— Я все-таки нашел тебя, мерзопакостный лекаришка, — воскликнул неприятный гость, хватая Факса за рукав сюртука. — Теперь ты от меня не уйдешь!

Факс, извернувшись, вырвался и отпрыгнул в угол комнаты за большой письменный стол.

— Кто вы такой и что вам от меня угодно? — стараясь держать манеры, вскричал Альберт, шаря глазами по комнате и выискивая какой-нибудь предмет, которым бы можно было при случае ударить ворвавшегося громилу. Правда, громила был с холеным породистым лицом и одет с иголочки, так что с того? Может, это какая-то новая порода громил, что рядятся под приличных господ, а потом грабят порядочных людей почем зря?

— Я фёрст Адольф фон Готтлиб, — встал у противоположного конца стола громила, яростно вращая выпученными глазами, — родной брат гофмейстерины Марии Терезы фон Зальц. Знакомо вам это имя?

Факс понял, что попался. Но сдаваться он вовсе не собирался.

— А чем вы докажете, что вы — фёрст?

— Вот! — протянул фон Готтлиб через стол поросший рыжей щетиной кулак, на одном из пальцев которого был надет перстень с фамильным гербом фон Готтлибов. — Видишь?

— Это еще ни о чем не говорит, — протестующе заявил Факс. — Этот перстень вы могли найти, одолжить, украсть, наконец.

— Что?! — взревел фёрст. — Украсть?

Фон Готтлиб резко перегнулся через стол и хотел было схватить Факса, но тот вовремя отскочил в сторону.

— Ну хорошо, хорошо, — примирительно произнес он. — Допустим, вы фёрст фон Готтлиб. — Но что вам от меня-то угодно? Вы желаете таким вот бесцеремонным способом записаться ко мне на прием?

— Я желаю, чтобы вы тотчас поехали со мной в Висбаден и обвенчались с моей сестрой Марией Терезой.

— С какой стати? — вполне искренне возмутился Факс.

— И ты еще смеешь спрашивать, с какой стати? Втерся моей сестре в доверие под видом врача, обрюхатил, как последний мерзавец, опозорил на весь свет и еще спрашиваешь?

Последние слова фон Готтлиб произнес со змеиным шипом и вдруг бросился кругом стола. Но Факс был начеку и ринулся от него стрелой. Сделав вокруг стола несколько кругов, фёрст остановился, тяжело дыша. Факс занял позицию напротив.

— Вы курите? — вежливо поинтересовался Альберт.

— А твое какое дело? — с ненавистью глядя на Факса, ответил фёрст.

— Вы, верно, много курите. Оттого и одышка. И вообще привычка к табакокурению сокращает жизнь. Особенно людям нервического, вспыльчивого и желчного темперамента, как у вас.

Фон Готтлиб издал рык, запрыгнул на стол и бросился на Факса. Но юркий лекарь нырнул под стол и вновь оказался на противоположном фёрсту конце стола.

— Не ушиблись? — вежливо поинтересовался Альберт у поднимающегося с пола фона и, схватив свой пузатый саквояж из свинячьей кожи, вылетел из квартиры, успев кинуть милейшему Адольфу фон Готтлибу на прощание:

— Alles Gute! [1]

Какое-то мгновение еще слышался стук его башмаков по ступеням деревянной лестницы, но когда фёрст выбежал из квартиры, Факса простыл и след.

3

В Казани, государи вы мои, тоже имеется Врачебная управа. Не такая, конечно, как в Санкт-Петербурге, что на Большой Морской, но все же. И патент на отправление в городе врачебной практики, опять же, там получить вполне можно. Правда, не сразу. И не без приношения. Но к сему Альберт Карлович Факс, как стали его звать в России, уже попривык. А главное, здесь, в Казани, его уже не достать. Этим, братьям-фёрстам фон Готтлиб.

Правда, так же он думал, когда очутился в Санкт-Петербурге. Но до этого произошло в его жизни еще несколько событий.

