– В Чикаго? – Я изучаю ее лицо. – Это случилось в Чикаго?

 Она пожимает плечами.

– Это началось именно там, но она видела возможности везде. Мы начали путешествовать по всему миру. Она забрала меня со школы. Вышла замуж за мужчину из Чикаго, думаю лишь для того, чтобы убедиться, что он заботиться о моих сестрах.

– Когда все закончилось?

– Я должна была повторно идти в седьмой класс. – Она закрывает лицо руками. – Я провалилась, потому что не знала ничего, что было на последнем экзамене. И вот тогда–то моя бабушка и взяла все в свои руки.

– Что именно? – тихо задаю вопрос я. – Именно тогда она стала твоим опекуном?

Она колеблется, прежде чем ответить, ее руки, тянутся за одеялом, она прикрывает колени.

– Моя мать потратила все, что я заработала. В один прекрасный день моя бабушка пришла, чтобы меня забрать, а моя мать ее не остановила.

 Ее мать никого не остановила, потому что Айла больше не обеспечивала ей то, что нужно.

– Где все это время был твой отец?

 Она быстро поднимает голову, ее нижняя губа дрожит.

– Я его не знаю. Моя мать встретила его в баре. Она даже не знала его фамилию.

 Бля. Чтоб их, всех этих людей, которые позволяют такому происходить.

– Можно мне немного воды, пожалуйста?– очень тихо спрашивает она. Ее голос настолько уязвим, что мое сердце болит за нее. – Мне очень хочется пить.

 Я киваю, затем поднимаюсь и выхожу из комнаты, зная, что буду ее защищать, что бы ни случилось.


***

 – Мистер Райан, – начинает она, прежде чем протянуть мне пустой стакан. – Гаррет советует мне не договариваться со своей матерью, но я думаю, что хочу это сделать.

 Я принес ей полный стакан воды почти тридцать минут назад. С тех пор она понемногу из него потягивала, рассказывая мне о происках своей матери, желающей заграбастать наследство Айлы своими чертовыми жадными руками. Какая мать будет воровать у своего ребенка, и не один раз, а два? Эта женщина должна понести наказание за то, что сделала, и не получить не монеты из денег, предназначенных для будущего Айлы.

– Скажи мне, почему ты хочешь договориться? – Я ставлю стакан на тумбочку. – В чем причина?

 Она смотрит на меня.

– Когда я была маленькой девочкой, моя мать меня очень любила. Но больше не любит.

 Иисус. Пожалуйста. Как кто–то может с ней плохо обращаться?

 Я не могу сказать ей что–нибудь в ответ на это. Моя мать может быть неидеальной, но она меня любит. Я это точно знаю.

– Я переехала в Нью–Йорк, потому что в один прекрасный день хочу играть здесь в Филармонии. – Выражение ее лица меняется. – Моя бабушка хотела для меня именно этого. Я хочу именно этого для себя.

– Я верю в то, что так и будет. – и это не пустые слова. Она решительна, и кроме того, невероятно талантлива.

– С тех пор, как я сюда приехала, моя мать посылала мне всякие вещи. – Она поджимает губы. – Письма, подарки, картины.

– Зачем?

 Ее брови выгибаются.

– Сначала я это неправильно поняла. Я думала, что она хочет, чтобы между нами все стало по–прежнему. Я думала, что она откажется от своего иска, чтобы мы могли наладить наши отношения.

Задаю вопрос, даже если ответ до боли очевиден:

– Но не таким было ее намерение?

 Она слегка наклоняется вперед на кровати, придвигаясь ко мне, и я чувствую, что ей нужно. Притягиваю ее к себе на колени, прижимая ее крепко к своей груди, удерживая ее в своих объятиях.

 Я чувствую вырывающийся из нее глубокий вздох, когда она устраивается поудобнее на моей груди.

– Она сделала это для того, чтобы попытаться заставить меня чувствовать к ней жалость. Она сказала мне, что любая приличная дочь будет заботиться о своей матери. Все эти вещи, которые она мне послала, должны были просто мне напомнить, что когда–то, очень давно, она любила меня, и я могла бы ей заплатить, чтобы она меня снова любила.


Глава 39


Айла


– Ты думала о том, чтобы учиться в «Джульярдской школе»? – спрашивает он, как только я отодвигаю смычок от струн. Я сыграла для него три своих любимых композиций, сидя на кровати со скрещенными ногами, одетая лишь в его рубашку. Он сидит рядом в кресле, одетый лишь в распахнутый белый халат.

