Глава 19


Гордей


Чашка ударила гулким стуком, а я бросил на неё взгляд проверить, не треснул ли тонкий фарфор. Убедился — порядок, отскочил от возможного нагоняя. Сонин любимый набор, за него она и полотенцем шваркнуть могла. Я несколько дней не врубался какого черта происходит, списав поначалу поведение Аси на обычные бабские закидоны. Ну, и, конечно, звонок этот Милкин подкинул соли на раны. «Удачно» так, будто просчитала, когда звонить. Днем ошивалась в офисе, не прогнал пока не уехал на встречу, ещё и позвонить выдумала. Какого хрена не удалил её номер?

Ася в тот вечер сама не своя: взгляд мечется, тревога в глазах, мнется, места себе не находит, словно натворила чего или задумала. Мне бы тогда догнать, а не допёр… и что я сейчас слышу.

— Да, твою же мать! — стукнул я по столу. Рвалось кое-что покрепче, но при Соне матом нельзя. — А чего ты раньше молчала? — разволновался я.

Аська несколько дней на звонки не отвечает, код на калитке сменила, а у них тут секреты! Бабье, блин!

— Я сама сегодня только узнала, — оправдалась Соня. — Она собралась давеча, поехала, рядилась тут с особой тщательностью. А мне что, ну покатила и покатила, я решила она на танцульки свои. А сегодня похвастала.

— Что она ей наговорила?

— А кто её разберет. Ничего хорошего, подозреваю, — заключила моя союзница, проверила пирог в духовке и покаялась: — Я сама разговор этот о Асе твоей завела, девчонка мне, мол, понравилась. Не вздорная и домашняя, видно же. А Марина мне — знаем мы этих скромниц домашних, как же, сначала в семью войдут, потупив глазки, а потом тест ДНК делай. Вот дура, прости господи! Насмотрится всякой дряни по телевизору…

— Соня, не отвлекайся, — перебил я, пока она не увела разговор в сторону.

— Не знаю, чего она ей там наговорила, мне сказала будто добровольно сына в лапы хищницы не отдаст. Ещё чей-то про гены порченые добавила.

— Дома она?

— У себя, полчаса назад заглядывала к ней французским занималась.


Онлайн урок подходил к концу. Мама несколько раз повторила словосочетание, закончили, когда педагог остался доволен. Прощались долго, бесконечно гоняя информацию по кругу, присовокупляя тонны пожеланий всего самого. Больше старалась мать, лыбилась в монитор, попутно косясь на свое изображение. Я щелкнул пальцами, привлекая внимание, мать сделала знак — минуту. Покрутился в кресле, в котором мать обычно наводила марафет, ладони отбивали нетерпеливый ритм об подлокотники. Минута затягивалась, прощание тоже. Мать в очередной раз поблагодарила, на французском, затем перешла на родной язык, я не выдержал и захлопнул ей ноутбук.

— Гордей, так нельзя! — заверещала она. — Я ещё не закончила.

— Да, мама, так нельзя, верно, вмешиваться в разговоры людей, — согласился и рявкнул: — И вмешиваться в чужую жизнь, даже если этот человек твой сын! А особенно за спиной, разве ты об этом не знаешь?

Смутилась она лишь на мгновение, стянула с носа очки, аккуратно сомкнув дужки, убрала их в чехол, выглядело так, будто она готовится к поединку и боится повредить любимую вещь. Поджала губы, нахмурилась.

— Что ты себе позволяешь? — свела она брови. — Почему ты кричишь на мать, словно какой-нибудь маргинал?

— Нет, мама, это я хочу спросить, что ты себе позволяешь, почему ты решила, что имеешь право оскорблять людей?

Мать подскочила, пробежалась по комнате, принялась крутить кольцо на пальце. Она всегда его крутит, когда нервничает.

— А ты предлагаешь мне спокойно наблюдать, как ты пускаешь свою жизнь под откос?

— Что ты несешь, какой откос… — скривился я. — Зачем ты ездила к Асе, что ты ей наговорила?

— Правду! Ничего кроме правды! — вскинулась мать. Сообразила, что сама повышает голос, хотя минуту назад корила меня за это и кинулась ко мне. Пала к ногам, обхватила ладони, потрясла их и позвала: — Сынок, ты пойми, мама не со зла это делает, мама добра желает.

Я прервал её, подняв на ноги, и вздохнул:

— Мам, мне не пять лет, не надо меня лечить.

