девушка. Она любит меня и…

- А вы... - перебила я его, - вы любите ее?

Арсений Валерьевич нахмурился.

В дверь тактично постучали.

- Арсений Валерьевич, - заглянула в комнату мама, - чайник закипел. Пойдемте

на кухню.

Учитель отвел от меня взгляд, улыбнулся.

- Спасибо, Алла Викторовна. Я, пожалуй, пойду. Завтра - мой последний день в

школе. Нужно разобраться со всеми хвостами.

Мама нахмурилась.

- Понимаю, - кивнула она без особого энтузиазма. - Я вас провожу.

Они вышли в коридор, а я упала на кровать и, уткнувшись лицом в подушку,

разрыдалась.

***

В конце января я возобновила учебу в школе. Вместо Арсения Валерьевича

литературу у нас теперь преподавала Екатерина Сергеевна - строгая, но

справедливая, прекрасно справляющаяся с нашим сумасшедшим классом. И все

же предмет этот уже не вызывал во мне столько трепета и восторга. Я училась

вдумчиво, старательно, но все чаще ловила себя на мысли, что без учителя жизнь

моя лишилась прежних красок, я практически перестала улыбаться и получать от

чего-то удовольствие. Я лишь плыла по течению, делала, что от меня требовалось -

и все. Я даже картины перестала писать, а мечта стать художницей не была столь

желанной, как раньше. Себе-то я могла признаться - без Арсения Валерьевича я не

жила - я существовала. И существование это было безрадостным, а в какие-то

моменты - даже тягостным.

Кто только не пытался вывести меня из этого состояния. Темный каждый день

искал со мной встреч, заваливал цветами и конфетами, Ромка звал прогуляться,

даже пытался устроить совместный отдых в Питере, который, как он знал, я просто

обожала. Но цветы с конфетами летели в мусорную корзину или передаривались, а

предложения Ромки неизменно отклонялись. Весело проводить время не было

настроения, да и не до этого как-то. Все мои мысли занимала учеба. Если, конечно,

я не думала об учителе, что, собственно, я запретила себе делать.

Однажды, вернувшись домой после школы, я обнаружила в своей комнате Олега -

как он там оказался, для меня до сих пор оставалось загадкой. В руках он держал

огромный букет бордовых роз.

- С чего ты взял, что я люблю розы? - спросила я вместо приветствия.

- Все женщины любят розы, - усмехнулся Олег.

Я бросила рюкзак под кровать и плюхнулась на кровать.

- Все, но не я, - бросила я резко. - Проваливай.

- Мила, я хотел извиниться...

- Принимается. А теперь проваливай.

- Я не уйду, пока не скажу тебе все, что собирался сказать.

- Ха! А мне чихать на то, что ты хочешь там сказать. Мне уроки делать нужно, -

добавила я, доставая из рюкзака дневник с тетрадками.

- Не глупи, Мила. Я знаю, тебе хреново, но...

- Ничего ты не знаешь, - прошипела я, сжимая кулаки. - Если сейчас же не

уберешься, я тебя поколочу.

- Ну и поделом мне, - склонил голову Олег. - Я заслужил это, Мила. Из-за меня ты

теперь вот на учебе зациклилась, света белого не видишь, а лучший друг совсем

свихнулся...

- Не хочу ничего слышать, - перебила я его и в подтверждение слов прикрыла уши

ладонями. - Я ничего не слышу. Ла-ла-ла... - пропела я, зажмурившись.

А в следующую секунду почувствовала, как меня схватили за плечи и легонько

встряхнули. Распахнула широко глаза и уставилась на хмурое лицо Олега - его

умоляющий взгляд заставил меня отнять руки от ушей.

- Что тебе от меня нужно? - процедила я сквозь зубы, отталкивая его от себя.

- Мила, ты нужна мне. Без тебя мне ни за что не переубедить этого упертого осла,

что любовь, настоящая взаимная любовь, дарована нам свыше. Мы просто не

имеем права этим пренебрегать.