Тот разговор, который мы вели ранее, закончился, когда я пошла за своей скрипкой, чтобы для него сыграть. Я знаю, что он хотел бы чуть больше поговорить о моих хреновых отношениях с матерью, но я не могла этого вынести. Я чувствовала себя слишком незащищенной, слишком уязвимой, поэтому мне было необходимо отступить к тому месту, где я чувствую себя в безопасности. И это место находится там, где есть моя скрипка. Она успокаивает меня лучше, чего бы то ни было.

– Я была принята в «Джульярдскую школу». – тихо признаюсь я. – Я получила полную стипендию, прежде чем закончила старшую школу.

– Так ты там училась, а затем устроился на работу в Liore?

Я точно уверена в том, что если бы училась в самой престижной музыкальной школе в стране, то не стала бы продавать дорогое белье в его бутике.

– Нет. – Я нежно провожу по своей скрипке. – Их предложение о стипендии было отозвано.

– Почему? – Он встает с кресла и, сделав одно плавное движение, оказывается стоящим у кровати. – Почему это произошло?

 У меня сдавливает грудь.

– Я была отстранена от занятий в старшей школе более чем один раз. Я нарушала правила.

 Призрак ухмылки расползается на его губах, затем он сжимает их в тонкую линию.

– Какие правила ты нарушила?

– Назови любое, – легкомысленно говорю я. – Я нарушила большинство из них.

– Ты была прогульщицей?

– Была ли я прогульщицей? – повторяю я. – Ты спрашиваешь, прогуливала ли я занятия?

– Да.

– Очень много.

– Ты получала плохие оценки? – Он становится на одно колено. – Ты провалила какой–то предмет?

 Я достаточно долго смотрю на его член, поэтому он легонько постукивает по моему бедру, чтобы привлечь мое внимание.

– Я ничего не проваливала в старшей школе. Да это вообще не правило.

– Скажи мне, что ты сделала, чтобы попасть в такие большие неприятности.

 Я провожу пальцами по лакированному дереву скрипки. Это был подарок моей бабушки. В течение многих лет это была ее скрипка, а затем она купила себе другую. Это мое самое ценное сокровище.

– Я много раз опаздывала на занятия. И меня ловили. Меня застукали с парнем на территории школы.

– Это не серьезные нарушения. И из–за этого ты потеряла свою стипендию? – он смотрит на меня своими теплыми глазами, с выражением понимания на лице.

 Мои брови поднимаются.

– Я потеряла свою стипендию, когда меня поймали на списывании. Это одно из самых жестких правил, которые ты не можешь нарушить.

– Тебя поймали на списывании? – Я слышу неверие в его голосе. – Какой это был предмет, Айла? Алгебра? История? Ты принесла с собой ответы на тест в виде шпаргалки или, может быть, они были написаны на твоей руке?

– Ничего подобного. – бормочу я. – Это произошло на экономике. Через год после того, как умерла моя бабушка, и я была на кладбище. Я поспешила в школу на тест. И совсем забыла о том, что в сумке находились мои записи. После теста учитель обыскал все наши сумки и нашел их.

– Это смягчающие обстоятельства, Айла.

– Нет, Габриэль. – Я кладу скрипку на кровать рядом с собой. – Это подтверждение списывания, согласно правилам моей старшей школы.

– Ты нарушила все эти правила после того, когда умерла бабушка?

 Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать слезы.

– Мне было только семнадцать лет, когда она умерла. На тот год я должна была отправиться жить со своей матерью. Каждый день был как в тумане. Я просто хотела убежать от своей жизни. Я просто хотела убежать от всей той боли.


***

– Я знаю кое–кого из офиса приемной комиссии «Джульярда». – Он смотрит на свое отражение в зеркале ванной комнаты, когда поправляет свой галстук. – Я могу сегодня сделать несколько звонков.

Я не удивлена этим предложением. Я его ожидала, хотя, признаю, думала, что он мог бы это сделать за моей спиной.

– Нет. – твердо говорю я, когда провожу руками по тому же черному платью, в котором была прошлым вечером. – Я могу повторно подать туда документы, если захочу.

