Тем временем Миклош Акли все больше становился фаворитом императора и уже начал оказывать определенное влияние на политику, сорвав не один замысле графа Штадиона каким-нибудь едким замечанием.

Однако у канцлера Штадиона были не только длинные руки, но и длинные уши. А где и они не слышали, он усиливал свой слух с помощью Шпиков. И знал он обо всем, что бы ни сказал Акли. Тексты эпиграмм Акли и его идеи, высказанные в присутствии императора, приводили канцлера в ярость, и он на раз говаривал виконту Штолену, тогдашнему начальнику венской полиции:

- Надо бы свернуть шею Дураку!

- Это только в том смысле облегчает его участь, - заметил смеясь граф Штадион, - что умереть ему придется от одной из придворных болезней.

- Но от которой из них?

- А это уж ваше дело - придумать, - закончил разговор премьер-министр, многозначительно подмигнув.

Виконт Штолен был великолепным "орудием", понимал начальника с полуслова и умел читать между строк. Слежку за Милошем Акли он поручил самому ловкому в то время детективу, знаменитому Фрицу Братту. Для ее осуществления Фриц Братт познакомился и подружился с лакеем Миклоша Акли, бывшим художником, пьяницей Михаем Грабе, однако сколько они ни старались, так ничего и не нашли в поведении Акли, что можно было бы использовать в качестве "рычага".

И они гневались: Фриц Братт на лакея Акли, виконт Штолен на Братта, граф Штадион на Штолена.

- Беспомощные неумехи! - шипел сквозь зубы канцлер. - Не знаете, как приняться за дело. Прежде всего разнюхайте, нет ли у него каких-то знакомых с белыми личиками?

Вскоре поступил ответ: знакомств с женщинами нет.

- Тогда поинтересуйтесь, нет ли каких знакомств с темными личностями.

Если нет связей со слабым полом, рассуждал граф Штадион, значит у него должны быть какие-то связи с полом сильным! А том уж один черт - сильный или слабый пол, но что-то должно же быть..

Любые такие связи - любовные, деловые - иногда опаснее вяжут человека по рукам, чем веревки.

- Поищите получше в этом направлении!

Но на спокойные поиски времени уже не было. Могущественный император Наполеон все ближе подходил со своими армиями к Вене, И в конце концов город распахнул свои ворота, а Наполеон расположился со штаб-квартирой в Шенбруне10.

Спасаясь от него, император Франц сбежал в Братиславу (к своим любимцам мадьярам)11: в трудную пору венгры всегда становились любимцами венского двора. Под ударами судьбы он тут настолько подобрел, что даже приказал министру финансов, собиравшемуся издать новые суровые указы:

- Дорогой Зичи, давайте обращаться с народами немножко помягче: в наши дни они тоже что-то значат.

О, ты добрый император! Какой же ты ласковый, если твое отеческое сердце могло так пожалеть народ!

Из Братиславы он поспешил в военный лагерь в Ратцен, где предстояло решительное сражение с французами. Разумеется и на этот раз сражение выиграл Наполеон. И император Франц тут же, в день поражения, предложил Наполеоны мир, отправив до французский лагерь герцога Лихтенштейна с соответствующим предложением и просьбой о встрече двух государей.

- Присматривайте, ваше высокопревосходительство, за шляпой! - крикнул ему вслед Акли, когда тот уже обирался отъехать на своем сером жеребце от императорского шатра.

- Почему? - спросил герцог, обернувшись и поправляя свою шляпу с перьями.

- Есть опасения, - отвечал шут, - что, отобрав по всей Европе короны, он примется теперь за шляпы.

Поездка герцога увенчалась успехом. Наполеон согласился встретиться с австрийским императором и обсудить условия мира. Эта встреча состоялась у французских аванпостов между Насилковичем и Уржицом уже на следующий день. Увидев подъезжающего Наполеона, Франц сошел с лошади, также, как и его немногочисленная свита, и затем по хрустящему под ногами снегу зашагал навстречу могущественному завоевателю.

Императоры трижды обнялись, после чего Наполеон шутливо заметил, показывая на соседнюю мельницу и хлевы:

- Вот дворцы, в которых ваше величество вынуждает меня жить уже три месяца.

- Однако вам удалось так хорошо в них повеселиться, - вежливо отвечал император Франц, - что у вас нет оснований на меня за это сердиться12.

Да Наполеон и не сердился на австрийского императора. Чего там сердиться? Он с сияющим лицом продиктовал условия мира и забрал у него пятьдесят миллиончиков контрибуции, а затем, уходя из Шенбруна, высказал пожелание осмотреть венский арсенал, откуда тоже прихватил на память две тысячи орудий и сто тысяч ружей.

