Интуитивно пытаясь избавиться от увиденного, она заметалась по кровати, стала лихорадочно шарить руками в поисках пульта, чтобы выключить весь этот ужас, коснулась чего-то, схватила, попыталась метнуть в приближающегося монстра…

Раздался грохот. В ту же секунду лица снова застыли, потускнели, монитор издал дребезжащий звук и погас…


…Совершенно обессилевшая, Катя бездвижно лежала на кровати и, уставившись в темный потолок, пыталась понять: какое такое послание на сей раз было зашифровано в ночном кошмаре? Ничего путного в голову не приходило, хотя ответ напрашивался сам собой: если два последних дня изобиловали неприятными сюрпризами, то грядущий день сулил подвести их итог, в общем-то, легко прогнозируемый. Все зависит от того, в каком настроении Камолова вернулась из Москвы, хотя и без этого ничего хорошего ждать от нее не следовало…

Хочешь не хочешь, но пора было вставать навстречу этому новому дню. Переступив босыми ногами через останки очередного разбитого будильника, Катя поплелась в душ…

…Однако на планерке по поводу вчерашней истории никто и слова не сказал, что было сюрпризом. Главный редактор даже не поинтересовалась, почему в сегодняшнем выпуске не вышел заявленный материал о Сосновской. А ведь о ее приезде и участии в ток-шоу, казалось, раструбили все — от республиканских до районных газет, о чем не преминул доложить «свежая голова» Слава Воскобойников, добавив, правда, что, раз уж «ВСЗ» этого не сделала, не имеет смысла и в дальнейшем пиарить всяких дутых звезд. Тоже мне новость! То ли дело премия, полученная Дудинцевым! Честно говоря, такой явной поддержки от Славки Катя не ожидала: язвительный циник, он, как никто другой, ревностно относился к успехам коллег.

Что думали об этой истории остальные, понять было сложно. В кабинете во время планерки царила непривычная тишина. Несмотря на стеклопакеты, с улиц доносился звук каждой проезжавшей мимо машины, даже шум поездов, проходящих по достаточно удаленной железной дороге.

Наконец взяла слово шеф-редактор. Все замерли. Но… Камолова начала с главной московской новости: в связи с реорганизацией в головной редакции в ближайшее время все региональные представительства ждут большие перемены. Какие — сотрудники узнают на общем собрании, которое состоится через неделю. Впрочем, одну из них Евгения Александровна все же озвучила: качество газеты должно соответствовать количеству сотрудников.

«Грядет сокращение», — догадался коллектив.

Перспектива для журналистов, надо сказать, безрадостная: времена, когда новые газеты и журналы плодились, как грибы после дождя, давно канули в Лету. Попробуй трудоустройся, если безработных собратьев по перу и так пруд пруди!

— …На этом все, — завершила шеф-редактор. — Остаются Атрощенко, Проскурина и Стрельникова.

Бросая на троицу сочувствующие взгляды, коллеги стали разбредаться по рабочим местам. Все знали о вчерашнем ЧП и, по правде говоря, ожидали, что разбор полетов начнется прямо на планерке. Так было всегда. И если уж этого не случилось, значит, одно из двух: или все спустят на тормозах, или, имея в виду недвусмысленный намек на сокращение штата, кого-то уволят. Так как Стрельникова официально не числилась сотрудником редакции, то, скорее всего, это будут Атрощенко или Проскурина, что, в общем-то, тоже нереально. И тот, и другая востребованы, работают здесь с первого дня.

— Значит, так, — не меняя тона, обратилась Камолова к оставшимся. — Через полчаса на моем столе должны лежать три объяснительные по поводу вчерашнего инцидента. Подробные. Для вашей же пользы, — добавила она, бросив при этом пристальный взгляд на Катю, с самого утра прятавшую лицо за большими темными очками. — Жду вас в своем кабинете. Сначала Александр Петрович, затем Стрельникова, последняя — Проскурина. Свободны.

Продолжая старательно скрывать от любопытных глаз следы вчерашнего дорожного происшествия, Катя приподняла края наброшенного на плечи палантина, опустила голову и юркнула к рабочему месту. Достав ручку и чистый лист бумаги, она написала заглавными буквами «объяснительная» и задумалась: с чего начать?

С того, в какой обстановке прошло «эксклюзивное» интервью? Ну и что? Хороший журналист может высосать информацию из пальца, а уж тем более нет проблем, если имеется свежий пресс-релиз и в Интернете предостаточно материала. К тому же статья должна была иметь явно позитивный оттенок — получается задание для студента первого курса.

