Сквозь нарастающий ужас Александра вслушивалась в дикие, чудовищные угрозы, но голос безумца звучал теперь как-то глухо, словно издалека…

Бросив взгляд на окно, Александра увидела лица, плывущие в тумане. Сначала это была улыбающаяся старая айя, потом ее серьезный, мрачный отец… И последним показалось бледное лицо ее матери, умершей пятнадцать лет назад.

Неожиданно Александра вспомнила о мангусте, сидящем в корзине.

— Раджа! — позвала она в отчаянии. — Помоги! Раджа…

Но слова застряли в ее горле, а комната завертелась вокруг, и черно-серые тени замельтешили, спутываясь в клубок…

Она едва могла рассмотреть, как к ней приблизилось худощавое лицо, почти не ощутила сильных рук, сжимающих ее талию. Целую вечность смотрела она в мерцающие серебристые глаза, и их взгляд замораживал душу…

А потом она провалилась во тьму.

Бешено ругаясь, герцог Хоуксворт нахлестывал уставших, взмыленных лошадей, решив во что бы то ни стало добраться до Сифорда к рассвету. Перед ним высились Каулсдонские холмы, бледные и тихие в свете полной луны. С дикой, безрассудной силой Хоуксворт гнал упряжку через березовую рощу к дороге, не видя мерцающих серебром стволов.

«Раджа!» — выкрикнула она, прежде чем провалилась в забытье. Раджа. Хоук снова выругался. Когда-то это было их шуткой, она дразнила его, говоря, что он выглядит таким же диким и безжалостным, как индийские князья. Ну, это просто еще одно доказательство того, что вся ее история — ложь.

Как будто он нуждался в этом доказательстве…

Но, похоже, во всем, что касается этой женщины, он навсегда останется уязвимым. От этой мысли Хоуксворта пробрало холодом, и он снова стегнул лошадей.

Кучер, сидевший позади герцога, поморщился. Его светлость поймал сегодня редкостную птицу, и не Джефферсу было осуждать его… Она была порождением самого ада, эта женщина, и могла любого мужчину довести до безумия.

Но все равно это было слишком непохоже на герцога: вымещать злобу на бессловесных тварях. Да и на слугах тоже, если уж на то пошло, и именно за это Джефферс так уважал хозяина, хотя тот и был чересчур требовательным.

Дорога резко повернула на восток, и Джефферс задохнулся, когда экипаж угрожающе накренился. Но он промолчал. Он отлично знал, что лучше не высовываться в минуты, когда герцогом овладевает черная ярость.

Вздохнув, Джефферс покрепче ухватился за ремень на дверце и молча вознес к небесам молитву о том, чтобы ему довелось увидеть наступающий день.

Глава 6

Несколькими часами позже солнце, неторопливо поднявшись над серыми волнами моря, набросило светящуюся серебряную сеть на меловые холмы Сифорда и Бичи-Хед. Дальше к востоку спокойно продолжали спать Семь Сестер, и их серовато-белые обрывистые склоны окутывал мягкий предутренний туман.

У сифордского причала покачивался на волнах одинокий шлюп, на борту которого красовалось слово «Сильф». Почти одновременно с первым лучом солнца на палубе шлюпа появилась коренастая фигура человека, тут же принявшегося перебирать бухты каната в поисках потертых мест.

Конечно, это было не слишком подходящее или приятное занятие для капитана Августа Скотта. Он предпочел бы сняться с якоря и отправиться к Азорским островам или хотя бы пойти на юг, через канал, к Дьеппу.

Нахмурившись, бывалый моряк обозрел облака, клубящиеся на горизонте. Погода ухудшится, решил он, полагаясь на безошибочный инстинкт человека, тридцать лет проведшего в море. Да, и к утру ветер сменит направление, и заметно похолодает.

Пожав плечами, капитан вернулся к своему однообразному занятию. Без канатов далеко не уплывешь, это он знал слишком хорошо.

Вдали, на дороге, идущей вдоль Суссекского побережья к Брайтону, появились клубы пыли. «Какая-то карета несется во всю прыть», — подумал капитан, неодобрительно сдвинув брови. В сонной деревушке Сифорд редко появлялись гости, к тому же в такой ранний час. Ловкие пальцы капитана продолжали работу, перебирая кольца каната, нащупывая обтрепавшиеся места и заменяя их кусками новой веревки. При этом он не переставал бросать заинтересованный взгляд на северо-запад, наблюдая за все увеличивающимся облаком пыли.

Минут через десять щеголеватая карета, запряженная четверкой, свернула на пустынную дорогу, ведущую к уединенному сифордскому пирсу. Брови капитана резко взлетели вверх, когда он разглядел на дверце кареты герб герцога Хоуксворта.

