Внезапно в лицо ему повеяло запахом дыма — и добрую половину усталости как рукой сняло. Так, значит, неподалеку жилье. Трудно было отыскать крошечный домик, пользуясь более чем расплывчатым описанием Джоси Уоллен, но Эдвардом двигало отчаяние. Хотя после стольких часов пути он уже начал не на шутку сомневаться, удастся ли ему когда-нибудь отыскать желанную цель.

Въехав в рощицу у кромки воды, виконт остановил коня. За деревьями, на прогалине, стояла крытая соломой хижина, к которой притулился амбар. Рядом на полянке паслись мул и та самая лошадь, на которой Линдсей приехала в Пойнт-коттедж в тот день, когда Эдвард впервые поцеловал ее. Тот первый день…

Эдвард соскочил с седла. Невинная девушка, пришедшая к нему тогда, и по сей день оставалась столь же невинной, но теперь он знал то, о чем не мог догадываться в первый день: что она смела до безумия. Сегодня же виконт в очередной раз дал себе твердый зарок — найти способ выполнить задуманное, больше не обижая Линдсей. Стать ей таким мужем, какого она заслуживает.

Преодолевая усталость, он шагнул на крыльцо и постучал. Без сомнения, великодушная девушка приехала сюда, чтобы оказать помощь каким-то очередным беднякам. Но нельзя допускать, чтобы она снова пускалась в подобные опасные вылазки по безлюдным краям. Он сумеет завоевать ее доверие, и тогда Линдсей позволит, чтобы в дальнейшем обо всех, за кого она чувствует себя ответственной, заботился он, Эдвард, ее муж.

Прошло несколько минут. Эдвард уже поднял руку, чтобы постучаться вторично, как дверь отворилась и на пороге показалась Линдсей с маленьким ребенком на руках.

— Боже праведный, ты хоть понимаешь, как меня напугала? Девушка испуганно покачала головой и попятилась. Эдвард хотел обнять ее, но она увернулась. По щекам ее поползли слезы.

— Милая… — Он не мог видеть, как она плачет. — Я все знаю. Я не сержусь. Только тебе Не стоило сражаться с Латчеттом в одиночку.

Вдова Уоллен сидела в комнате на кресле, а у стола, накрывая к ужину, стояла еще какая-то женщина.

— Линдсей, не надо, не гляди на меня так. — Он коснулся ее руки. Девушка вздрогнула и снова отпрянула. — Мы как-нибудь сумеем обо всем позаботиться. Справедливость восторжествует. Доверься мне.

— Джоси, — сокрушенно покачала головой вдова Уоллен. — Это Джоси сказала ему.

Линдсей растерянно поглядела сперва на вдову, а потом на Эдварда.

— Вряд ли. Она ведь ни с кем не разговаривает, кроме нас с тобой, бабушка.

— Со мной она стала разговаривать, — негромко произнес виконт. — Она сказала, ты любишь меня.

— Да, — еле слышно выдохнула Линдсей. — Да, люблю. И не хочу, чтобы ты жил во лжи. Это нечестно.

Эдвард, ничего не понимая, покачал головой. Девушка плотнее прижала к себе ребенка, баюкая его на руках.

— Он был сильно болен. Лихорадка. Вот почему им пришлось послать за мной. Но он не умрет. Ему уже лучше.

— Замечательно. Линдсей…

— Джоси солгала ради моего блага. Он — мой сын. Джон мой. Ты понимаешь? Мой!

Руки Эдварда безвольно упали. Девушка от волнения, сама не замечая того, повысила голос почти до крика. Мальчуган у нее на руках проснулся и, протерев кулачком глаза, с любопытством уставился прямо на виконта. Глаза у него были серые — гранитно-серые, а волосы отливали бронзой.

— Линдсей, о чем ты?

— Это Джон, — словно оправдываясь, сказала она. — Ему скоро два, и он мой.

Холод, сковавший сердце Эдварда, вдруг сменился лихорадочным огнем. Виконт шагнул к жене. Рыжие волосы и серые глаза.

— Твой?

Девушка кивнула. Обе старшие женщины за ее спиной казались виконту бледными недвижными тенями.

— Теперь на имя Хаксли навсегда ляжет позорное пятно, да? Если кто-нибудь выяснит, что ты женился на женщине с ребенком? Преподобный Уинслоу объяснил мне, что такое рогоносец. Это тот, кто женился на женщине, у которой уже есть ребенок.

Ее путаные, сбивчивые слова звенели в голове у Эдварда, не доходя до сознания. Да, впрочем, слова были ему уже не важны.

— Никто не узнает, — глухо произнес он.

— Хорошо. Тогда оставь меня здесь и уезжай. Когда будешь в Лондоне, говори всем, что я в Девоншире. А в Девоншире говори всем, что я в Лондоне.

