Колін Маккалоу - Милый ангел

Я знаю только одно: если я не привезу Фло домой, она погибнет. Просто зачахнет и будет блуждать по земле бесплотной тенью. Потому что никто не понимает, кто она на самом деле.

11 января 1961 года

Судебное разбирательство состоялось сегодня утром. Все кончено. Нас вызвали давать показания. Я проработала с шести до девяти, затем примчалась в город на такси, а когда заседание кончилось, на другом такси вернулась в больницу. Сестре Агате я объяснила, что полиция хочет допросить меня в связи с анонимными письмами, и сестра приняла это объяснение, не задавая вопросов.

Нет, мы не замечали натянутых отношений мистера Уорнера и его любовницы, миссис Дельвеккио-Шварц. Имя мужа нашей хозяйки не смогла назвать даже Пэппи. Никто из нас его ни разу не слышал. Отсутствие Чиккера и Мардж было замечено, но у полиции сложилось впечатление, что в этом деле они не замешаны. Вердикт: убийство и самоубийство. Дело закрыто. Тело миссис Дельвеккио-Шварц можно забрать и предать земле. Кремация исключена! Неужели они собираются выкапывать ее, если обнаружатся новые обстоятельства? Или для проведения новых исследований? Мы согласились.

Кто-то, может быть, даже мадам докторша, разболтал о моей связи с Дунканом – я поняла это потому, что медсестра «травмы» уже несколько раз закидывала на этот счет удочки. Но я прикидывалась дурочкой. Пусть удят рыбу сколько душе угодно – доказательств у них все равно нет.

По моей репутации в глазах сестры Агаты был нанесен еще один удар: я сообщила ей, что в пятницу вообще не смогу прийти на работу. Скончался один из родственников, объяснила я. Кажется, сестра мне не поверила.

13 января 1961 года

Теперь мне ясно, почему сомневалась сестра Агата: похороны назначены на пятницу тринадцатого. В похоронном бюро в ужасе вскинули руки, но мы с Тоби, организаторы похорон, не дрогнули. Какой день подойдет для похорон миссис Дельвеккио-Шварц лучше, чем тринадцатое, пятница? Убедить гробовщика удалось только одним способом: пообещав привести священника, хотя мы и знали, что это не понравилось бы покойнице. Видно, в нас заподозрили сатанистов – ведь мы из Кингс-Кросса. Обсудив все, мы с Тоби переглянулись и пожали плечами. Может, старушке не будет вреда, если ее похоронят по англиканским обычаям. Пыль к пыли, прах к праху и т. д. Нашему священнику, должно быть, невдомек, что рожденными от женщины бывают не только мужчины, но и сами женщины. В каком странном мире мы живем. В мире условностей – шибболетов, как выразилась Пэппи.

Худшего дня для похорон нельзя было и выбрать. На Сидней навалилась жара, к девяти утра температура поднялась выше сотни градусов, с запада дул ветер, точно прямиком прилетевший из огненной геенны. В Голубых горах горели леса, ветер приносил едкий черный дым и пепел. Все это пугало священника, убежденного, что сатана готовит пышную встречу одному из приближенных. Катафалк без приключений покинул похоронное бюро, за ним на двух больших черных «фордах» следовали скорбящие: Пэппи, Тоби, Джим и Боб, Клаус, Лернер Чусович, Джо Дуайер из «Пиккадилли». И я, конечно. Фло не привезли, хотя мы известили опеку. Мадам Фуга и мадам Токката с подругами дополнили кортеж гигантским черным «роллсом», наверное, взятым напрокат у клиента. На кладбище нас уже ждали Норм и Мерв, припарковавшие полицейскую машину в десяти ярдах, между падшим ангелом и ржавым железным крестом. Когда подкатил «роллс», первым оттуда выбрался леди Ричард с Мартином под руку – роскошный в тонкой черной чесуче и дерзком черном токе на сиреневых волосах, с тонкой вуалеткой, опущенной на лицо. Совершенство! Собрались все, кого хотела бы видеть миссис Дельвеккио-Шварц. Кроме Фло.

Мы похоронили миссис Дельвеккио-Шварц на Руквуде – самом огромном и запущенном кладбище, простирающемся на много миль посреди Западного предместья. Кладбище затянуло осокой и другой сорной травой, кое-где выросли узловатые кусты, камеди и эвкалипты разных видов, они заняли места между редкими могилами с разрушенными надгробиями, украшенными ангелами во всевозможных позах, кроме вертикальных.

Тоби, Клаус, Мерв, Джо и Мартин с кряхтеньем и стонами взвалили на плечи исполинский гроб и зашатались под его чудовищной тяжестью. Разумеется, после длительного хранения трупа в морге гроб для него пришлось заказывать свинцовый. Под возгласы «черт!» и «Господи!» гроб опустили в широкую, вырытую по особой мерке могилу. Священник застыл, разинув рот, а гробовщик переговаривался с могильщиками, которым заранее дали указание вырыть просторное последнее пристанище.