А ведь надо признать: если учесть, что Стрельникова не знала этой вводной, с задачей она справилась блестяще. Во всяком случае, поборов при чтении вполне естественное ревностно-негативное восприятие, Катя отдала ей должное и даже позавидовала: смело, свежо, не замыленно. И вот он, момент истины: сопливая стажерка умудрилась утереть нос и Проскуриной, и таким, как она, умудренным опытом журналюгам! Слишком уж хорошо все они усвоили, что можно, а чего нельзя, растеряли юношеский задор, стали чересчур осторожны, давно забыли о своем желании перевернуть мир. Выражаясь молодежным сленгом, превратились в old fashioned.

«Жалко, если девочке подрежут крылья на взлете… А вдруг ей дано стать тем, кем уже не суждено быть никому из нас? — взглядом из-за очков Катя обвела редакционное помещение. — Казалось бы, многие достигли того возраста и положения, когда можно называть вещи своими именами, а не так, как велено. Но ведь не делают этого! Одни обленились, другие боятся, третьим — фиолетово, что писать, лишь бы хорошо заплатили! Если так пойдет и дальше, то очень скоро и я буду в их числе — в тупике, из которого уже не выбраться. Если уже не попала… Надо решиться. Решиться на развод, на смену фамилии и работы, завести новых друзей-приятелей, наполнить жизнь новым смыслом! Эта бешеная гонка, эта бесконечная каждодневная писанина на корню губит творческую фантазию! Забыла, когда до стихов дело доходило, не говоря о книге, о которой мечтала столько лет… Надо сбросить с себя все, что мешает, вздохнуть свободно, подумать не о количестве сданных за месяц знаков, а о том… Где, к примеру, могло произойти знакомство главных героев? А ведь можно прямо сегодня вечером набросать первые страницы… Неожиданное знакомство в неожиданном месте… Например, на охоте…»

— Катя, простите меня, — внезапно прозвучало над ухом. — Пожалуйста.

Далеко улетев в своих фантазиях от реальной жизни, Проскурина вздрогнула и подняла голову. Рядом стояла Стрельникова. Судя по заплаканным глазам и отсутствию косметики, она уже успела вволю нареветься в туалете.

— Я не хотела. Я не думала, что так получится. Честное слово! — шмыгнула она носом. — Я старалась…

— А зачем статью скинула в папку к корректорам? Только честно?

— Хотелось, чтобы хоть кто-то еще прочитал, — чистосердечно призналась Олечка и с виноватым видом уставилась в пол. — Я не думала, что все так получится.

— В следующий раз хорошенько подумай. Объяснительную написала? — спокойно уточнила Катя.

Девушка кивнула.

— Все, как было: писала сама, по собственной инициативе, решила изложить свою точку зрения, не учитывая при этом интересы газеты, пожелания и замечания коллег.

Проскурина поморщилась.

— Что-то не так? — насторожилась Оля. — Я перепишу! Вы скажите, как надо!

— Нет, пожалуй, все верно, — после паузы согласилась она. — Ты все правильно написала. А теперь успокойся и иди к Камоловой. Потом поговорим, — недвусмысленно показала она взглядом на свой практически чистый лист.

Посмотрев вслед Стрельниковой, она вдруг улыбнулась, на секунду закрыла глаза, после короткой паузы взяла новый лист, оформила «шапку» и размашисто вывела: «Заявление».

— …Я не буду ничего читать, — не удостоив протянутый листок даже взглядом, Жоржсанд встала со стула, сложила на груди руки и подошла к окну. — Я хочу услышать хоть один веский довод и понять, почему ты провалила порученное дело. Ты, можно сказать, единственная в редакции, в ком я была уверена, как в самой себе. Именно поэтому я даже не звонила из Москвы! Ты была моей правой рукой, моей опорой. Ты, а не Атрощенко. Кому мне теперь доверять? — тяжело вздохнув, повернулась она к столу. — Внимательно тебя слушаю… Но для начала расскажи, где и когда тебя так разукрасили.

— Вчера на дороге. Подрезал один мерзавец, а потом еще и избил нас с подругой. С Леной Колесниковой (вы, наверное, слышали о ее муже-банкире). Евгения Александровна, в том, что случилось, виновата только я: ни Атрощенко, ни Стрельникова здесь ни при чем. Александр Петрович так же, как и вы, был во мне уверен, а Оля… Оля молодая, зеленая, многого пока не понимает. Оставьте ее в редакции, со временем не пожалеете. Она, несомненно, талантлива.