Огонь, бушевавший в крови у Хаксли, готов был вот-вот вырваться на свободу и испепелить все на своем пути.

— Отдай ребенка старухе, — велел он, а для вдовы Уоллен добавил: — Одно слово — хоть одно — кому-либо будет стоить тебе куда дороже, чем ты сумеешь заплатить.

Та в ужасе покачала головой.

— Скоро ты получишь от меня указания, что с ним сделать. А вы миледи, пойдемте со мной.

Девушка открыла рот, словно желая возразить, но передумала и молча отдала мальчугана второй, незнакомой Эдварду, женщине.

Чтобы не смотреть, как она надевает жакет костюма для верховой езды, молодой человек повернулся и вышел за дверь.

Он-то, дурак, считал ее невинной девушкой. Невинной? Ну разве что только на словах. Нет, он не был рогоносцем — он ведь не стал еще мужем Линдсей, когда она зачала этого ребенка, он был всего лишь круглейшим, невероятнейшим болваном.

Перед глазами его вдруг возник черный борт маленького суденышка и надпись, выведенная крупными зелеными буквами: «Линни».

Антон Поллак еще заплатит за свою роль во всей этой истории. Но сперва придется заплатить Линдсей!

Глава 22

Джон, благодарение небесам, выздоравливал, но все остальное было хуже не придумаешь. Все, чем дорожила и о чем заботилась Линдсей, лежало в развалинах.

На фоне Рубаки малютка Минни казалась совсем крошечной и жалкой. Гнедая кобылка едва ли доходила огромному вороному жеребцу до груди. Эдвард сдерживал скакуна, чтобы Линдсей не отставала от него. Девушку осаждали невеселые мысли.

Расскажет ли Эдвард Роджеру про Джона?

И что он сделает с ней самой, с Линдсей?

Спустилась ночь, а виконт так и не заговорил с ней, не сказал ни слова. Ни единого слова с тех пор, как они покинули домик няни Томас. Исподтишка поглядывая на грозного мужа, Линдсей видела вырисовывающуюся в сумраке высокую мрачную фигуру в развевающемся за спиной плаще. Эдвард глядел прямо перед собой, не удостаивая спутницу даже взглядом. Сердце девушки сжималось от боли, ей хотелось коснуться любимого, сказать ему: «Джоси не солгала. Я люблю тебя, но вынуждена продолжать свою игру — ради Уильяма, Марии и Джона».

…Нет. Уж пусть лучше думает, что Джон — сын Линдсей, а не Уильяма. Девушка до сих пор удивлялась, как нелюдимка Джоси ухитрилась объяснить Эдварду обстоятельства гибели Уильяма. Но разве можно было иначе истолковать обещание Эдварда самому разобраться с Латчеттом? Значит, он все знал! Хотя теперь, похоже, все мысли о том, что Роджер убил Уильяма, начисто вылетели у виконта из головы. Впрочем, чего еще ждать от обманутого мужа?

— Прости! — наконец воскликнула Линдсей, не в силах долее выносить молчания. — Я бы ни за что не уехала из Хаксли, если бы не узнала, что Джон болен.

Несколько минут ей казалось, что Эдвард так и не ответит. А когда он все-таки заговорил, она об этом пожалела.

— Никакого Джона не существует. — Голос виконта был резок и холоден. — Запомните это, мадам. С сегодняшнего дня его имя не должно упоминаться. Ты забудешь, что он вообще был на свете.

Линдсей задохнулась от ужаса.

— Нет! У него никого нет, кроме меня. У тебя ведь не хватит жестокости, чтобы…

— Чтобы запретить матери видеться с родным сыном? — Виконт зло усмехнулся, не поворачивая головы. — У тебя нет сына. Подумать только, а я-то, дурак, уже успел убедить себя в твоем благородстве и честности.

Линдсей не понимала, о чем это он.

— А Поллак, верно, рад-радешенек, что обвел меня вокруг пальца всеми этими разговорчиками о том, как ты щедро и благородно защищаешь несчастных обиженных арендаторов от Роджера Латчетта. Я даже хотел помочь тебе, невзирая на то, что не женское это дело — ввязываться в мужские дела. Я собирался простить тебе все твои глупые выходки. Да что там, уже простил! Вот болван!

Девушка прижала руку к груди.

— Ты говорил с Антоном? И он сказал тебе, что Роджер дурно обходится с арендаторами?

Возможно ли, что никто и не думал рассказывать Эдварду о том, что Джон — сын Уильяма? Возможно ли, что о мальчике вообще никакой речи не шло?

— Что ж, могу только поздравить тебя с завидной изобретательностью. Какой предлог для всех отлучек! Наверняка вы с Поллаком придумали это вместе на случай, если я дознаюсь о вашей связи.

Линдсей лихорадочно обдумывала ситуацию. Теперь сомнений уже не оставалось — она самым ложным образом истолковала слова Эдварда при его появлении в домике няни Томас.

