Александр Вольф - Мгла

Хорошо, что был выходной. Он не смог бы работать. Дома Зудин выпил полбутылки коньяка, не раздеваясь и не садясь, кромсая кусками колбасу и хлеб, и опрокидывая рюмку за рюмкой. Отлегло. Он разделся, вернулся на кухню, налил еще рюмку и сделал тоненький бутерброд. «Пошло все к черту» — подумал он, выпил и с удовольствием съел бутерброд, смакуя коньячно-колбасное послевкусие. Потом направился в спальню, лег на кровать и уснул.

Когда Зудин проснулся, было начало первого. Голова была тяжелая. Освежившись в душе прохладной водой, он почувствовал себя легче. Он запахнулся в халат и, вытирая полотенцем волосы, прошел в большую комнату, включил автоответчик и опустился в кресло. Зудин любил сидеть в этом старом потертом, но очень удобном кресле, и слушать автоответчик. Когда-то в четырехкомнатной квартире на Кутузовском проспекте в этом кресле сидел его дед, партработник.

Голоса, которые воспроизводил автоответчик, были совершенно иными, чем в телефоне. Автоответчик ставил человека в неудобное положение, так как приходилось говорить не кому-то, а в пустоту. Человеку было неловко, это чувствовалось по голосу. Большинство бросали трубку, но некоторые все же оставляли запись. Зудину нравилось сидеть в кресле, закрыв глаза и слушать их сбивчивую речь. Автоответчик давно вышел из моды, но Зудин продолжал им пользоваться и принимать короткие послания, которые звучали как вынужденные признания или аудиозапись допроса.

Мать просила перезвонить. Это было еще в пятницу. Потом был звонок от Ирины Александровны.

— Ромашенька, в воскресенье Сережа с детьми едет к родителям.

Ее голос звучал немного смущенно, в нем угадывалась привычка лгать. Потом от нее же был повторный звонок, но на записи прозвучал только вздох. Зудин взял мобильный. От Ирины Александровны в субботу был один пропущенный.

Палец лег на «вызов», но Зудин вдруг понял, что не хочет звонить. Понял, что не нуждается в этой стареющей неудовлетворенной женщине, выцветшей без любви, как трава без дождя. Он даже удивился, что в ней до сих пор привлекало его.

Зудин понял, что хочет Ромашку, но ту Ромашку, что была в начале, совершенную в красоте и в любви, а не эту, с растянутым ртом, насадившую себя на кол. Вернулась боль. Ромашка умерла, осталась только гадюка с порванным ртом, которую надо было давить, топтать, стараясь попасть каблуком в голову.

Он понял, что больше не поедет к Ирине Александровне.

Зудин вспомнил про Ольгу, и боль утихла, словно он принял лекарство. Он походил по комнате, взял мобильник и нажал вызов. Ее голос оказался немного раздраженным. Ей не нравилось, что он пропадает, не звонит, потом звонит и хочет немедленно встретиться. Он сослался на неотложные дела, попросил прощения и уговорил ее. Ольга согласилась, но с одним условием — они могут встретиться у нее дома. И предупредила, чтобы он ни на что не рассчитывал.

Когда она открыла дверь, его тоска сразу рассеялась. Стекла очков смягчали сияние ее глаз. Она была в топе и домашних брюках. Они показались Зудину точь-в-точь такими же, как на Ромашке, когда он приехал к ней первый раз. Только на Ромашке были черные с маленькими ромашками, а на Ольге однотонные темно-синие, но также откровенно подчеркивающие ее безукоризненную стать. Лифчик и трусы выделялись сквозь мягкую ткань. Из-под топа выглядывал аккуратный пупок, похожий на утопленный в тело наперсток.

Храбрый Чарли облаял Зудина, как полагается настоящему псу, и не хотел пускать в дом, но Зудин даже не взглянул на него.

— Я скучал по тебе, — он шагнул к Ольге, намереваясь взять ее за талию.

— Тихо! — она прижалась к стене, загородившись от него локтями, при этом едва не сбросив на пол натюрморт в раме, и показала пальцем на открытую дверь в комнату. — Я же предупреждала! У нас бабушка.

— Прости! — он театрально прижал руки к груди.

Ольга жила в небольшой и очень уютной двухкомнатной квартире. Она провела его в свою комнату, маленькую и опрятную, но не успел он сесть, как она спросила:

— Хочешь, я покормлю тебя?