«Как это похоже на герцога, — подумал капитан, — влететь в Сифорд так, словно за ним черти гонятся, и это после того, как он не был тут несколько лет… Этот человек слишком безрассуден, — так и до беды недалеко».

Отбросив старый канат, капитан пересек палубу и направился к концу причала. Что ж, у знатных людей свои причуды… но капитану Скотту заплатили достаточно хорошо, чтобы он не обращал ни малейшего внимания на выходки герцога Хоуксворта.

Карета еще не остановилась, а Джефферс уже спрыгнул на землю и бросился к лошадям, чтобы успокоить их и вообще заняться ими. Сам герцог выглядел усталым, почти изможденным, но это ничуть не помешало ему мгновенно соскочить на землю. Встретив тревожный и вопросительный взгляд Джефферса, герцог нахмурился.

— Тебе ни к чему задерживаться тут надолго, Джефферс… разгрузишься, и на этом все. Потом можешь вернуться в ту гостиницу, что мы видели за холмом. Займись лошадьми… да и сам устройся поудобнее.

Однако долгие годы службы давали Джефферсу кое-какие привилегии. И потому он продолжал вопросительно поглядывать на герцога, хотя и не решался заговорить вслух.

— Да не суетись ты, как наседка, Джефферс! — огрызнулся хмурый герцог. — Тебя все это не касается. А что до вопроса, который вертится у тебя на языке, так… ты дождешься меня в ту самую минуту, как меня увидишь, и ни одним чертовым мгновением раньше! — И после этого категорического заявления Хоуксворт повернулся, рывком распахнул дверцу кареты и исчез внутри.

Когда глаза герцога привыкли к полутьме, царившей внутри кареты, он внимательно всмотрелся в расслабленно лежащее на сафьяновых подушках тело. Ярко-рыжие волосы выскользнули из-под капюшона и беспорядочно разметались вокруг неестественно бледного лица. Одна рука, словно в жесте самозащиты, лежала поверх серой шерстяной шали, которую Хоук ночью набросил на женщину. Другая рука безвольно свисала с сиденья.

Хоук цинично подумал, что Изабель выглядит настолько невинной, что при виде ее просто невозможно поверить в развращенность этого существа. Чуть прищурившись, он наклонился и подхватил свою жену, крепко прижав ее к груди.

И в то же мгновение его окутал аромат жасмина, исходящий от ее волос и тела. Женщина негромко застонала и прижалась к Хоуку, отчего у него перехватило дыхание. Он почувствовал внезапное напряжение в паху и проклял собственную отзывчивость. «Еще одно доказательство ее власти надо мной», — гневно подумал он, борясь с охватившим его желанием.

Выругавшись себе под нос, он, держа Изабель на руках, выбрался из кареты. Увидя на пирсе ожидавшего его капитана, Хоук порадовался, что плащ, свисавший с неподвижного тела, надежно скрыл его возбуждение.

— Как видите, Скотт, неожиданный визит! — коротко сказал герцог. — Моя жена плохо себя чувствует, так что я сразу спущусь с ней в каюту. Джефферс поможет вам перенести наши вещи… впрочем, их совсем немного. Потом вы сможете заняться подготовкой запаса провизии — думаю, на неделю, не больше. А потом подготовьте расчет курса на… — Хоуксворт заколебался, но лишь на мгновение. — Пожалуй, на остров Уайт.

С этими словами он быстро прошагал мимо безучастного капитана по деревянным сходням на чуть покачивающуюся палубу шлюпа. Дойдя до спуска к каютам, обернулся и бросил на капитана жесткий, холодный взгляд.

— И вот еще что. Мы с женой не хотим, чтобы нас беспокоили — ни под каким предлогом, Скотт! Вы меня поняли? — Голос герцога был хриплым от усталости и напряжения.

Капитан молча кивнул, не меняя выражения лица, и мгновением позже башмаки Хоуксворта уже застучали по трапу, ведущему вниз. Капитан Скотт, поймав взгляд Джефферса, выразительно поднял брови, а потом подошел к кучеру, чтобы помочь тому спустить на землю корзины. И ни один из них не заметил маленькой фигурки, соскочившей с запяток и метнувшейся за груду бочонков, лежавших на берегу.

Хоуксворт, спустившись вниз, остановился перед дверью в конце узкого коридорчика. Это была, как он прекрасно знал, единственная дверь на судне, запиравшаяся на ключ. Мрачно улыбнувшись, герцог достал этот ключ из кармана и, открыв дверь, вошел внутрь.