— Ты собираешься рассказать об этом Роджеру? О контрабанде? И о Джоне?

Эдвард развернул коня поперек дороги, и девушка едва успела дернуть поводья Минни.

— Роджер не услышит об этом ни слова. Ни от меня, ни от тебя. Поняла?

— Да.

— И как ты умудрилась… — Глаза его угрожающе сверкали во мгле. — Как вышло, что никто не знает об этом бастарде — кроме, разумеется, Поллака?

— Джон вовсе… — Нет. Нельзя говорить ничего, что позволило бы виконту догадаться, кто настоящие родители мальчика. — Антон не знает о Джоне. И не должен узнать.

Эдвард гарцевал на коне, пока не оказался лицом к лицу с Линдсей.

— Так ты ничего не сказала отцу этого бастарда? Девушка растерянно замигала.

— Ты думаешь, будто Антон — отец Джона?

— Не думаю, а знаю. Но да, вполне возможно, ты ничего ему и не говорила. Похоже, ты вообще привыкла дурачить мужчин. И немало в этом преуспела.

Девушка была в ужасе. Если Эдвард докопается до истины, то, без сомнения, немедленно отправится прямиком к Роджеру и заявит тому, что нашелся настоящий владелец Трегониты. А Роджер ради поместья уже пошел на убийство и перед вторым не остановится. И так уже плохо, что приходится опасаться за жизнь Эдварда, но маленького Джона необходимо держать в стороне от всех этих ужасов.

— Антон не должен ничего знать, — заявила она, стараясь придать голосу твердость.

— Ха! Еще бы, миледи, даю вам слово. Ни Поллак, ни Латчетт никогда не узнают, что вы за птица.

Корчась от страха и стыда под презрительным взором мужа, Линдсей в то же время не переставала надеяться, что если Эдвард так и будет продолжать думать, будто Антон — отец Джона, то это поможет ей уберечь людей, которых она любит.

— А ты непревзойденная актриса, — вдруг ни с того ни с сего заметил виконт. — Какая потеря для сцены!

— Спасибо. — Линдсей не знала, что и сказать. Она частенько не понимала некоторых высказываний Эдварда.

— Мне бы и в голову не пришло, что ты уже дала жизнь ребенку. Что же до остального… — Он вздернул подбородок, и она разглядела, как сжались его губы. — Грех, как ты мило выражаешься. Пожалуй, не мешает побольше поговорить о твоем опыте по части греха.

Линдсей была с Марией, когда родился Джон, и до сих пор помнила ужас, испытанный ею при виде страданий милой жены ее брата, и горькую скорбь, когда Мария умерла. Она понимала, почему Эдвард решил, будто Антон — отец малыша. Брат и сестра Поллак были очень похожи — рыжие волосы, серые глаза, правильные черты лица, — и маленький Джон пошел весь в дядю. Сейчас Линдсей даже радовалась этому, потому что теперь виконт не станет доискиваться, от кого завела ребенка его жена.

Бросив робкий взгляд на мужа, бедняжка разглядела лишь неясно видневшуюся во тьме грозную тень. Мысли девушки текли своим чередом. А отчего вообще появляются дети? Неужели от поцелуев? Вот было бы хорошо. Тогда у них с Эдвардом еще может появиться ребеночек — вдруг это смягчит его сердце? Ей казалось, Эдвард любит детей. Даже на Джона сперва он смотрел ласково.

— Путь еще далек, — внезапно заявил Эдвард, вырывая поводья Минни из рук девушки и прицепляя себе на луку седла. — С этого дня я всегда сам буду вести вас, мадам… во всем.

— Хорошо, — слабо согласилась она, цепляясь за гриву Минни.

— Кроме, разумеется, тех вещей, которым мне будет отрадно поучиться у вас, миледи.

Нерадостным вышло возвращение в поместье Хаксли. Когда Эдвард в прошлый раз оставил здесь молодую жену и уехал в Лондон, миссис Джили с гордостью продемонстрировала новой госпоже приготовленную для нее спальню, где все сияло свежестью и новизной, а яркие солнечные лучи, игравшие на медово-желтых занавесках и драпировках, подчеркивали уют и удобство комнаты.

Те несколько дней, которые Линдсей провела здесь до появления бабушки Уоллен, девушка только и успевала, что радоваться окружавшей ее роскоши, ей необычайно приятно было обнаруживать все новые и новые пустячки и милые вещицы, свидетельствующие о том, что Эдвард заботится о ней. Из Лондона прибыла коляска с вещами новоиспеченной виконтессы, и не прошло и нескольких часов, как появилась местная модистка, чтобы снять с Линдсей мерки для множества самых модных и элегантных костюмов для верховой езды и платьев, более подходящих для жизни в имении, чем все городские туалеты, заказанные графиней Баллард.