– Чему ты улыбаешься? – недовольно спросила Люба, отступив назад. Снова уселась на диван, положив ногу на ногу. Свела соболиные брови.

– Вспомнила, как ты перед Новым годом сказала нам с Симой, что у тебя есть жених. Только теперь поняла, что ты об Алеше говорила! Каюсь, тогда вообразила этакого Добрыню Никитича, достойного твоей красоты… А это всего лишь Алеша, наш общий друг – кроткий голубь, интеллигент астенического телосложения, дитя московского смога, жертва психоанализа, поклонник авторского кино… – Алена уже не владела собой. – Он же на целую голову ниже тебя и ровно вдвое тоньше!

Люба открыла рот. Потом закрыла. Алене показалось, что Люба, как только справится с собой, непременно убьет ее – такое было у Любы лицо.

Но бывшая подруга (она же коварная предательница) и не думала этого делать. Она просто сказала тоскливо:

– Ты злая.

– Ладно, я не права… – после некоторой паузы снова заговорила Алена. Она сложила руки на груди и принялась ходить из угла в угол. – Оскорблениями тут ничего не решить. Но сейчас ты от меня чего хочешь?

– Верни мне его, – немедленно отозвалась Люба.

– Бери.

Они помолчали.

– Ты должна с ним развестись, – подумав, добавила Люба.

– Хорошо. Договорились. Дальше что?

– Но он не хочет с тобой разводиться! – закричала Люба. – Почему он передумал? Он же хотел! Он на мне собирался жениться!

– Ну уж, матушка, – это ваши проблемы… – пробормотала Алена. – Я тут ни при чем.

– Ты должна его уговорить. Ведь ты его не любишь… Ты никогда его не любила! Ты ездила с гастролями, ты была вся в музыке, в высоких сферах, а он…

– А он захотел простой женской ласки, которую нашел в твоих крепких объятиях, – опять огрызнулась Алена.

Люба жестом фокусника достала из рукава носовой платок и промокнула глаза.

– Никому нет дела до моей жизни… Разве ты не видишь, Алена, насколько я беззащитна и слаба?.. Между прочим, форма не всегда совпадает с содержанием!

Алена ничего не ответила. Ей вдруг стало до тошноты скучно, противно. До этого дня она считала Любу своим лучшим другом, надежным товарищем, землячкой, почти родной сестрой – к Симе, более позднему своему приобретению, она относилась несколько поверхностно, легко, ничего от нее особенного не требовала. Их отношения с Симой ограничивались разговорами – пустыми и такими приятными… А теперь все перевернулось с ног на голову! Или просто у Симы еще не было повода предать ее?..

– Прости меня, – угрюмо всхлипнула Люба.

Алена снова промолчала.

– Если бы ты знала, как я люблю Алешу… Когда вы поженились, я всерьез хотела умереть. Я никогда не показывала этого, но… – Люба звучно высморкалась, – …но в душе моей все эти годы царил самый настоящий ад. Каково мне было наблюдать за вами со стороны?.. И потом (не обижайся, но это правда!) – женой ты была скверной. Вечно где-то отсутствовала, вечные твои репетиции… Готовила плохо, не следила за его внешним видом…

– А ты следила? – устало спросила Алена. – Тогда я только одного не понимаю – почему он от тебя сейчас решил сбежать…

* * *

– …Перестань, – сказала Сима. – Все, не реви – тебе же еще вечером выступать перед публикой.

– Перед публикой… – пробормотала Алена. – Да они ничего не заметят, даже если я голой на сцену выскочу.

– Уж это-то они прекрасно заметят! – усмехнулась Сима. – Ну, Любка, ну, дает… От кого угодно ожидала, но только не от нее! Как она могла так с тобой поступить…

– Выходит – могла, – всхлипнула Алена, заливаясь горькими слезами у Симы на плече. – Ох, спасибо тебе, что сразу примчалась, как только я тебе позвонила. Мой брат все время повторяет – «в жизни каждой дамы трагедии и драмы»… Выходит, он прав? Смешно.

– Смешно…

– При Любке я еще держалась, а потом… – Алена махнула рукой.

– На водички.

– Спасибо… – стуча зубами о край стакана, Алена выпила воды и понемногу стала успокаиваться. – Сима…

– Что, Алена?

– Я ничего не понимаю. Почему я тогда не переживала, а сейчас вдруг взялась реветь?

Сима убрала от ее лица пряди спутавшихся волос, стряхнула пылинку с плеча.