Мирный договор между императорами Австрии и Франции был таким образом заключен. Но этот мир вызвал новую войну - между графом Штдионом и придворным шутом.

Фриц Братт долго не находил ничего подозрительного. Ему удалось только установить, что каждый день после полудня Акли катает в коляске по Пратеру какую-то молодую девушку, после этого ведет ее либо в кондитерскую лавку, либо на какую-нибудь комедию в театр. Поначалу он обрадовался этому открытию, но в ходе дальнейших розысков выяснил, что император знает об этом, и более того, все это происходит по его высочайшему повелению.

Однако в один прекрасный день камердинер Миклоша Акли передал ему черновик стихотворения на латинском языке, которое называлось "К Наполеону". Этот черновик был полон зачеркнутых фраз, вставок, словом, представлял стихотворение в том виде, как оно только родилось, еще в пеленках.

Лакеи придворного шута, равно как и детектив, по-латыни не понимали. Поэтому судить о достоинствах и даже содержании стихов они не могли и отнесли их начальнику полиции. Только так, на всякий случай.

Виконт Штолен с сияющим от удовольствия лицом прочитал черновик, швырнул детективу столбик завернутых в бумагу золотых и долго еще бурчал что-то себе под нос: - Кажется все же поймали мы птичку!

После выхода детектива он снова перечитал стихи, которые звучали так:

Vaticinor tibi quod navalis laurea cinget.

Tempora nec magnas spes mare destituet.

Deiciet tua gens cunctas nec Gallia victrix.

Denique frangetur litus ad Albionum.

Sors bona non mala sors lustrabit proelia quare.

Tempora te dicent quod tibi vaticinor.

/

Предсказываю тебе, что лавры, завоеванные на морях,.

украсят твое чело, и море не сокрушит твои великие надежды.

Твой народ покорит все остальные, и Галлия - победительница.

не будет посрамлена на берегах Альбиона.

Удачи, а не поражения, будут сопутствовать твоим войнам.

таким образом, - этому научит время.

Вот, что предсказываю я тебе! (лат.).

/

Начальник полиции спрятал понадежнее в бумажник стихотворение, как наиценнейший документ, и помчался с ним к канцлеру.

- Вот теперь, ваше высокопревосходительство, - задыхаясь от быстрого бега, вскричал, ворвавшись в приемную премьер-министра, Штолен, - я знаю, какая придворная хвороба прикончит нашего дружочка Акли!

- Ну и какая же? - оживленно воскликнул граф Штадион.

- Красная зараза, ваше высокопревосходительство. Красная!

В те времена под "красной заразой" понимали революционную лихорадку. Звали ее еще и так: "фебрис хунгарика" ("венгерская лихорадка"), так как симптомы ее тогда часто наблюдали в Венгрии, и даже сам вице-король Венгрии, Иожеф-надор, находился под наблюдением тайной полиции. О, это было весьма опасное заболевание, потому что кончалось оно всегда смертью. И не только для тех, кто был в самом деле болен, но даже и для тех, кто в нем только подозревался. Начальник полиции передал стихотворение графу Штадиону, тот жадно пожрал глазами бумаженцию, исписанную округлыми, как жемчужины, буковками Акли.

- Так это же измена! - вскричал канцлер. - Этот тип - самый зловредный негодяй. Вполне возможно, что он информирует Наполеона и о наших военных позициях. Арестуйте его сегодня же!

- Может быть, сначала вы доложите его императорскому величеству?

- Сделаем это после ареста. Это уже моя забота!

- Но в Бурге я не могу никого арестовать без согласия императора.

- В этом вы кажется действительно правы. Значит надо дождаться, когда господин Акли выйдет из Бурга на нейтральную территорию.

Глава III.

Миклош Акли дает аудиенции.

Будто почуяв угрожающую Ему опасность, Акли в эти дни носа не высовывал из Бурга. У него и без того было достаточно дел, чтобы не скучать, ходили слухи, что император был без ума от него. Околдовал его придворный шут, как какой-нибудь Калиостро13. Вся Вена говорила об этом, впрочем без всякого раздражения. Все же в конце концов лучше, когда императором управляет человек, прикидывающийся дураком, чем глупец, который притворяется мудрым. "Плодами мудрости мы уже сыты, по горло, - приговаривали весельчаки- венцы, - отведаем теперь плодов глупости". И они сочиняли всевозможные каламбуры, например такие: " если кто-нибудь хочет сделать карьеру при дворе, он должен сначала АКЛИматизироваться." Возможно молва и преувеличивала влияние Акли, но все равно, вера в таких случаях сильнее самого факта. И все, кто хотел добиться чего-то у императора, начинали обхаживать Акли. Нередко это были весьма высокопоставленные лица, так что квартира Акли стала своего рода министерской приемной. С утра до вечера люди беспрерывной чередой входили и выходили из нее. Об этих "аудиенциях" сам Акли, смеясь, так докладывал императору:

- Я башмак султана, который все целуют; на мне мед милости вашего величества, и мухи и осы так и липнут ко мне.