Женщины выстроились с одной стороны от гроба, мужчины с другой, ведь похороны состоялись в Австралии. Джим пристроилась к мужчинам. Мы выглядели весьма живописно: я в шокирующем розовом, Пэппи в изумрудном шелковом платье с разрезами, Боб в голубом органди, с вышивкой ришелье, леди Ричард в чесуче, хозяйки борделей в тугих черных атласах, в черных лакированных туфельках на каблуках, под густыми вуалями, как дамы из рода Виндзоров. Все мужчины где-то раздобыли галстуки (галстук Мартина имел такой странный оттенок, будто кого-то вырвало горохом и морковью), хотя всем хватило ума не надевать пиджаки. Их заменили траурные повязки на руках.

Как, должно быть, потешалась над нами хозяйка! Как только священник подошел к могиле, чтобы начать ритуал прощания, мощный порыв горячего ветра завыл, налетел, взметнул подол его одеяния и сбил с носа очки. Священник оступился и чуть не упал на гроб без цветов и венков. Мы решили, что миссис Дельвеккио-Шварц не оценит такую банальность, как цветы, тем более что ее смерть была насильственной. Ко дню похорон мы успели привыкнуть к ее ночной беготне по лестницам и взрывам хохота. Слыша их, мы только усмехались, вздыхали и снова засыпали.

Шестеро мужчин просунули ремни под гроб, приподняли его, подождали, когда гробовщик вынет перекладины, на которых несли гроб, и под новые возгласы опустили в могилу. Когда он коснулся дна ямы, я вышла вперед и бросила на крышку гроба сундук. Мы решили дать хозяйке с собой голубого тряпичного кролика, сиреневый кристалл, мраморную руку и семь хрустальных стаканов. Никто не стал бросать в могилу горсти земли, мы просто отошли, предоставив закапывать ее могильщикам, которые ошеломленно наблюдали за нами.

– Ох, спина раскалывается, – скулил Мерв.

– При жизни она была полегче, – горестно заметил Клаус.

– Ах черт! Затяжку сделала! – стонала леди Ричард.

– По крайней мере она лежит в тени. – Тоби указал на развесистое дерево.

– Памятное событие! – Джо Дуайер смахнул слезы.

Мы вернулись домой и помянули хозяйку в мансарде Тоби.

А кто похоронит Гарольда? Да какая разница!..

14 января 1961 года

Грустный выдался день. И неудивительно – после вчерашнего. Я вдруг осознала, что цепь событий неспроста сложилась так, чтобы мы похоронили миссис Дельвеккио-Шварц именно в пятницу тринадцатого. Предыдущая такая пятница пришлась на май, следующая ожидалась только в октябре. Предзнаменование вроде появления Марселины в моей жизни. Говорят, случайностей не бывает. Хотела бы я в этом убедиться.

Тоби уехал проверить, не сгорела ли его хижина возле Уэнтуорт-Фоллс, Джим и Боб умчались на «харлее», Клаус с Лернером отбыли в Боурел – кстати, Лернер был подавлен, потому что его не взяли в носильщики. Куда ему, такому тощему и слабому. Он слишком застенчив и похож на тень.

Пэппи осталась дома, поэтому мы поужинали вместе. В понедельник начинается ее испытательный срок в Винни. Слава богу, о Стоктоне она больше не вспоминает. Точнее, слава призраку миссис Дельвеккио-Шварц. Пэппи абсолютно уверена, что старуха материализовалась и поговорила с ней, хотя я в этом сомневаюсь. Да, я слышу шаги и смех, но, по-моему, их создает Фло.

– Ты уже переложила в другое место Шар и карты? – спросила Пэппи.

– Ох, забыла! Так и лежат в шкафу с «тильзитером».

– Харриет, это ей не понравится. Шаром и картами надо пользоваться, иначе они утратят силу.

И мне не осталось ничего другого, кроме как вытащить все оккультные принадлежности и разложить их на столе. Но вглядываться в Шар и раскладывать карты я наотрез отказалась.

– Я буду время от времени брать их в руки, и все, – твердо заявила я. – Она сама говорила, что это мошенничество, и все книги в ее комнате подтверждают это.

– Да, поначалу она мошенничала, – невозмутимо объяснила Пэппи. – Но со временем поняла, что у нее появилась сила. А книги она оставила потому, что просто не смогла их выбросить.

– Она по-прежнему читала их. А силой обладала не она сама, а Фло.

– Наверное, книги готовились для Фло, на будущее, – предположила Пэппи. – Даже Фло пришлось ползать до того, как она научилась ходить. Позднее книги ей пригодятся.

– Полная чепуха! Миссис Дельвеккио-Шварц прекрасно понимала, что Фло никогда не будет ни говорить, ни читать. А вся эта чертовщина с медиумами… надеюсь, ты все-таки объяснишь мне, как работали Фло с матерью.

