В этот раз Лена стала свидетельницей разговора двух ярчайших представительниц вышеописанного класса, от которых она первое время впала в ступорное состояние, а потом с азартом профессионального востоковеда слушала, изучала эту совершенно другую вселенную.

– Ты глупа, как ребёнок! – втолковывала нарядная замужняя их родственница, продолжая, видимо, начатый до их прихода разговор с одной из соседок, интенсивно жестикулируя руками, непременно так, чтобы лишний раз продемонстрировать всё одетое золото. Около десяти браслетов зазвенели. Каждый палец блеснул невероятным по европейским меркам кольцом. Совершенно несовместимые друг с другом золотые изделия невозможно было бы увидеть даже в страшном сне в таком количестве и сочетании, но!.. Имя им «добыча»!!! И измеряется сила и ловкость добытчика в количестве дорогого товара, а не в красоте размещения его на полках своей берлоги. Нет, увольте, оставьте это малодушным европейцам, получившим в наследство развитую экономику, капиталы, гламур и этикет. Все совершенно бесполезные вещи в жизни бедуина. Добыча – это то, что в руках. А кормить чужих верблюдов, вкладывать деньги в чужую семью – бред! Чтобы племя стало сильнее – дубль бред! Сильное племя состоит из сильных, смелых и жестоких людей, а организующая и сдерживающая сила – страх. И по религиозным законам племени, если муж решил развестись, то ему достаточно трижды сказать развожусь и жена должна покинуть дом в том, в чём есть. Отсюда обилие золота и украшений. Женщина всегда во всём своём богатстве!

– У мужа должен быть пустой карман, а основной смысл сказанных тобой слов должен быть – дай! – продолжила она свою поучительную речь. – Ну, конечно, уж насколько тебе хватит мудрости прикрывай это слово другими, из серии: свет очей моих, любимый, ради детей, для тебя, что скажут люди, если увидят, что у нас этого нет?! Ты такой добрый, щедрый, лучший хозяин, замечательный муж! – и женщина улыбнулась под звон браслетов, ясно давая понять, что ей равной в мудрости нет. Это на языке современного менеджмента называется продажей себя. Ведь известно со времён Ветхого Завета, что женский язык до сих пор самое совершенное средство массовой информации. Особенно язык женщины скучающей, сидящей дома и не ведущей никакой социальной жизни. Сплетни для неё – это всё! Это жизнь, взятая взаймы и не одна, это заимствованные чувства, её нереализованные мечты, которых она стыдилась и которые теперь имеет право осуждать, скрывая зависть и трепет возбуждения. И целью этой продажи было разнести через собеседницу потенциальным невестам, что она вне конкуренции и не стоит тратить время, пытаясь попасть в список жён. Что она умна, а потому опасна, и жить в таком союзе будет не счастьем, а зубной болью. Что супруг ценит эти её достоинства, и доказательства побрякивают с каждым жестом всё отчётливее. Короче, девочки, не суйтесь! Или попадёте в ад! В ад уж, конечно, никто не стремился…

– Это мужчина! – томно продолжала она. – Его события глобальны и если у него будет всё, он непременно женится или кого-нибудь убьёт. Поэтому ты должна сделать его заботы более прозаичными и насущными! Меняй мебель, достраивай дом, ну не знаю! Рожай детей! Если у тебя уж всё есть – заболей и не выздоравливай, пока не помотаешь его по самым дорогим врачам и не купишь безумно дорогие лекарства, которые пить, кстати, не обязательно. Кто же оставит женщину, в которую столько вложил? А уж тем более, кто захочет завести себе вторую, предполагая повторные возможные траты такого масштаба? И не спеши! Умей терпеть – жди подходящего момента, ну ты же женщина! И не забывай про постель – это наше главное оружие! – закончила первая свою речь с лукавой улыбкой.

Вторая, её более молодая собеседница, которая только становилась на путь «настоящей женщины», как губка впитывала каждое её слово, уже с детства намётанным глазом определив, что половина золота поддельна и является ничем иным как совершенной бижутерией. А значит и цена тебе, дорогая, не так высока, но сейчас ты говоришь нужные мне вещи, и я без сомнений превзойду тебя!

Мамаша, решив в паузе уделить всё-таки внимание гостям, вольготно поднесла им кофе и сказала:

– Всегда было интересно познакомиться с женой месье Имада. Он у нас бывает часто и очень любит кофе, который варит Диала.

Что явилось силой, переключившей рубильник в мозгу у Инны, она не поняла и сама. Изумив переставшую уже изумляться Ленку, она отодвинула поданную ей чашку и с серьёзным лицом, глядя прямо в глаза наглой женщине, сказала:

– Спасибо, но мне в отличие от месье Имада совершенно не нравится Диалин кофе, впрочем, как и она сама. – потом, медленно и красиво встав, прошла по комнате, разглядывая всех присутствующих и продолжила: – Мне просто, как иностранке, было интересно посмотреть, в каких семьях вырастают проститутки.

В комнате тихо заохали, тётка с кофе искривилась лицом, а Инна, не отводя от неё взгляда, закончила:

– Я посмотрела! Это ужасно: и дом, и кофе, и вы все. А ты, милочка, уволена! Всего доброго! – развернулась и пошла к выходу, только перед дверью вспомнив про сидящую с открытым ртом подругу. – Лен, ты останешься?

– С ума сошла?! – Ленка побежала за ней в машину, боясь быть поколоченной этой стаей, не ожидавшей такого позора.