— Выбирай выражения, Гордей. В конце концов, у меня опыт, я лучше знаю какую девушку следует приводить в дом. Ты, вообще, представляешь, что такое жизнь, прожить рука об руку не один десяток лет? Да все твои страсти-мордасти выветрятся на втором году жизни! А дальше, что дальше? И кстати, давай, не будет забывать от чего умерла её мать! Мы — Казаковы! — с патетикой произнесла она. — Нас вся округа знает, ты людям как в глаза смотреть собрался?

— О, господи, мама, довольно предрассудков, — взмолился я. — Даже не начинай. Иначе кончится это тем, что в доме ты останешься одна. Разве только у Сони хватит сил тебя терпеть.

— Бросит она тебя снова, эта лиса, продаст теткино добро и смоется, ещё и твои денежки до кучи прихватив. Вот Милана…

— Да, пойдите вы к черту со своей Миланой! — взорвался я и махнул рукой. Милана, Милана, Милана, слышать не могу! Бесполезный разговор, следовало отложить на время, по крайней мере, пока не остыну. Более того, сейчас и дела поважнее имеются. У двери не удержался все же, повернулся и пригрозил: — Вздумаешь ещё раз сунуться к ней, десять раз обмозгуй, иначе мы окончательно поссоримся.


Я заскочил к себе, прихватил ветровку и понесся на завод, точнее в подвал. Подготовки целая куча, счастливый обладатель призового места прилетает через семьдесят два часа. Шамутенко Василий. Вася.

— Вася, Вася Шамутася. Лети ко мне, встречу, как родного.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Выглядел он гораздо хуже, чем на фотографии и гораздо старше своих тридцати двух по паспорту. Мешки под глазами, отечное лицо, похоже, Вася любитель ежевечерней дозы пивка. Протянутую руку пришлось пожать, хотя очень хотелось вырвать. С корнем. Призер явно чувствовал себя не в своей тарелке, будто не верил в выигрыш и ожидал подвоха. «Выиграл, выиграл, считай счастливый билет ты вытянул, Вася», — съязвил я, разумеется, мысленно. Вслух поздоровались, нацепил дежурную улыбку и, стукнув кулаком в грудь, сказал:

— Приношу свои извинения ещё раз. Вы уж простите, что вам с супругой приходится лететь разными рейсами. Произошла какая-то глупая ошибка, но виновные наказаны, не переживайте.

— Да норм всё, норм, мужик, — заверил меня Вася и гоготнул: — Так даже лучше, отдохну хоть от неё пару дней.

Я, продолжая улыбаться, с пониманием покивал и поинтересовался:

— Давно женаты?

— Четыре года в сентябре, — заявил он таким тоном, будто золотая свадьба не за горами. Понял, что цифра не производит впечатления и заржал: — Но у нас год за три.

— Тогда понятно. Ну, и славно, — подвел я. — Осмотритесь пока, заселитесь, а послезавтра вместе её встретим.

На самом деле, девушка приедет в порт зазря. Никакого билета на её фамилию не оформлено. Рейс существует, дата вылета и время совпадает, но вот зарегистрироваться она не сможет, просто пока об этом не знает.

По пути провел ему что-то вроде экскурсии, рассказывал о местных красотах, погодах и прочей мишуре. Усыплял бдительность. Пусть чувствует себя важным гостем. Васе нравилось. И тачка, на которой я его вёз, и мой рассказ. Завидев машину, он потер шею всей пятерней и вполне различимо пробормотал «ядрена копоть», но впоследствии расслабился, вертел головой по сторонам, изредка задавая вопросы. Отвечал я охотно, вежливо, привирая лишь самую малость.

— По пути наш Винзавод будет, до гостиницы ещё с пяток километров. Заедем, покажу вам как мы живем, так сказать, экскурсию проведу, винцо вечерок скоротать презентую. Как вы на это смотрите? — повернулся я к нему. — Или портвейн, у нас обалдеть какой портвейн, уверен вы подобного ни разу не пробовали.

«Во!» — показал я пальцем вверх. Сомневался Вася недолго и больше для проформы. Хлебать вечером халявный портвейн предложением показалось толковым. Я свернул к хозяйству, почувствовав в костяшках нетерпеливый зуд. Миновали офисное здание, пассажир с любопытством косился, а я посчитал нужным пояснить.

— Офис. Самое скучное сооружение, туда заглядывать уж не станем, люди работают, — подмигнул ему и добавил: — Всё интересное хранится в подвалах.

Бутылки на стеллаже произвели на Васю впечатление. Он клонил к ним голову, разглядывал под слоем пыли надписи, дотронуться так и не решился. Я ему скоренько перечислил сорта, которые выпускаем, и повел дальше. На бочки он и вовсе глазел с уважением, весомо покачивая головой.

