родной сын!

Няня у нас страшная собачница, работает она у нас уже очень давно. Теме исполнилось восемь месяцев, и муж решил, что дома сидеть хватит. Все, что я могла дать сыну, я уже дала. Теперь надо зарабатывать деньги, он один их зарабатывать не хочет (может, просто не может), но по-любому тяготы нужно обязательно делить пополам.

Ну что делать? Надо так надо. Нет, я, конечно, здорово сопротивлялась, доказывала, что мама всегда лучше любой няни, но в один прекрасный день поняла, что у мужа про работу – это серьезно. Он сам из военной семьи. И то, что папу он никогда не видел, тот все время работал, это понятно. И сейчас он повторяет путь папы. Но мама-то его никогда не работала, была просто офицерской женой! Почему-то мой муж не хочет, чтобы я повторяла путь его мамы. Жалко, конечно. Но мой муж человек умный, будем думать, что он знает что-то такое про неработающих женщин, что ему мешает увидеть эту женщину во мне.

Мне не просто нужно было сразу выходить на работу, мне еще и сразу надо было уезжать в командировку, причем на 10 дней. Бросили клич по друзьям. Друзья откликнулись быстро и прислали нам чью-то тетю, чертежницу по профессии, из расформировавшегося НИИ. Опыта работы с детьми никакого, правда, своя взрослая дочь. Но человек, как нас уверяли, хороший и порядочный.

Безумная ее любовь к собакам понятна была сразу. Она пришла, по-хозяйски огляделась, села в самое удобное кресло и вдруг начала рыдать, рассказывая, что в семье произошло горе. Я уж подумала, не дай бог, что с дочерью. Оказалось, погибла любимая собака. Как это произошло, она нам рассказала подробно, не жалея на это ни своего, ни нашего времени. Нам пришлось это все выслушивать, вздыхать и сочувствовать.

Не могу сказать, что няню своего сына я представляла именно такой. Первое впечатление бывает обманчивым, успокаивала я себя. Потом все-таки животных любит, значит, добрый человек. Нас так в школе учили. Я же не знала, что некоторые этих животных больше, чем людей, любят.

Вдруг на полуслове наша будущая няня остановилась:

– Ну, где там ваш мальчик?

Наш мальчик тоже несколько напрягся, потом дико заорал. Мы с мужем испугались, няня – нисколько.

– Дело привычки, – срезюмировала она и перешла к финансовым условиям.

Вера Кузьминична еще долго путалась и называла Тему Валетиком (это ее пса так звали). Если Артем проявлял какие-то успехи, то няня с умилением говорила:

– Ну прямо как Валетик!

Нас это, конечно, немножко коробило. Но смотрела она за ребенком хорошо. Он был всегда чистенький, накормленный, не болел. Опять же Тема нас тоже не подводил, чем-то на Валетика походил, и няня его полюбила. Другой собаки у нее тогда не было, и все свое неуемное внимание она обрушила на ребенка.

Тема рос, развивался хорошо, был бойким и пытливым мальчиком. И собачьего воспитания становилось уже маловато. Мы чувствовали, что ему нужны педагоги или детский сад, короче, совсем другое развитие. Тут няня стояла стеной:

– Нам с Темочкой никого не надо. Леночка, зачем вам это? Мы и читаем, и буквы учим. Зачем нам лишний человек в доме? А сад – это инфекция.

Мы с мужем переубедить ее не могли. Хотя понимали, что перекос в отношениях уже какой-то идет. Решения принимает почему-то она, а мы должны их выполнять. То есть даже вопрос о нашем мнении не рассматривался. Что мы можем знать про ребенка? А она с ним целый день. Ей виднее.

Когда мы переехали в загородный дом, няня осталась при нас. Хотя у нас и вызревали идеи ее поменять. Но кто будет мотаться по бездорожью, в такую даль каждый день? Няня периодически выказывала нам свою преданность. Причем именно в тот момент, когда мы принимали решение ее уволить. Она всегда это как-то чувствовала и начинала себя проявлять лучше и надежнее родной бабушки. И весь наш пыл пропадал! Потом, правда, все равно мы понимали, что ребенок чего-то недополучает, но опять закрывали на все глаза. А главное достоинство, как мы себя убеждали – столько лет, а из дома ничего не пропало. (Можно подумать мы что-то особо считали?) Но по-крупному, действительно, все было в порядке. И мы знали, что Артем под защитой. Послушаешь – детей воруют, продают, увозят. Наша так никогда не поступит!

– Вера Кузьминична, Тема сказал, что вы каких-то бродячих собак кормите? Они не заразные?

– Ой, что вы, Сережа, это здесь собачка одна ощенилась. Она под вагончиком живет. Было пять щеночков, такие все красивенькие. Всех разобрали, один остался. А мне так он больше всех нравится. Такой замечательный, такой умненький. Не хотите взять?

– Нет, не хотим.

– Ну хоть посмотрите. Такой чистенький.

Эпитеты все опять как про Артема!