— Ну, прямо какая-то круговая порука у вас со Стрельниковой получается! — всплеснула руками Камолова. — Она плачет и просит за тебя, ты берешь всю вину на себя! А знаешь, пожалуй, я соглашусь с тобой. Здесь нельзя оправдаться никакими объективными причинами: тебе поручили дело, а ты его не выполнила. Выходит, наказывать я должна тебя?

— Меня, — кивнула Катя. — Поэтому, Евгения Александровна, я прошу вас это прочитать, — пододвинула она начальнице лежащий на столе лист. — Вы мудрая женщина и, надеюсь, меня поймете. Это не демарш, не обида, даже не следствие осознания своей вины. Как вам лучше объяснить?… В общем, эта история со статьей, которую написала Стрельникова…

— А как тебе ее статья? — быстро пробегая глазами написанное заявление, неожиданно спросила Камолова. — Что скажешь?

— Лишь то, что я уже никогда не смогу писать так, как она. Ну сделала я сегодня ночью эту статью, так ведь ни уму ни сердцу! Понимаете? А знаете, почему? Потому что она загнана в четко очерченные рамки. И я шагу за них не могу ступить, как бы мне этого ни хотелось. Потому что очень хорошо усвоила правила игры. А это ненормально. Я стала ориентироваться не на читателя, а на то, как отреагирует работодатель: похвалит, поругает, выпишет ли премию в конце месяца… Надоело. Прав Венечка: неинтересно, скучно! А раз скучно, значит, я сыта по горло. Знаете, кого я себе напоминаю иногда? Лошадку, которая десять лет равнодушно тянет воз по однажды очерченному кругу. Все, больше не могу и не хочу! Видно, я выработалась.

— Вот оно что, — дочитав заявление, Камолова отложила его в сторону и снова подошла к окну. — И когда ты решила, что выработалась?

— Сегодня утром. И это не сгоряча, поверьте…

— Это ты только спустя время сможешь понять — сгоряча или не сгоряча. И чем же собираешься заняться?

— Пока не думала. Сначала отремонтирую разбитую машину, разберусь вот с этим, — легонько коснулась она пальцами лейкопластыря на лице. — Но больше всего на свете хочу исполнить давнюю мечту — написать книгу. А между всем этим займусь разводом… — опустила она голову.

— Каким разводом?

— Обыкновенным. Позавчера я случайно узнала, что мой муж давно живет параллельной жизнью. Так что хочу избавить его от раздвоения личности.

— Н-да… Дела… и как ты узнала?

— В аэропорту, когда ездила на встречу с Сосновской. В соседнем секторе моего мужа встречала любовница, потом он поехал с ней на съемную квартиру. Банально. Ничего интересного.

— Выходит, в этом есть и доля моей вины. Я же настояла, чтобы ты ехала в аэропорт.

— Рано или поздно все тайное становится явным, — не согласилась Катя. — Сколько веревочке ни виться, как говорят… Так что вашей вины здесь нет.

— А теперь расскажи обо всем поподробнее, — неожиданно попросила Жоржсанд и присела напротив.

— Считаете, мне нужно выговориться? — опустила та взгляд. — Наверное, позже и потребуется, но не сейчас. Мне ни с кем не хочется об этом говорить. Хочется побыть одной, подальше от суеты. Вы уж извините. Не могу.

— Болит?

— Болит… Самое интересное, что подруги знали, но помалкивали. Вроде как оберегали. Спасибо им, конечно, только вот стоило ли? Если я не замечала никаких перемен в поведении мужа, значит… значит, сама виновата. Короче, наша семейная жизнь давно превратилась в рутину, привычку. А от вредных привычек рано или поздно приходится избавляться. Вот я и решила освободить себя и его.

— В целом знакомо, — Жоржсанд откинулась к спинке стула и пристально посмотрела ей в глаза. — Вот только не стоит себя ни в чем винить. Никто и ничто не заставит человека совершить подлость, если он сам не готов к ней в душе. Это первое… И второе: не торопись. Сначала хорошенько подумай, нужен тебе Виталик или нет, сможешь ты без него жить или же… А вдруг ты поймешь обратное — И тогда найдешь силы простить.

— Нет, Евгения Александровна, я не…

— Не спеши, — перебила ее Камолова. — Послушайся совета умудренной опытом женщины. Ты ведь не знаешь, что такое остаться одной, тем более после десяти лет замужества. Ты и не представляешь, что это за монстр такой — одиночество…