Но Пэппи ответила, что сама не знает: она никогда не видела, как хозяйка дома принимала клиентов. И никто из клиентов ничего ей не говорил, поспешно добавила она, заметив выражение моего лица. Мы отключили телефон миссис Дельвеккио-Шварц, а когда у нас скопилось несколько писем, в которых клиенты умоляли принять их, мы пришпилили на дверь объявление о том, что хозяйка дома скончалась. Письма перестали приходить. Странно думать, что все эти богатые дамы из Пойнт-Пайпера, Воклюза, Киллара и Пимбла добивались встречи с человеком, наследников которого теперь ищет отдел опеки!

Пэппи выглядела безмятежной и отдохнувшей. Она немного пополнела, несмотря на тяжкий труд медсестры на испытательном сроке. С одной стороны, мне хотелось, чтобы она сама заговорила о ребенке или Эзре и облегчила душу, а с другой, я радовалась тому, что она оставила прошлое между адом и раем – в лимбо.

2 февраля 1961 года

Все-таки сверхъестественные силы существуют! Посмотрите последнее слово предыдущей записи, сделанной почти три недели назад. Лимбо. Вот где мы все живем – в лимбо, в преддверии ада. Прошло больше месяца со дня смерти миссис Дельвеккио-Шварц, а мы по-прежнему в неведении. Фло как будто исчезла с лица земли. Каждый день я звоню и расспрашиваю о ней, на коммутаторе в отделе опеки уже знают мой голос, но ничего определенного не сообщают. «Да, мисс Перселл, Флоренс Шварц здорова и счастлива. Нет, мисс Перселл, мы не разрешаем навещать детей, пока их будущее не решится»… Я боюсь потерять терпение, но не могу себе этого позволить. А если они записывают все мои звонки и когда-нибудь обратят их против меня? У них в арсенале уже есть моя молодость, бедность и статус незамужней женщины. Ради Фло я должна держаться любезно и вести себя как подобает. О, если бы для отдела опеки любовь значила хоть что-нибудь! Но она ничего не значит – ее нельзя увидеть, пощупать или взвесить. Я их понимаю. Разглагольствовать о любви гораздо проще, чем любить.

От мистера Хаша я узнала, что завещание пока не нашли, что в регистрационных книгах нет никаких упоминаний о рождении Флоренс Шварц и нигде не был зарегистрирован брак человека по имени Дельвеккио и по фамилии Шварц. Похоже, мистера Шварца, застенчивого еврейского джентльмена, вообще не существовало на свете. Всех его однофамильцев уже обзвонили, с каждым побеседовали. Обшарили весь Новый Южный Уэльс, но ни один Шварц не признался, что он отец Фло. Свидетельство о смерти Шварца, отца Фло, тоже не нашлось! Поговорив с Пэппи, мистер Хаш предположил, что у мистера Шварца была другая фамилия, под которой он родился, женился и умер.

Вдобавок Пэппи уезжала на два года в Сингапур, а проведи она это время в Австралии, она сумела бы пролить свет на тайну мистера Шварца. Пэппи смутно помнится, как кто-то незаметный, будто тень, и очень робкий раньше жил в комнате Гарольда, но миссис Дельвеккио, как она себя в то время называла, ни разу не упоминала о нем. Вернувшись из Сингапура, Пэппи застала дома миссис Дельвеккио-Шварц и новорожденную Фло. Все чудесатее и чудесатее. Мистер Хаш пришел в экстаз.

Наш лимбо охраняет отдел опеки, но этот сторожевой пес равнодушен и обезличен. Нам приходится платить за жилье раз в четыре недели, чеком или почтовым переводом на указанный номер. Все мы понимаем: отдел опеки просто ждет, когда удастся разобраться с запутанными делами миссис Дельвеккио-Шварц, а уж потом принять меры. В конце концов, завещание вполне может пылиться в шкафу у какого-нибудь провинциального адвоката. И мы ждем в лимбо, а над нами нависает дамоклов меч.

Удивительно, но за последние несколько недель я сблизилась с Тоби. В его жизни светлая полоса. Слава богу, хоть кому-то из нас живется хорошо! Он получил контракт на картину для отеля, нашел владельца галереи, который не насилует художников, – Тоби заверил меня, что это большая редкость – да еще какого-то агента из Канберры, который спит и видит, как бы продавать полотна австралийских живописцев за границу и получать комиссионные. Про место на заводе, доставшееся роботам, Тоби и не вспоминает. Но лучшая новость заключается в другом: за мансарду он платит всего три фунта в неделю и отказываться от нее не собирается, даже если переселится в хижину возле Уэнтуорт-Фоллс. Я все упрашиваю его показать мне этот уединенный уголок, но Тоби лишь смеется и твердит, что сначала надо оборудовать уборную с отстойником и септиком. Предусмотрительный малый. Что я ненавижу, так это выгребные ямы. Я часто слышу бурные споры о том, что такое цивилизация и культура, и у меня даже сложилось собственное определение: признаки и того, и другого – ватерклозет и горячая вода в кухне и ванной.