– Айла, если бы ты повторно подала документы, то тебя бы приняли. – Он надевает свой пиджак. – Я обещаю, что не буду принимать в этом участия, если это то, чего ты хочешь.

Было бы легко с его помощью вернуть свою жизнь назад, чтобы она протекала так, как я хочу, но также это бы означало, что я останусь у него в долгу, а мне бы не хотелось такого между нами. Я могу позаботиться и о себе, и о своей жизни. Я хочу и нуждаюсь в том, чтобы он полностью это понять и поддержал меня.

– Я в ближайшее время собираюсь уволиться с работы в бутике.

Это утверждение заставляет его обернуться и стать прямо напротив меня.

– Ты собираешься бросить свою работу?

– Я ждала открытия музыкальной школы на Верхнем Вест–Сайде. – Я поднимаю волосы вверх и делаю хвостик, используя резинку, которую всегда держу в своей сумочке. – Я бы хотела учить детей играть на скрипке.

– Звучит интересно.

– Это частная школа. – Я смотрю на зеркало, находящееся за ним, понимая, что мое лицо все покрыто румянцем от того, что этим утром он довел меня до оргазма, вылизывая мою киску, после того как мы проснулись.

 Мы заснули в объятиях друг друга после того, как я поделилась с ним своими секретами. Он не сказал ни слова после того, как я рассказала о боли, которую чувствовала, когда умерла моя бабушка, но его молчание и уютные объятия были именно тем, что мне было нужно.

– Именно этого ты хочешь?

Я мягко улыбаюсь, когда разглядываю его с головы до ног. Габриэль выглядит потрясающе, как всегда: на нем костюм, он чисто выбрит, его волосы причесаны.

– Я хочу все это, но не могу опаздывать на работу. Сесилия меня уволит, а я хочу иметь удовольствие видеть ее лицо, когда буду увольняться.

Он усмехается.

– Я не имел в виду мое тело, Айла. Я говорил о работе, о работе учителя музыки, именно это ты хочешь?

– Я хочу играть на скрипке. Я хочу делиться музыкой с другими. И прямо сейчас это подразумевает работу учителем.

– Я полностью за. – Он поворачивается к зеркалу. – Для нас это беспроигрышный вариант.

– Как так? – Я бросаюсь к нему, обхватив руками его грудь.

Он гладит мои ладони своими руками.

– Ты получишь работу, которая приносит тебе удовольствие, а я буду дышать спокойнее, зная, что на работе ты будешь держать свою одежду при себе.


Глава 40


Габриэль


– Кто знал, что папа стоит каких–то шесть цифр. – Калеб махнул мне, чтобы я зашел в его кабинет. – Как думаешь, сколько стою я?

– Один доллар девяносто девять центов в хороший день.

– Пошел ты, – Он стреляет в меня своей ухмылкой. – Теперь ты тоже юморишь? Кто, черт возьми, та женщина, в которую ты пихаешь свой член? Ей нужно выдать чертову медаль.

Мне нужно как можно быстрее формально представить Айлу всей своей семье. У нее уже была та неудобная встреча с моей матерью в моем офисе, но в тот момент, когда я расскажу, что она внучка Леди Амхерст, Айла станет ею любима, как родная дочь. Я уже это знаю. Я это видел, когда моя мать слушала, как Айла играла тем вечером в филармонии.

– Ты говорил с Романом о Катерине? – Я иду к окнам. Его офис не столь просторный, как у меня, и вид из окон меркнет в сравнении с моим, но ему он подходит. За последние несколько месяцев его жизнь эволюционировала, так как он женился. Здесь, в этом здании, он находится с девяти утра по пяти вечера, не больше, часто даже меньше.

– Прошлой ночью я разбил его сердце. – Он беспокойно передвигается по кабинету. – Я послал ему те электронные письма, которыми мы с ней обменялись, и фотографию обналиченного чека.

– Он будет с нами снова разговаривать? – Я уже знаю ответ на этот вопрос. Мой отец, хотя, и гордый человек, но знает о своих взаимоотношениях с молодыми женщинами и то, почему он их привлекает. Он знает, что они не обращают внимание на его седеющие волосы и значительно выпирающий живот. Возможно, раньше он считал по–другому, но сегодня все прояснилось. Тот факт, что его невеста согласилась на чек гораздо меньшей суммы, чем та, которую я готов был предложить, является доказательством ее мотивации.