Зудин не слышал, о чем она спросила, он разглядывал ее в упор. Ее тело как будто не знало о своей красоте, в ее позах не было гордости, все было просто и непринужденно. И безупречно.

— Есть будешь?

— Да.

— Тогда идем.

Она повернулась, роскошные ягодицы томно вздохнули. Ромашка таяла, как ускользающий в форточку дымок сигареты.

— Ольша, кто пришел? — донесся из другой комнаты старушечий голос.

— Это ко мне, бабушка!

— Кто пришел, тебя спрашивают!

— Это ко мне! — Ольга топнула ногой в тапке.

— Кто?

— Какая разница? — Ольга сделала нетерпеливый жест и повернулась к Зудину. — Иди на кухню. Я сейчас.

Кухня была тесной. Он сел за стол спиной к плите, и тут же пересел, чтобы лучше ее видеть. Зудину было слышно, как они разговаривали.

— Что такое, бабушка?

— Кто пришел, я спросила.

— Ну, что за дело? Это ко мне.

— Пусть зайдет сюда.

— Ты сейчас не в лучшем виде.

— Я на него буду смотреть, а не он на меня. Зови!

— Бабушка!

— Зови, я сказала. Я должна знать, с кем ты встречаешься. Ты еще девушка.

Она вернулась на кухню.

— Можно тебя попросить сделать одно одолжение?

Зудин улыбнулся и вылез из-за стола.

— Конечно. От бабушки у нас не должно быть секретов.

Бабушка полулежала в подушках на неразложенном диване. Из-под намотанного на голову полотенца торчали седые космы. Рядом на табуретке стояли пузырьки и упаковки с лекарствами.

— Стань поближе. Не бойся, не съем.

Он подошел к дивану. Она подняла на него маленькие старушечьи глаза.

— Больно красивый.

Зудин усмехнулся.

— Ольша!

— Что, бабушка?

— Что ж у вас, по-серьезному или так?

— Про такие вещи не спрашивают.

— И правда, чего я, дура старая, когда ты уже голый пупок ему показала, — старуха снова уставилась на него. — Что ж, молодой человек, сдается мне, что ты не очень ей подходящий.

— Почему же?

— Больно весь из себя. Такие больше о себе думают, чем о жене и детях.

— Бабушка!

— Смотри, внучка, тебе жить.

— Пойдем, — Ольга потянула его из комнаты. — Бабушка, вечно ты со своей прямотой! Ну, кто тебя просит?

Старуха отвернулась к стене, махнув рукой.

Когда они вернулись на кухню, Ольга сказала:

— Извини. Она у нас, что думает, то и говорит. Восемьдесят лет. Первое будешь?

— Давай.

— Ее нельзя оставлять, потому что у нее давление. В любой момент может стать плохо.

— Понимаю.

Ольга хозяйничала у плиты, а он смотрел на нее и улыбался от удовольствия. Она поставила перед ним тарелку с супом, а себе — чашку кофе, и села.

— Их поколение смотрит на молодых людей только как на потенциальных мужей. Только брак. Все остальное грех, — сказала она.

— Ты тоже так считаешь?

— Для меня есть любовь и все остальное.

Он жевал хлеб и смотрел на нее, довольный, улыбающийся. Отрывал от ломтя по кусочку и отправлял в рот, роняя крошки в тарелку. Ольга тоже смотрела на него, земная и необыкновенно красивая.

— Суп ничего? — спросила она.

— Обалденный!

Он доел, отодвинул тарелку, и, дурачась, облизал ложку. Она тихо засмеялась, отнесла тарелку в мойку и вытерла стол.

— На второе котлеты с картошкой.

— Отлично. Только сначала дай руку.

— Зачем?

— Дай.

Он взял ее руку, потянул к себе, она села, он поцеловал ее руку, прижал к щеке, смотрел на нее и улыбался.

— Пусти, я второе положу.

— Подожди…

Зудин потянул ее к себе, поцеловал.

— От тебя супом пахнет.

— Это плохо?

— Нет…

Он снова поцеловал, с языком. У нее были робкие губы, которые только учились смелости.

— Давай на следующие выходные махнем в Питер? — сказал он.

— Нет. Не знаю. Ну… может быть…

— Ольша! — крикнула бабушка.

— Чего?

— Что-то тихо у вас стало. Поди сюда!

— Мы тихо разговариваем, чтобы тебя не беспокоить.

— Иди, говорю! Или ты уже голая?

16

В понедельник стало известно, что налоговая инспекция приостановила операции по счетам фирмы. Виноват был он — Зудин. Фирма не сдала в срок аудиторское заключение, а не сдала она его потому, что на прошлой неделе Зудин был занят не работой, а… известно чем.