- О, да ты романтик, Олег, - с сарказмом произнесла я. - Откуда столько иллюзий?

Ты хоть любил?

- Да, любил. И люблю. И поверь: отказываться от нее не собираюсь ни за какие

сокровища мира.

- А ради детей?

- Мила, - Олег мягко заглянул мне в глаза, - семья - это не родители и дети, это

муж и жена, мужчина и женщина. Дети - как птенцы - со временем вырастают и

улетают из гнезда, а жизнь до старости мы проживаем с человеком, которого

любим. Должны любить, - добавил он с горькой усмешкой, - иначе это не

продлится долго, понимаешь?

- А вот Арсений Валерьевич думает по-другому, - грустно улыбнулась я. - Да и с

чего ты взял, что он не любит Светлану? Любовь порой возникает из ничего. Со

временем обычная симпатия или привязанность может перерасти в сильное

чувство. Дай им время.

- А ты? Что будет с тобой?

Хороший вопрос. Без учителя моя жизнь теряла всякий смысл.

Но Олегу незачем об этом знать.

Я взяла лежащий на столике букет роз и окунула в него улыбающееся лицо,

вдохнула опьяняющий аромат. Две предательские слезы скатились по щекам,

задержавшись дрожащими росинками на лепестках роз.

- Я? Я буду счастлива, Олег. Вот увидишь!

14

Дни летели один за другим.

Я училась, зубрила, ревела - все чаще, рисовала - все реже, предавалась

воспоминаниям и зарекалась думать вообще.

Неожиданно решилась проблема с пари - оказалось, что Катька давно уже про

него забыла и вместо учителя переключила свое внимание на Темного. Я пожелала

ей успехов в этом нелегком деле и засела за учебники, попутно ломая голову над

дилеммой: уже с третьего класса я мечтала стать художницей, в десятом решила,

что буду учиться в студии Марининой и с тех пор шла к этому упорно и

целенаправленно. Но после встречи с Арсением Валерьевичем мои мечты и

ценности как-то незаметно переменились. Теперь я четко понимала, что писать

картины - это мое хобби, а будущее свое я вижу... среди детей. Да, я хотела стать

учителем. Причем преподавать я хотела именно в Детском доме или Доме ребенка.

Но о планах своих я пока помалкивала - прекрасно осознавая, какое впечатление

они произведут на Аллу Викторовну.

***

Неумолимо приближался последний звонок, а потом и выпускной не за горами.

Мама наседала с витаминами, пичкая мое тщедушное тельце овощами и

фруктами, а по вечерам выгуливала меня в парке - так как, по ее словам, от

прежней Милы остались только огромные глазищи и выпирающие ключицы, и я

попросту утону в платье, которое мы с ней купили еще в середине зимы на

выпускной вечер. Я послушно глотала какие-то огромные пилюли, лопала яблоки

с огурцами и петрушкой, а ночью допоздна засиживалась за учебниками или

думала об учителе, гадая, как он там и по-прежнему ли я для него заноза в

заднице...

***

Весна со скоростью "Красной стрелы" промчалась мимо, и незаметно пожаловало

Лето. Сочная зеленая травка слегка пожухла, сирень отцвела, а я по-прежнему

безвылазно сидела дома - не считая вечернего моциона в парке под ручку с мамой.

Наконец-то наступил долгожданный последний звонок. Школа гудела с самого

утра. Облаченная, как идиотка, в коротенькую форму и белый кружевной

передник, с бантиками на отросших волосах, я плюс ко всему еще - каким-то

непонятным образом! - дала Ромке уговорить себя станцевать с ним школьный

вальс. Ромка-то с детства танцует и имеет звание лауреата какой-то там премии, а я

кроме как идиотски топтаться на месте ничего не умею. Но Ромка кого угодно

уговорит, и я сдалась.