Братья фон Готтлиб, Адольф и Густав, прихватили его на квартире в Аахене, куда он перебрался после бегства из Дилленбурга. Факс как ни в чем не бывало пользовал местного булочника от грудного колотья, как вдруг в его квартиру ворвались четверо молодцов, двое из которых были родными братьями гофмейстерины Марии Терезы. Старый знакомец Адольф нехорошо ухмылялся, а Густав просто-напросто засучивал рукава, чтобы немедля приступить к битью его, Альберта Факса. Еще двое здоровенных парней, тоже, как после оказалось, фёрстов, но поплоше, встали у дверей, отрезая Факсу путь к бегству. И Альберт сдался. Он приветливо кивнул братьям, дескать, хорошо, едем к вашей милейшей сестре, быстренько допользовал молочника и стал собираться в дорогу. Переодеваясь в дорожный костюм, он улучил момент и засунул магистерскую диссертацию под жилет, а остальные нужные бумаги рассовал по карманам. Выйдя из комнаты, где он переодевался, Факс взял в руки докторский саквояж и, глядя на братьев благостным взором, смиренно произнес:

— Я готов, господа.

Отъехав от Аахена миль на двадцать, Факс шибко захотел по нужде. Он крепился, силился и сучил коленями, вымучивая из себя виноватую улыбку. Наконец, не выдержал и попросил остановить.

Братья остановили карету возле небольшого придорожного перелеска. Несмотря на уговоры Альберта не сопровождать его, младшие фёрсты пошли с ним, не спуская с него глаз.

— Да куда я денусь? — искренне удивлялся Факс, поглядывая на фёрстов. — Я же оставил в карете самый лучший залог — мой докторский саквояж, без коего я как без рук.

Ему все же удалось уговорить фёрстов отойти на несколько шагов, дабы не смущать его при отправлении нужды. Прислонившись к дереву, он стал мочиться, краем глаза следя за фёрстами. Те тоже решили справить нужду, верно, впрок, чтобы меньше останавливаться в дороге. И как только зажурчали их струи, Факс пулей ринулся через перелесок и пропал. Сколь после ни искали его фёрсты, не было обнаружено даже его следов. Проклятый лекаришка словно провалился сквозь землю.

Каким образом Альберт Факс попал в Санкт-Петербург и какие кунштюки он при сем был вынужден проделать — то история особая. Однако получилось. Правда, при исполнении сих не совсем законоприлежных аллегорий исчез с его пальца дорогой перстень с брильянтами, подаренный ему английским баронетом за спасение своей задавившейся супруги, но это уже детали. Главное, Факс был далеко от братьев-фёрстов, и им было его уже не достать. Руки у них для этого коротки, да!

Руки у братьев оказались достаточной длины, чтобы достать его и в Петербурге. Когда по немецкой слободке, что еще при Петре Великом обосновалась в восточной части Васильевского острова, разнесся слух, что в Санкт-Петербург прибыли по частному делу фёрсты братья фон Готтлибы, Факс скоренько завербовался в состав китайского посольства князя Куракина в качестве врача. Вместо доктора Корнелиуса Пагеншахера, коего он уговорил уступить ему это место.

Посольство отправилось в Китай, фон Готтлибы последовали за ним. Они вот-вот должны были уже нагнать посольский караван, как Альберт Карлович исчез. Испросив себе жалованье на месяц вперед. Через две недели Факс объявился в Казани.

О, как Альберт Карлович благодарил себя, что тогда, в Аахене, догадался спрятать свою магистерскую диссертацию под жилетку, а иные нужные бумаги, в том числе и матрикул, что звался у русских формулярным списком, рассовать по карманам! Без них ему не удалось бы получить во Врачебной управе патент на отправление в Казани врачебной практики и подать прошение о предоставлении ему места профессора медицины в Императорском Казанском университете, который вот-вот должен был отделиться от гимназии и открыться как самостоятельное учебное заведение.

Купив пузатый докторский саквояж из свинячьей кожи и необходимый врачебный инструментарий и получив патент на занятие лекарской практикой, он успешно ставил пиявиц, пускал кровь, срезывал мозоли и изготовлял по собственным и одному ему известным рецептам микстуры, декокты и тинктуры, которые вскоре стали пользоваться среди казанцев немалым спросом.

Ему снова везло.