— Нехилый объемчик, — заметил гость.

— Да. Отец начинал ещё, я подхватил дело, ну и расширил немного. Не замерзли?

— Нормально.

— Идемте тогда во второй отсек, — позвал я, — там и портвейн прихватим.

Шли казалось бесконечно, хотя подвал не мог похвастать «Массандровскими» размерами. У крайней в ряду бочки Вася задержался, постучал по ней кулаком, прижавшись ухом, послушал звук и растянул губы в дебильной улыбке. Я отворил тяжелую дверь, пропуская его вперед, а как только он вошел, переместился ему за спину. Вася, осматриваясь, не иначе в поисках портвейна, преодолел несколько шагов, я закрыл дверь, повернул замок и быстро запустил руку под холстину, брошенную на стуле у самого входа.

— Вперед иди, — приказал, выставив пистолет.

— Ты че, мужик, офонарел? — округлил он глаза. — Ты меня че за фраера держишь?

— За падаль я тебя держу, за падаль, — отрезал я и повторил: — Вперед шагай, я сказал.

Подчиняться Вася не хотел, немного подался вперед, осторожничал, состроил придурковатую рожу, адресованную напугать меня, не иначе, и обнажил зубы:

— Ты че меня, травматом своим, на понт взять решил, как лоха последнего?

— Ну, если ты не лох, то отлично знаешь какие будут последствия, попади я тебе с такого расстояния скажем в глаз. Два шага назад, быстро!

Вася замер, дернул щекой и резко бросился ко мне. Опускаю руку, жму спусковой крючок. Звук выстрела бьёт по перепонкам, раздавшийся следом вопль призёра разносится эхом под сводом.

— Сука, сука моя нога, а-а… — вопит он, прыгая и поджимая правую ногу. — Падла, ты мне ногу прострелил!

— Ни хера твоей ноге не сделается, максимум гематома продержится пару недель, — заверил я и ткнув пистолетом в стену напротив приказал: — Доходишь до той стены, берешь наручники, вот они, на крюке висят и сковываешь ими обе руки.

— Как я тебе пойду, если ты мне в ногу уебал?!

— Мне без разницы, хоть вприпрыжку. И шевелись, иначе схлопочешь по второй, ползком придется.

Поскакал. Как миленький. Оглядываясь, пытаясь не упускать меня из вида. Допрыгал, дотянулся до наручников, снял их и повернулся. Надежда в глазах теплица, не хочется Васе верить в серьезность происходящего.

— Мужик, как там тебя, Гордей, да? Тебе надо-то чего, ты скажи. Не бабла же ты от меня хочешь, чего, а?

— Наручники, — напомнил я и неспешно двинул к нему.

— Ну, ты серьёзно, что ли, мужик… — простонал он, суетливо сглотнул и облизнул губы. Я отмерял шаги, плавно приближаясь:

— Интересно, а если с такого расстояния человеку из травмата в башку пальнуть, че будет? Ты не в курсе, случаем, Васёк?

Проверять он не захотел, определил наручники на запястья, послушно защёлкнул браслет.

— Руки прямо перед собой.

Вася подчинился, я подошел, затянул их, помогая себе рукоятью пистолета, дуло, соответственно, направленно вверх и в сторону. Вася воспользовался. Толкнул он меня не сильно, скорее неожиданно, я покачнулся, повернувшись корпусом в бок, преступил несколько раз, сохраняя равновесие, но пистолет не потерял и на ногах удержался. Пленник в этот момент несся к двери. Не будь она закрыта, хлопот доставил бы больше, а так… в мгновение догнал и рукояткой в плечо со всей дури.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Падла-а… — протяжно захрипел Вася, ноги его подкосились, а он рухнул на колени. Следом пересел на задницу, заложил руки за голову, толи массируя шею, толи плечо. Поднял на меня кривящееся лицо, с выражением затаенной злобы, и заявил: — Ну, всё, мужик, ты попал. Теперь у тебя серьезные проблемы.

О! угрозы пошли, выходит мы у цели. Договориться не получилось, сейчас «чешуей блеснет», а там и поговорим.

Затягивать со вторым этапом не стал, пока ходил за веревкой, выслушал пару угроз и вместо ответа, съездил ему по морде, в довесок с ноги «по печени» отоварил. Ботинки на мне почти армейские, Вася только сейчас на них внимание и обратил, от души прочувствовав.

Пока он извивался на полу, заглатывая воздух, я перекинул через наручники верёвку, затянул петлю и потащил пленника обратно, в тупик подвала.