Ромка - надо отдать ему должное - вальсировал, как настоящий профессионал, я

же пару раз едва не свалила его с ног и вечно забывала смотреть в нужную сторону,

из-за чего Ромка чуть не заработал косоглазие, незаметно для других направляя

мой мечущийся взгляд.

Аплодисменты послужили нам наградой за все эти мучения. И все же я зареклась

в будущем танцевать с Ромкой: выставлять себя в столь невыгодном свете -

сомнительное удовольствие.

После довольно сентиментального концерта и слезливых обнимашек в конце него

все мои одноклассники разбрелись по школе - в алчном желании заполучить самое

крутое селфи, фотографируясь разве что не со скелетом в кабинете биологии. Я же

участвовать в селфи-марафоне отказалась и тихонечко прошмыгнула в кабинет

литературы.

Прошлась вдоль распахнутых настежь окон, коснулась пальцами корешков

старых потертых книг и остановилась напротив портрета Антона Павловича

Чехова. Вспомнился разговор с Арсением Валерьевичем на тему отношений Сони и

Астрова из "Дяди Вани". Я рьяно ругала доктора за то, что тот не разглядел за

ничем примечательной внешностью Сони ее красивую и добрую душу, а был

банально увлечен праздной и бездушной Еленой Андреевной.

- Мила, - терпеливо улыбнулся учитель, - давайте сначала. В чем суть данного

произведения?

- Типа терпение и труд - все перетрут? - кисло произнесла я.

- Да, вы правы, - с одобрением кивнул учитель. - А если более развернуто...

- Если честно, то мне не понятна идея этой пьесы. Окей. Труд - это хорошо, он

облагораживает и прочая-прочая. С этим я согласна. Но почему всегда любят

красавиц? Это так несправедливо!

- Понимаю вас, - как-то загадочно склонил голову учитель. - А кем вы больше

восхищаетесь: пеликаном или лебедем?

- Так нечестно, - сдвинула я брови. - У пеликана нет души, нет чувств, он

руководствуется инстинктами. А вот взять хотя бы Соню - да, она дурнушка, но

ведь она такая добрая, кроткая, трудолюбивая... И все-таки это несправедливо. Я, к

примеру, тоже не красотка. Неужели я так и умру старой девой - в наш-то век

силиконовых губ и грудей, когда на первое место ставится смазливая мордашка и

накачанные ягодицы?

- Уж вам-то, Мила, умереть старой девой не грозит, - весело улыбнулся учитель. -

За вами уже выстроилась очередь из потенциальных женихов.

- Вы о Жданове, что ли? - скривилась я. - Этот вряд ли замуж позовет. Ему

только... Ну... То есть... В общем, я не рассматриваю его, как будущего мужа.

Вернемся все-таки к Чехову. Так вы согласны с тем, что если ты красив, то перед

тобой открываются все двери? Считаете это справедливым?

- А кто говорит о справедливости, Мила? - без тени улыбки произнес Арсений

Валерьевич. На его обычно гладком лбу я заметила задумчивые складочки. - Мир в

целом несправедлив...

Он еще что-то говорил, а я даже сейчас отчетливо помнила, что в тот момент

ощутила практически тоже самое, что и Соня после разговора с Астровым:

"...Душа и сердце его все еще скрыты от меня, но отчего же я чувствую себя такою

счастливою?.. Голос его дрожит, ласкает... вот я чувствую его в воздухе... О, как это

ужасно, что я некрасива! Как ужасно! А я знаю, что я некрасива, знаю, знаю..."

/цитата из "Дяди Вани" А.П. Чехова/

А потом я вспомнила слова Арсения Валерьевича - в ту нашу последнюю встречу:

"Все эти дни, что ты болела... когда я не знал, что с тобой, и боялся самого

страшного... я вдруг осознал, насколько ты стала дорога мне... Я так боялся, что из-