– Но это и есть мой дом! То есть был. Все так запутано…

Артур покачал головой. Объяснил, что снял эту квартиру десять дней назад и что это его дом.

– Да. Я знаю, вы мой посмертный квартиросъемщик; ситуация забавная.

– Что вы несете? Агент по недвижимости говорил мне, что владелица квартиры – женщина лет под семьдесят. И что такое – «посмертный квартиросъемщик»?

– Ей было бы приятно услышать – ей уже семьдесят два, это моя мать, и сейчас она мой официальный опекун. Настоящая владелица – я.

– У вас есть официальный опекун?

– Да, ввиду сложившихся обстоятельств мне было бы крайне затруднительно подписывать бумаги.

– Вы находитесь на лечении в больнице?

– Да, это самое меньшее, что можно сказать.

– Они там, наверное, очень беспокоятся. Какая это больница, я вас провожу.

– Скажите на милость, вы меня действительно принимаете за сбежавшую сумасшедшую?

– Да нет…

– Сначала шлюха, теперь сумасшедшая – не слишком ли для первого знакомства?

Ему было глубоко плевать, девица она по вызову или натуральная сумасшедшая, он совершенно вымотан и хочет спать.

Однако она не обращала внимания на его слова и продолжала в том же духе.

– Как вы меня видите? – поинтересовалась она.

– Я не понимаю вопроса.

– Какая я? Я не вижу себя в зеркале, какая я?

– Возбужденная. Вы очень возбуждены.

– Я имела в виду – физически.

Артур замешкался, потом описал ее: высокая шатенка с длинными волосами, очень большие глаза, красивый рот, лицо нежное, в отличие от поведения; упомянул о грациозной пластике и тонких руках с длинными пальцами.

– Если бы я вас спросила, как пройти к метро, вы бы мне рассказали о всех пересадках?

– Простите, я не понял.

– Вы всегда так приглядываетесь к женщинам?

– Как вы вошли, у вас что, дубликат ключей?

– Они мне не нужны. Это так невероятно, что вы меня видите.

Она еще раз повторила, какое для нее чудо, что ее видят. Заявив, что ей понравилось то, как он ее описал, она предложила ему присесть рядом.

– То, что я сейчас расскажу, непросто представить и невозможно допустить, но если вы согласитесь выслушать мою историю, если вы согласитесь отнестись ко мне с доверием, тогда, может быть, в конце концов мне удастся все объяснить, а это очень важно, потому что, сами того не зная, вы – единственный человек в мире, с которым я могу поделиться тайной.

Артур понял, что у него нет выбора. И хотя единственным его желанием было отправиться спать, он сел рядом с женщиной и выслушал самую невероятную историю из всех, слышанных когда-либо.

Ее звали Лорэн Клайн, она была врачом-интерном и шесть месяцев назад попала в серьезную автомобильную аварию.

– С тех пор я в коме. Нет, подождите, дайте объяснить.

Она ничего не помнила об аварии. Пришла в себя в палате, после операции. Ощущения были самые странные: она слышала все, что говорилось вокруг, но не могла ни шевельнуться, ни заговорить.

Сначала она решила, что это последствия наркоза.

– Я ошибалась, часы шли, а мне не удавалось прийти в себя.

Она продолжала все чувствовать, но была неспособна общаться с внешним миром. Решив, что ее парализовало, она пережила самый большой страх в жизни.

– Вы не представляете, через что мне пришлось пройти. Остаться на всю жизнь пленницей собственного тела…

Она изо всех сил стремилась умереть, но трудно покончить с жизнью, когда не можешь двинуть и пальцем. Мать сидела у ее постели. Она мысленно умоляла мать удушить ее подушкой.

А потом в палату вошел врач, она узнала его голос, это был ее профессор.

Миссис Клайн спросила у него, может ли ее дочь что-либо слышать, когда к ней обращаются. Фернштейн ответил, что не знает, но исследования показывают, что люди в ее положении могут улавливать сигналы из внешнего мира, поэтому следует крайне тщательно относиться ко всему, что говорится в присутствии больной.

– Мама хотела узнать, вернусь ли я когда-нибудь. Профессор спокойно ответил, что и этого не знает, нельзя терять надежды, известны случаи, когда больные возвращались после нескольких месяцев – такое случалось очень редко, но случалось. «Все возможно, – сказал он, – мы не боги, мы знаем не все. – И добавил: – Глубокая кома – загадка для медицины».