– Ты переживала. Только выразилось это у тебя своеобразно – взяла и ушла работать в ресторан. Мазохизм в чистом виде! Перед тобой открывалась такая карьера! Весь мир был перед тобой! А ты взяла и забилась в какую-то нору…

– Нет, это я не потому… – задумчиво пробормотала Алена. – Просто мне надоело все, я не видела никакого смысла…

– Вот именно! – нетерпеливо перебила ее Сима. – Ты потеряла смысл жизни, когда рассталась с Алешей! Ты наделала кучу глупостей, но ты не ревела! А сейчас тебя отпустило – когда правда-то открылась…

– Что значит – «отпустило»?

– То и значит! Ты теперь свободна – по крайней мере, от своего прошлого. Как говорится – вопрос закрыт. Поплачь еще немножко, а потом все окончательно пройдет.

Алена смочила платок оставшейся в стакане водой, прижала его к лицу, стараясь не тереть кожу.

– Сима… Я ведь с тем мужчиной познакомилась – помнишь, тот, из парка?

– Который на Ричарда Гира похож? – всплеснула руками Сима. – Боже мой… Ты все-таки решилась к нему подойти?

– Нет… – улыбнулась Алена сквозь слезы. – Он сам ко мне пришел. Позвонил в дверь, и я открыла.

– Фантастика! – выдохнула Сима.

– Я тоже сначала так подумала… А потом выяснилось, что он здесь жил раньше, что под Новый год его охватила ностальгия и он решил снова взглянуть на родные пенаты… И вовсе он на Ричарда Гира не похож! Его зовут Роман. Роман Селетин. Работает в какой-то там строительной фирме…

– Роман с Романом… Красиво! Нет, все-таки случаются в жизни чудеса… – мечтательно произнесла Сима. – А ты из-за Алеши продолжаешь убиваться! Неужели до сих пор его любишь?

– В том-то и дело, что нет! Все прошло. Я люблю Романа. Я так его люблю… Я его просто обожаю! – Алена, раскрасневшаяся, с опухшими глазами, села на широкий подоконник и принялась болтать ногами. – Даже самой удивительно.

– Тогда тем более тебе не стоит переживать из-за Любки с Алешей. Всё, что ни делается, – к лучшему.

– Да, наверное… – снова улыбнулась Алена. Она помолчала, глядя через плечо в парк – там, в прозрачном морозном воздухе, переливалась какая-то ледяная взвесь, напоминая о близости рождественских морозов.

– И что же с Любкой? Ты простишь ее?

– Не знаю… Нет. Не хочу… Не буду об этом думать, мне противно, – покачала Алена головой, снова повернувшись к подруге. – Сима… – Она помедлила. – Это все ерунда, конечно, но наша Любовь на самом деле не способна ощутить любовь. – Алена постаралась выразиться как можно более деликатно.

– Чего? – округлила глаза Сима.

– Фригидна она – вот чего! – нетерпеливо воскликнула Алена.

– В смысле?..

– В том самом, физиологическом смысле… Я тут даже в энциклопедию залезла, в медицинскую. Там много всяких толкований, но, по-моему, у Любы так называемая аноргазмия.

– Мама дорогая… – Сима даже невольно перекрестилась. – Страсть какая! От этого не умирают?

– Нет, конечно! Ты просто вдумайся в смысл слова…

– Что?.. – Сима задумалась, а потом принялась безудержно хохотать. – А-а, это! Господи, Алена, да этим самым, по-моему, все мы, женщины, в том или ином роде страдаем… Ты что, хочешь сказать, что каждый раз, занимаясь любовью с мужчиной, испытываешь безумный восторг?..

– Дело не в этом. Люба вообще никогда ничего не испытывала, – раздельно произнесла Алена. – Она мне сама сказала.

– Ну и что? Подумаешь…

– Просто меня поражает несоответствие: такая роскошная женщина – и холодна.

– Ну и что?! – закричала Сима.

– Тогда зачем ей Алеша?!! – тоже закричала Алена. – Зачем ей понадобилось его уводить?! Она с таким же успехом могла обниматься с диванной подушкой – все равно никакого эффекта! Продолжала бы любить его на расстоянии…

Сима вздохнула. Хотела что-то сказать, но промолчала. Потом опять зашевелила губами.

– Сима!

– Я тебя поняла, – наконец произнесла та. – Ты считаешь, что наша Любка не имеет права на любовь?

– Ну, не совсем… – неуверенно пробормотала Алена.

– Ты не права. Ты не права принципиально. – Сима налила в стакан воды и залпом выпила ее. – Всякий человек имеет право, даже инвалид, даже… даже евнух! Потому что любовь – это… – Сима сморщила лицо в поисках нужных слов, – …это такая вещь, которая заключена в совершенно особенном органе. Она находится не в низу живота, не в голове, она в сердце. Даже и не в сердце! – вдруг снова повысила голос Сима. – Сердце тут ни при чем, сердце – это просто мышца… Любовь – в душе!