Своими микстурами и пилюлями, изготовленными из теста, сахара и лимонного сока, он излечил от ипохондрических припадков декана отделения физических и математических наук университета ординарного профессора Мартина Федоровича Бартельса и практически вернул к жизни ректора университета Иоанна Баптиста Брауна, задумавшего проверить отхожие места студентов. Ректора угораздило провалиться в яму студенческого нужника, и он едва не задохнулся насмерть от тамошних ядовитых миазмов. Конечно, когда встал вопрос о замещении ваканции профессора врачебного веществословия, фармацевтики и врачебной словесности на отделении медицины и хирургии, явственно всплыла кандидатура Альберта Карловича Факса, к тому времени уже подавшего прошение о предоставлении ему в университете профессорского места. И ему было предложено занять сию ваканцию с непременным, однако, условием наличия докторской диссертации.

— Имеется у вас опубликованная докторская диссертация? — спросил Факса Браун при личной беседе.

— Конечно, — не сморгнув глазом, ответил Альберт Карлович и посмотрел на ректора лучистым взором. — Надо только, чтобы ее прислали. Из Марбурга.

Иной человек клял бы себя почем зря за сию необдуманную ложь. Но не таковским был Альберт Карлович. Взяв свою магистерскую диссертацию и один из трудов своего учителя доктора Иоганна Фридриха Блюменбаха, Факс в две ночи состряпал себе докторскую и глубоко задумался. А где и как ее напечатать?

Решение пришло не сразу. Помогла ипохондрия профессора Мартина Бартельса. Пользуя его, Альберт Карлович узнал, что у профессора есть связи в Дерптском университете, куда тот со временем намеревался перебраться.

— А немецкая типография там имеется? — как бы между прочим, спросил Факс.

— Конечно, — ответил Бартельс. — Еще когда университет был Академией святого Густавиана.

— Да? — раздумчиво произнес Альберт Карлович. — Тогда, может быть, вы мне поможете?

Через три недели на столе ректора университета, готовящегося к его открытию и погрязшего в спешке и сутолоке приуготовляемых по сему поводу мероприятий, лежала напечатанная докторская диссертация кандидата в университетские профессора Альберта Карловича Факса, что подтверждало его докторскую степень. Препятствий для предоставления такому приятному молодому человеку, как доктор Факс, ваканционного места не оставалось, и к июлю 1814 года попечителем Казанского учебного округа его превосходительством Михаилом Александровичем Салтыковым Альберт Карлович был утвержден профессором отделения медицины и хирургии Императорского Казанского университета.

Когда новоиспеченный профессор явился на квартиру попечителя с изъявлением благодарности, то с поклоном вручил ему небольшой конверт с приглашением прибыть на торжественный акт открытия университета. Его превосходительство с удовольствием принял конверт, вскрыл его и прочел:

По повелению

Державнейшаго Великаго Государя

Александра I

Императора и Самодержца Всероссийскаго,

данному среди звука оружия и грома побед на поле брани подъятой ко благу человечества,

для защищения попранных и угнетенных прав Европейских народов и возвращения свободы и мира, имеет совершиться сего 1814 года месяца Июля 5-го дня

Торжественное открытие

Императорскаго Казанскаго Университета щедротами Монаршими учрежденного 1804 года Ноября 5-го дня и основанного 1805 года Февраля 14-го дня о чем по приказанию

Его Превосходительства г. Действительнаго

Камергера,

Казанскаго Университета и его Учебнаго Округа

Попечителя

Михаила Александровича Салтыкова извещая почетнейших О.О. Пастырей и Наставников церкви,

г. г. Военных и Гражданских Начальников и чиновников, и других покровителей и споспешествователей просвещения и всех, всякаго состояния, любителей наук и познаний,

к соучавствованию в сем торжестве здешних

Муз усерднейше просит и приглашает

Ректор сего Университета

Иван Браун медицины доктор и профессор.

Начало акта в 4 часа пополудни.

На открытии присутствовала вся городская и губернская головка. Совет университета благодарил Салтыкова, его превосходительство попечитель благодарил Совет, и все ликовали. Неделей раньше введенный в состав Совета Альберт Карлович был весел и счастлив. Две тысячи рублей годового жалованья, плюс кормовые, плюс казенная квартира — это ли не мечта изгнанника! Плюс врачебная практика, которая через месяц, после опубликования письма прапорщика Чибисова в «Казанских известиях», резко пойдет в гору и станет приносить доход в два раза больший, нежели университетское жалованье.

Жизнь налаживается, господа!

4

Что такое десять лет?