Как ни странно, она почувствовала облегчение – ее тело было в порядке. Диагноз не слишком утешительный, но зато и не окончательный.

– Полный паралич необратим. А в случае глубокой комы всегда есть надежда, пусть самая маленькая, – добавила Лорэн.

Неделя сменялась неделей, и каждая была длиннее предыдущей. Она проживала их, питаясь воспоминаниями и мыслями о мире вокруг. Однажды ночью, когда Лорэн грезила о жизни по ту сторону двери палаты, она представила коридор, медсестер, бегающих с охапками медицинских карт или толкающих тележки, коллег, переходивших из одной палаты в другую…

– И тогда это случилось в первый раз: я оказалась посреди коридора, который с такой силой представляла. Сначала я подумала, что воображение сыграло со мной такую шутку – я хорошо знала обстановку, ведь это больница, где я работаю. Но все вокруг потрясало реальностью. Я видела, как ходят люди, как Бетти открыла шкаф, достала оттуда компрессы и снова закрыла, как прошел Стефан, потирая голову. У него нервный тик, он всегда так делает.

Она слышала шум лифта, чувствовала запах еды, которую разносили дежурные.

Лорэн же не видел и не слышал никто. Люди проходили рядом, даже не пытаясь обогнуть ее, совершенно не замечая ее присутствия. Почувствовав усталость, она вернулась в свое тело.

В следующие дни Лорэн научилась передвигаться по госпиталю. Она подумала о столовой и тут же очутилась там, вспомнила о приемном отделении – и оп! она уже там. После трех месяцев упражнений она уже могла удаляться от госпитального комплекса. Так она разделила ужин с французской парой в одном из своих любимых ресторанов, посмотрела половину фильма в кинотеатре, провела несколько часов в квартире матери.

– Больше я этого не делала; было слишком тяжело находиться рядом и не иметь возможности ничего сказать.

Кали чувствовала ее присутствие и, поскуливая, бегала кругами; это доводило Лорэн до безумия.

Тогда она вернулась сюда: в конце концов, это ее дом, и здесь она чувствовала себя лучше всего.

– Я живу в абсолютном одиночестве. Вы не представляете, что это значит – не иметь возможности ни с кем поговорить, быть совершенно прозрачной, не существовать ни в чьей жизни. Теперь понимаете, как я была удивлена и взбудоражена, когда вы заговорили со мной там, в шкафу, и когда я поняла, что вы меня видите? Не знаю, почему так случилось… Но только бы это продолжалось, только бы я могла общаться с вами, у меня накопилось столько всего, что я хотела бы высказать!

Лихорадочный поток фраз сменился тишиной. Слезы заблестели в уголках ее глаз. Она посмотрела на Артура, провела рукой себе по щеке и под носом.

– Вы, наверно, принимаете меня за сумасшедшую?

Артур успокоился; волнение женщины трогало, а поразительный рассказ захватил его.

– Нет, все это, как бы сказать, волнующе, удивительно, непривычно. Я не знаю, что говорить. Я хотел бы вам помочь, но не представляю, что делать.

– Позвольте мне остаться здесь, я буду как мышка, я вас не побеспокою.

– Вы действительно верите во все, что рассказали?

– А вы ни одному слову не поверили? Вы говорите себе, что напротив сидит совершенно рехнувшаяся девица? Тогда у меня нет ни единого шанса.

Артур предложил Лорэн несложный ход. Если бы она в полночь очутилась нос к носу с возбужденным мужчиной, который прятался в ее шкафу в ванной и пытался объяснить, что является чем-то вроде привидения человека, находящегося в коме, – что бы она подумала и как бы реагировала?

Лицо Лорэн смягчилось, сквозь слезы пробилась улыбка. Наконец она признала, что первым делом она бы безусловно заорала; так что у него есть смягчающие обстоятельства.

Он поблагодарил.

– Артур, умоляю вас, вы должны мне поверить. Такое нельзя выдумать.

– Вовсе нет, мой компаньон вполне способен сочинить штуку и похлеще.

– Да забудьте, наконец, про своего компаньона! Он здесь ни при чем, это не розыгрыш…

Когда Артур поинтересовался, откуда она знает его имя, она ответила, что была здесь задолго до его переезда. Так, она видела его во время осмотра квартиры и когда он с агентом по недвижимости подписывал арендный договор на кухне. Она была здесь и когда доставили ящики, и когда, распаковывая их, он сломал макет самолета. Справедливости ради она должна признать, что, несмотря на сочувствие, тогда ее здорово позабавило его негодование. Она видела и то, как он вешал эту бездарную мазню.