Алена закрыла лицо руками и опустила голову. Плечи у нее затряслись – она всеми силами старалась сдержать смех, боясь обидеть Симу.

– Я серьезно! – рассердилась Сима. – Я утверждаю, что каждый человек имеет право на любовь. Я повторяю – даже если он инвалид, даже если парализован, даже если у него вообще нет тела… даже если он мертв.

– Что?

– Да!.. – страстно произнесла Сима. – Разве те, кто любили нас, а потом ушли из жизни, не продолжают любить нас – оттуда? Душа бессмертна, и потому бессмертна и любовь. И мы тоже любим их – тех, от кого даже тени на земле не осталось.

Сима была особой романтичной и горячей – обычно она сдерживалась, но иногда из нее вырывалось это кипение эмоций, эти бушующие умозрительные страсти. Правда, дальше слов Сима не шла – в реальной жизни она вела себя крайне сдержанно.

Алене вдруг стало страшно – упоминание о загробном мире больно задело ее. Почему-то именно сейчас смерть показалась ей зловещим и беспощадным палачом, который ничего не щадил на своем пути. Алена была полна любви – и потому хотела жить.

– Симка, перестань…

– Не перестану! – горячилась подруга. – Ты думаешь, только ты имеешь право на любовь?

– Нет! Ты не поняла! Я просто не согласна с тем, что, прикрываясь любовью, люди творят всякие глупости и гадости! Бросают жен, детей, мужей и все такое прочее…

– Алена, ты должна понять Любку…

– Перестань! – закричала Алена в полный голос. – Если ты будешь продолжать защищать ее, то я…

– Ну что – «ты»?

– То я скажу тебе, что ты, моя подруга Серафима, сама в какой-то мере душевный инвалид!

– Я? – рассвирепела Сима.

– Да, ты! Ты боишься жить! Ты боишься всего! Ты так яростно защищаешь право каждого на любовь, а сама боишься ее…

Сима побледнела и замолчала.

– Симочка, прости! – моментально опомнилась Алена. – Не слушай меня… Я не в себе и потому говорю всякую чепуху. Прости, прости, прости!

Она бросилась к ней, принялась обнимать – но Сима сидела словно каменная.

– Сима…

– Ничего, все в порядке, – наконец с трудом произнесла та. – Я не сержусь на тебя. Зачем сердиться на правду…

– Сима! Я просто дура.

– Перестань, – ласково сказала Серафима, снова поправляя ее волосы. – Я действительно не сержусь. Просто ты заговорила о том, что давно меня мучает. Я ведь, Алена, на самом деле хочу измениться. Когда была жива мама, я не делала ничего такого, что могло бы ее огорчить. А теперь… Я иногда думаю – я сама мертва. Живой труп! Хоть бы раз сойти с ума, хоть бы раз влюбиться – чтобы почувствовать, что во мне течет кровь, что бьется сердце…

– Ты влюблялась… Помнишь Кукушкина? А Гоша Задоркин?

– Не смеши… – улыбнулась Сима. – Мухи дохли на лету от скуки. Ты не опаздываешь, кстати?

Алена, спохватившись, взглянула на часы:

– Ой, да, уже пора выходить!

– Я тебя подвезу.

Через полчаса они вышли из дома – Алена была тщательно запудрена, причесана, с таблеткой успокоительного в желудке, которая, растворяясь, медленно приводила ее в состояние полного безразличия… На Симе был вязаный красный колпак и темно-зеленый френч.

Они сели в Симину белую «Оку».

– Все хорошо, – сказала Алена убежденно.

– Да, просто отлично, – кивнула Сима.

Несмотря на час пик, они доехали до «Синематеки» довольно быстро – у Алены даже еще двадцать минут оказалось в запасе. Сима припарковала машину прямо перед входом, у стеклянных дверей, за которыми были видны небольшой холл и лестница «под старину», ведущая вверх.

Швейцар Лаврентий – пожилой, с необычайно благородным лицом мужчина – стоял у дверей, пряча в рукав сигарету.

– Сима, – вздохнула Алена и положила голову той на плечо. – Сима…

– Что?

– Так, просто…

В этот момент по лестнице спустился Николя и тоже закурил, отвернувшись от Лаврентия.

– Кто это? – удивленно спросила Серафима.

– Это Лаврентий, швейцар. Халатов его взял за чрезвычайно выразительное лицо, но на самом деле старик ужасный матерщинник! И пьет как лошадь, а однажды…