Императору нравилось, как Акли играл роль шута-протектора. Ведь это всего-навсего шутка. Человек тщеславный, который так любил любоваться собой, он не против был увидеть себя лишний раз даже и в кривом зеркале. Однажды ему пришла в голову идея установить в комнате Акли ширму, спрятавшись за которой мог бы послушать выступление своего дурака! И он отлично веселился во время этих "аудиенций".

Приходит к шуту один пожилой человек, доктор Крупинский из Граца, написавший книгу "Болезни органов грудной полости", которую он посвятил императору Францу. Теперь ученый собирался на личную аудиенцию к императору, но предварительно заглянул к Акли, которому он в свое время тоже подарил экземпляр книги, и теперь хотел попросить его: настроить его величество благожелательно.

- Его величество очень понравилась эта красивая книга, и я думаю, он милостиво примет ее в дар, - сказал Акли доктору.

- Значит он остался доволен? Радостно воскликнул ученый муж.

- Очень. Мы вместе с ним читали ее этой зимой. Исчерпывающий, хорошо сделанный труд.

- О, как я счастлив! - пролепетал добрый человек Крупинский. - Как хотелось бы, чтобы и у меня всегда перед глазами был бы какой-либо доступный всеобщему обозрению знак высочайшего одобрения.

- Гм, если я вас правильно понял, - уточнил шут, - вы, собственно говоря, хотели бы получить какой-то знак отличия?

- Именно это я имел в виду, - признался ученый, стыдливо потупив голову. - И если бы вы были так любезны и согласились в некотором роде быть человеком, который поспособствовал бы этому...

- О, господи! - воскликнул Акли, изобразив ужас на лице. - О чем вы говорите?! Загубить такой гениальный труд! Тогда я возьму свои слова обратно. Хотя я всего-навсего шут, дурак. Но император-то, он же умный человек, и он будет вынужден, скорее чем я, изменить свою благоприятную точку зрения на ваше произведение. Ну, как же это вы так, сударь?! Вы написали большую книгу о всех грудных болезнях, наиболее явственные признаки которых раньше всего бывают видны, если бросить взгляд именно на грудь. Но вы забыли при том о самой распространенной из болезней, которой, судя по всему, страдаете и сами. Нет, нет! Вы не должны ни о чем подобном даже заикаться на приеме у его императорского величества и таким образом напоминать об этом серьезном пробеле в вашей книге!

Ученый муж тотчас потерял всякое желание получать орден, и он, с печалью посмотрев на пустую петлицу своего фрака, как ошпаренный, выскочил из комнаты.

Следом за ним камердинер Грабе доложил о приходе некоего изобретателя, шляпника из города Праги по фамилии Варнинг, который изобрел куклу на пружинах. Кукла, если ее били молотком по голове, стрелкой показывала на шкале силу нанесенного удара. Нынче этот аттракцион очень популярен и распространен повсюду. За два филлера куклу почем зря колотят веселые мастеровые в Народном Пратере14, соревнуясь между собой, кто посильнее ударит ее молотком, и когда удар достигнет определенного максимума, то есть когда по силе сравняется с десятью оплеухами, зазвенит колокольчик, удостоверяя: вот нашелся крепкий малый.

В ту эпоху даже и щипцы для снятия нагара со свечей считались страшно остроумным изобретением, а уж железная голова, изобретенная Варнингом, вообще считалась за чудо, подобно шахматному автомату Кемпелена15. У изобретателей этой забавной куклы была еще и вполне определенная политическая тенденция, поскольку у первого экземпляра куклы голова была Наполеона Бонапарта. Едва шляпный мастер появился в Бурге со своим изобретением, которое он собирался преподнести императору в подарок, двор буквально забурлил. Высказывались доводы - за и против - и всевозможные догадки, как поступит австрийский император с "наполеоновской головой" - примет подарок или отклонит? При венском дворе обычно на большом огне жарят маленькие антрекоты, а большие куски мяса всегда почему-то неуклюже роняют в огонь. Ну а на сей раз, когда в Европе полыхает такой кострище?