– Вы чокнутый: двадцать раз двигать диван, прежде чем поставить на единственное подходящее место… Так и хотелось подсказать… Я здесь с вами с первого дня. Все время.

– И когда я под душем, и когда в постели?

– Подглядывать не люблю. Но могу сказать, что вы хорошо сложены. Даже очень, если, конечно, не обращать внимания на лишний жирок.

Артур нахмурил брови. То, что она говорила, – убеждало. Однако Артуру казалось, что он ходит кругами; история женщины не лезла ни в какие ворота. Ей хочется верить в свою историю? Пожалуйста. С какой стати он должен разубеждать ее? Он же не психиатр.

У Артура слипались глаза, и, чтобы покончить со всем этим, он предложил женщине остаться на ночь – он ляжет в гостиной на диване, «который с таким трудом поставил на нужное место», а ей постелит в спальне. А завтра она вернется к себе, в больницу, или куда заблагорассудится, и их пути разойдутся.

Но Лорэн не согласилась. Она встала, полная решимости сделать так, чтобы он выслушал ее, и на одном дыхании перечислила все, чему была свидетельницей в последние дни.

Она пересказала позавчерашний телефонный разговор Артура с Кэрол Энн. «Кэрол Энн бросила трубку сразу после того, как вы выдали сентенцию, кстати весьма напыщенную, объясняя, почему не желаете возвращаться к выяснению отношений. Поверьте мне!»

Она напомнила о двух чашках, которые он разбил, распаковывая ящики. «Поверьте мне!»

Она напомнила, как он проспал, а потом ошпарился под душем. «Поверьте мне!»

Она напомнила и о том, как он, свирепея, долго искал ключи от машины. «Да поверьте же мне, черт побери!»

Кстати, на ее взгляд, он очень рассеян, ключи лежали на столике у входа.

«А когда вы ели сэндвич с салями, вы посадили пятно на пиджак, и вам пришлось переодеваться перед выходом. Теперь вы мне верите?»

– Почему вы шпионите за мной?

– При чем тут «шпионите», тоже мне, Уотергейт! Может, «жучки» начнете искать?

– Почему бы и нет! По крайней мере, это логичнее, чем ваша история… Ну правда?

– Берите ключи от машины!

– Куда мы едем?

– В госпиталь, посмотреть на меня.

– Сейчас?! Почти час ночи, а я заявлюсь в больницу на другом конце города и попрошу дежурную медсестру оказать любезность: отвести в палату к женщине, призрак которой заявился в мою квартиру. А еще добавлю, что я эту женщину знать не знаю, и что она очень упрямая, и что я хочу спать, и что это единственный способ отвязаться от нее…

– Вы знаете какой-нибудь другой?

– Что «другой»?

– Другой способ. Вы же все равно не уснете.

– Боже, за что? Почему это случилось именно со мной?

– Вы не верите в Бога, вы сами сказали по телефону вашему компаньону, когда обсуждали контракт: «Пол, я не верю в Бога. Если мы заполучим этот подряд, то исключительно потому, что были лучшими, а если упустим, тогда надо будет разобраться и понять, в чем мы не правы». Так вот, подумайте пять минут, в чем вы можете быть не правы, это все, чего я прошу. Поверьте мне! Вы мне нужны, вы единственный человек!..

Артур снял трубку и набрал номер телефона компаньона.

– Я тебя разбудил?

– Да нет, всего час ночи, и я ждал твоего звонка, чтобы отправиться спать, – ответил Пол.

– Почему? Я должен был позвонить?

– Нет, ты не должен был звонить; да, ты меня разбудил. Чего ты хочешь?

– Хочу передать трубку кое-кому и сказать тебе, что твои шутки становятся все глупее и глупее.

Артур протянул трубку Лорэн и попросил поговорить с его компаньоном. Она не могла взять трубку и объяснила ему, что не может ничего удержать в руках. Полу надоело ждать, и он поинтересовался, с кем Артур разговаривает. Артур ухмыльнулся и с видом победителя нажал на аппарате кнопку «громкая связь».

– Ты меня слышишь, Пол?

– Да, я тебя слышу. Скажи: что ты затеял? Я бы хотел поспать.