На следующий день прихожу с работы домой, как всегда чуть живая, смотрю, няня что-то восвояси не торопится.

– Леночка, ну хоть вы посмотрите на нашего щеночка!

Так, думаю, уже, значит, нашего.

Тут, конечно, и Артем начал подвывать, про то, какой щеночек чистенький.

Тяжело вздыхая, иду по каким-то грязным полям к не менее грязному вагончику. Как это щенок может быть чистеньким в такой антисанитарии? Под вагончиком сидит такая беззащитная крошечка. Щеночек весь белый, а морда наполовину как будто испачкана чернильным пятном. Смотрит на нас так открыто и доверчиво, что сердце у меня на­чинает ныть и сжиматься от жалости к этой бедной живо­тинке.

– Леночка, ну смотрите, какой он славный, а то, что пятно на нем, так он израстется, еще красавцем станет! Смотрите, какие у него лапы крепкие и зубки здоровые, хороший пес из него получится! – Ну это она мне может петь, что угодно, я все равно ничего в щенках не понимаю.

Няня почувствовала сразу, что как-то я заколебалась:

– И ведь Темочке-то как хорошо. В доме собачка будет, ребеночек о ней заботиться будет.

– Как же он здесь живет-то, один? И других-то щенков кто разобрал?

– А всех разобрали, местные жители из нашего поселка и разобрали. А этого, видно, некрасивым посчитали, а зря. Он будет даже очень красивеньким, вот посмотрите. А подкармливают его строители местные. А мы давайте его домой принесем, Сереже покажем, а вдруг ему понравится? Дворняга может и на улице жить. С ним забот-то никаких, одна радость! – убалтывает меня, убалтывает, а сама уже хвать щенка на руки и меня в сторону дома подталкивает.

Конечно, я дрогнула. Ну кто из нас не видел маленьких пушистых щеночков? Конечно, они – прелесть! Да и жалко же, пропадет ведь. Ну ладно, подождем Сережу с работы, надеюсь, у него хватит выдержки и он не разрешит нам эту акцию провернуть.

Сережа крепился долго. Зная его, я предвидела, что в нем будут бороться два человека. С одной стороны, он всю жизнь мечтал иметь собаку, как всякий мужчина, наверное. С другой стороны, эта собака должна обязательно быть такой, чтобы показать ее было не стыдно – породистая, большая, призер выставок, с родословной и т. д. Взять сейчас этого щеночка – это сказать себе «все», другой собаки больше не будет, только эта. Неказистенькая, маленькая дворняжка. Конец мечтам, конец мужским амбициям. А с другой стороны, Сережа очень добрый человек, и перед ним сейчас – живое существо. И от его решения будет зависеть, выживет этот песик или погибнет.

Няня все это время давила на жалость, рассказывала, что дворняги – самые преданные собаки, возвращала нас к мировой литературе и опыту каких-то сомнительных соседей.

Сережа сломался, собачонку мы взяли. Муж не спал всю ночь, видимо, никак не мог смириться с разбитыми надеждами, но во время ночных бдений собаку назвал Пиратом.

И началась у нас другая жизнь. Была жизнь без собаки, теперь стала жизнь с собакой. Разница – огромная.

Хлопот и забот прибавилось страшно много. Пиратик рос не по дням, а по часам и превратился в большого неуклюжего пса с довольно симпатичной мордой. Мы построили ему роскошный вольер с будкой. Просто целый дом.

С няней же начались скандалы. Безусловно, у собаки должен быть один хозяин, и собака должна это чувствовать. Сережа пытался ее воспитывать по-своему, потом приходила няня и все рушилось. Няня доверительно говорила Пирату: «Ты этих не слушай. Мы с тобой все сделаем, как нам нужно». – Пару раз муж пригрозил няне, что отвезет Пирата к ней домой. Она затихала на какое-то время, а потом опять свою линию гнуть продолжала.

Мы Пирата к сухому корму приучаем, она ему каши варит. Мы его в дом не пускаем, она, если нас нет дома, ему дверь открывает. Самое неприятное здесь было то, что няня пыталась сделать своим союзником нашего Артема.

– Пусть родители не разрешают, а мы им не скажем!

Пират вырос в хорошего пса, умного и для дворняги даже очень красивого. Но гены дворовой собаки были, к сожалению, сильнее. Главная радость в жизни была для него убежать за ворота. Всеми правдами и неправдами, любым обманом он пытался от нас свалить.

Приходил он, как правило, дня через два – грязный, голодный, весь побитый. Мы его мыли, лечили, откармливали. Ему было жутко стыдно, он ходил за нами, поджав хвост, заглядывал в глаза, а потом повторялось все сначала. Причем всегда по одному и тому же сценарию.

Сначала он лечился и просто не мог встать, потом дня два он пытался загладить вину перед нами. Затем, когда понимал, что на него тут никто не сердится, просто какое-то время наслаждался жизнью. Ел, отдыхал, гонял бабочек, играл с нами. И потом он начинал скучать…