Прежде чем прибегнуть к такой мере, налоговая должна была потребовать у фирмы отчетность. Но она этого не сделала. Зудин был уверен, что такому решению поспособствовали их давние конкуренты — компания «Южный Ветер». Но главная причина была в другом; Роман Зудин, генеральный директор и единственный учредитель в одном лице, забил на работу. А не за горами была зарплата.

Правда, вечером появилась хорошая новость. Позвонил Артур — издатель Гроссмана, и предложил встретиться и пообщаться на тему аренды складского помещения. Он сказал, что может организовать баню с отличной парной. Зудин с радостью согласился, и заметил, что со своей стороны, берется пригласить девушек. Артур сказал, что это неплохая мысль.

Вечером Зудин поехал к Ольге, они вышли погулять с Чарли. Сизые московские сумерки опустились на город. Было тепло, прямоугольные окна перемигивались друг с другом сквозь заигравшуюся с ветром листву. Ольга была в джинсах, белой футболке и джинсовой куртке.

— Как бабушка? — спросил Зудин.

Ольга взглянула на него, блеснув желтыми фонарями в стеклах очков.

— Не надо делать вид, как будто для тебя это важно.

— Для меня важно все, что касается тебя.

— Бабушка чувствует себя с переменным успехом, — фонари в очках потеплели.

Чарли рванулся на поводке и залаял.

— Помнишь, как он лаял на меня в марте? Как мы перепрыгивали здесь через лужи? Ты не хотела давать телефон.

улыбнулась и посмотрела на него, как на своего мужчину.

— Ты сегодня грустный, — сказала она.

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Налоговая взяла нас за горло.

— Что это значит?

— Налоговая приостановила операции по счетам фирмы. Мы не можем провести ни один платеж. На носу зарплата, а у меня счет заблокирован.

— Ужас. Почему это произошло?

— Конкуренты позаботились.

— Должен быть какой-нибудь выход, — тихо сказала она.

— Выход есть. И вообще, это далеко не конец. Просто, чтобы все разрулить, нужно время, а я не могу прийти к работягам и попросить их подождать пару недель. Или сказать прорабу, чтобы он им это передал.

— Две недели — не так уж много.

— Я знаю. У нас считается, что с наемными работниками это нормально. Но это же свинство. Зарплата — это святая святых. У них семьи. Я квартиру продам, но рабочим заплачу.

Ольга шла рядом и смотрела на него с удивлением.

— Ненавижу коммерсов, которые из-за копейки готовы удавить, а кинуть работягу на зарплату — в порядке вещей.

Он сказал это с ненавистью, выдвинув челюсть и оскалив рот. Она остановилась и взяла Чарли на руки.

— Может, и его придется продать, — Зудин кивнул на припаркованный неподалеку Рейндж Ровер. — Вот обанкрочусь, что ты будешь со мной делать? Останусь без всего, буду клерком в банке или таксистом на Жигулях. А? — он усмехнулся и взглянул на Ольгу.

— Думаешь, мне нужна твоя машина или фирма? — она прижала к себе Чарли. — Я еще недостаточно хорошо тебя узнала, но уверена, что ты не такой. Ты не сдашься просто так. Даже если не будет этой фирмы, ты создашь другую. Ты поднимешься, я уверена. И ты верь. Главное, чтобы ты верил. — Она запнулась. — Я не знаю, как тебя поддержать в такой ситуации… Просто я очень хочу, чтобы у тебя все устроилось.

Это было сказано по-детски вдохновенно, твердо и с дрожью в голосе. Она смутилась. Зудин остановился и обнял ее, с Чарли на руках, и стал целовать в губы, в лицо, в волосы.

— Хорошая моя, милая моя… Конечно не сдамся, конечно, все налажу, все будет хорошо. Спасибо тебе. Спасибо…

Чарли заскулил.

— Осторожно, — Ольга отстранилась, — чуть Чарлика не задушил.

На следующий день вечером она приехала к Зудину домой. Она позвонила и сказала, что стоит возле подъезда. Когда Зудин открыл дверь, он удивился, какое серьезное у нее было лицо. Ольга выглядела так, словно ехала на экзамен. Затемненные очки в толстой, давно вышедшей из моды, оправе, сдвинутые брови, на шее серо-лиловый шарф, как у взрослой женщины; твердая рука на ремне сумочки, как на ремне автомата.

— Проходи.