Каюта оказалась меньше, чем ему помнилось. У одной из стен стояла узкая койка, по сторонам которой располагались маленький деревянный комод и простое кресло. Когда Хоук, будучи мальчишкой, отправлялся в различные экспедиции на этом шлюпе, каюта служила ему отличным пристанищем. А теперь, с горечью подумал герцог, он снова отправляется в плавание, но только с совершенно другими целями.

С холодной решимостью он пинком закрыл дверь и шагнул вперед, чтобы положить спящую женщину на кровать. Должно быть, подумал Хоук, он дал ей слишком много лауданума, потому что ей уже следовало проснуться. Но она все еще спала; ее густые ресницы бросали тень на бледное лицо… Она чуть повернулась и зарылась в подушку, словно ища тепла… И, не подозревая о том, какую соблазнительную картину она являет собой, женщина приоткрыла губы и слабо вздохнула.

Хоук смотрел на нее и думал о том, что сейчас он не хочет вспоминать о том, как она насмехалась над ним, как презирала его, — и еще труднее поверить в то, что она соблазнила одного из молодых конюхов, служащих в его поместье. Да, это была та самая женщина, что без стеснения рассказывала ошарашенному слуге о пикантных деталях анатомии собственного мужа и о его искусстве в любви!..

Что ж, холодно подумал герцог, теперь пришло его время. Его замысел был предельно прост. Он намеревался довести жену до крайнего возбуждения, дразнить и горячить ее до тех пор, пока она не начнет сходить с ума от желания и умолять его закончить то, что он начал. И тут он оставит ее, униженную и уязвленную, — точно так же, как она оставляла его. Но это будет лишь началом конца. Герцог почувствовал, как на лбу набухла вена; он смотрел на лежащую на кровати женщину и предвкушал грядущую схватку.

Да, за те два года, что прошли после бегства Изабель, он многому научился, возможно слишком многому, цинично подумал Хоуксворт, вспоминая некоторые из многих тел, побывавших в его объятиях. Да, он многое узнал от капризных кокеток, скучающих чужих жен, горячих киприоток — жриц любви. И ни к одной из женщин он не испытывал отвращения. Скорее наоборот. Так почему же, почему язвительный смех Изабель преследовал его бессонными ночами?..

Шлюп мерно покачивался на волнах, ветерок шевелил дамасковые занавески на распахнутом иллюминаторе. Неяркий свет падал на лицо Хоука. И глаза его были похожи на дым, когда он сбросил пропыленный сюртук и бесшумно шагнул к кровати.

Но почему-то теперь, когда час расплаты настал, герцог странным образом заколебался. Стиснув зубы, он осторожно взял руку жены, лежавшую на подушке. Но не решился дотронуться ни до золотых локонов, ни до бледной щеки… И даже смотреть боялся на пухлые алые губы, протестующе округлившиеся, когда он приподнял женщину.

Его крупные руки нащупали маленькие пуговки на спине ее платья, и Хоук в который уже раз удивленно подумал, что никак не может понять: почему она надела такое простое, даже некрасивое платье? Ведь она всегда гордилась тем, что идет нога в ногу с последними парижскими модами.

С тихим шорохом платье соскользнуло с плеч спящей женщины, и Хоук потянул его, спуская еще ниже, чтобы развязать ленты сорочки. Он отодвинул сборчатый белый лен, открывая нежную кожу. Он наслаждался зрелищем бледных безупречных плеч, а потом медленно перевел взгляд ниже, где из-под сорочки показались пышные выпуклости грудей, обещавшие ему несказанное наслаждение… Темные соски дразнили его… они чуть сжались от прикосновения прохладного влажного воздуха…

Женщина казалась более утонченной, чем Изабель, сохранившаяся в его памяти, и кожа ее была нежнее и прозрачнее, она походила на шелк, пронизанный бледно-голубыми нитями… Видимо, годы, проведенные вдали, изменили жену так же, как они изменили и его самого.

Но больше Хоуксворт не в состоянии был размышлять об этом, потому что в его чреслах снова вспыхнуло желание. Он снял платье и сорочку с расслабленного тела жены, и пальцы его двигались быстро и осторожно, словно он касался раскаленного металла. Полуприкрыв глаза, он наблюдал, как ее руки вцепились в покрывало, стискивая шерстяную ткань, а губы шевельнулись, беззвучно произнося что-то.

Когда же через несколько мгновений все ее тело открылось взгляду Хоука, он задохнулся при виде его совершенства. Да, женщина была много прекраснее, чем ему помнилось… ее талия была тоньше, бедра пышнее, а треугольник курчавых волос был чуть темнее, чем золото на голове. Хоук скривился, проклиная желание, заставившее закаменеть его мужское естество.