В машине Инна разразилась громким смехом, потом начала стучать по рулю с криком:

– Я дура! Дура! – и опять смеялась.

Ленка молчала, боясь, что путь их с таким состоянием водителя будет недолгим. И только когда они подъехали и остановились у Инниного дома, спросила:

– Инн, а что это всё сейчас было? Ты специально так задумала?

– Ленка, я, наверное, была в тихом помешательстве, я правда захотела стать ей! А потом, когда её ужасная мать сказала про Имада, я почувствовала… – она замолчала на секунду. – Только не подумай, что я совсем свихнулась, но я почувствовала, как покойная бабушка Аревик влепила мне пощёчину. Понимаешь? Я как будто проснулась и увидела эту помойку… Лен, я ухожу из дома!

– Инна! Это невозможно! В течение этого утра ты то борешься за него и хочешь стать похожей на эту дуру, то уходишь из дома! Да успокойся ты, наконец! – ругалась Лена, бежавшая за ней по подъезду и желающая предотвратить её очередное безумное предприятие.

– Хорошо, только скажи мне, как?! – сказала Инна, резко останавливаясь. – Как Лена? Дыхательной гимнастикой позаниматься, когда дышать нечем? А? Или помедитировать? Так моё сознание уже и так покинуло моё тело, разве незаметно? – Она села на ступеньки и Лена примостилась рядом.

– Ты видишь, как твоя свекровь за тебя переживает? Мне её жалко, Инна. Не делай громких заявлений. Хорошо? Пошли, посидим с ней спокойно, всё обсудим. Только не выливай на неё сразу всю правду-матку. Посоветуемся.

– Да, но я сначала в душ, отмыться от всего.

Анжела угощала их вкусным завтраком, приготовленным на скорую руку, пока невестка принимала душ, а её подруга полушёпотом вкратце пересказывала, как было дело. Инна, правда, только полизала вилку, а Лена уплетала за обе щеки ароматный омлет с сыром моцарелла и ветчиной.

Настюша сидела на коленях у мамы, ухватившись руками за рубашку и боясь отпустить её от себя после почти суточного отсутствия, да Инна и сама соскучилась по ней безумно.

– Анжела Михайловна, мне нужна ваша помощь. – сказала она, когда Ленка, доев свой и её омлет, наконец предложила Рене угостить их чаем.

– Всё что угодно, Инночка! Всё что угодно! – свекровь, видя её опять с дочкой на руках, счастливую и вменяемую была готова на всё, чтобы не вернуться опять во вчерашний ад.

– Нам с Имадом надо разъехаться на время. Вы же видите, в каком я состоянии. Пока его нет, пока я с вами и с Леной, я могу как-то жить, но когда появляется он, я схожу с ума.

– Инна, подумай! Это неправильно! Боец, покидающий поле боя, никогда не выигрывает битвы.

– Вы поймите, я не хочу жить там, где на месте любви осталось только поле боя. Ваш сын хороший, правда, но случилось так, что он меня разлюбил. Так бывает.

– Я не думаю, что ты права. – грустно сказала свекровь. – Не всё можно разделить на чёрное и белое, есть ещё полутона. Жизнь сложная, Инночка.

– Всё-таки, похоже, что я права. И та депрессия его, не что иное, как мучение рядом со мной. Он любит её. Имеет право. А я имею право не быть свидетелем их любви.

– Может, он приедет и поговорим все вместе?

Как будто услышав её слова, двери распахнулись, и на пороге появился Имад.

– Инна! Зачем ты ходила к ней и наговорила гадостей? Что это за цирк? Так нельзя поступать с людьми!

Инна подняла на него тяжёлый взгляд, потом перевела на Анжелу:

– Ну это, в общем, то, о чём я говорила. – встала и вышла из кухни, а через минуту вернулась, но уже без Насти и попросила всех выйти, оставив её с Имадом.

Он сидел, как грозовая туча.

– Это немыслимо, ты ненормальная! С утра ты хвалишь человека и напрашиваешься к нему на кофе, а потом оскорбляешь её на глазах у соседей, ещё и увольняешь!

Инна, похудевшая и подурневшая за эти несколько дней, смотрела на него горящими глазами, которые были красноречивее всех слов. Имаду стало неуютно.

– Инна, ты можешь мне что-нибудь объяснить?

– Да. – сказал она, продолжая смотреть пристально, но уже с усмешкой.

– Ну, так будь любезна…

– Буду. Мой муж изменил мне с секретаршей.

– Не говори глупости! У нас ничего не было.

– Хорошо. Тогда так: мой муж полюбил секретаршу.

– Что ты несёшь? У нас ничего не было.

– А, именно поэтому, наверное, женатый мужчина с двумя детьми, имеющий массу дел, приходит домой и с подробного рассказа секретарши клиники его жены устраивает дома погром? Просто всем мужьям очень важно, чтобы секретарши их жен были счастливы? Да? Имад, а какое право она имеет звонить тебе и беспокоить занятого человека своими бреднями? Ведь ты же ненавидишь сплетни, бабские разборки, да?

– Но это просто по-человечески… – немного растерялся он.

– Я ухожу от тебя! – спокойно заявила Инна. – И, чтобы не огорчать больше вас, попрошу тебя дать мне два дня на спокойные сборы. Через три дня самолёт, я позвоню папе, он меня встретит. В клинику я больше не пойду, поэтому как и с кем ты хочешь там работать, решай сам. Не трогай меня больше и не говори со мной.

– Инна, ты что?! А как же дети?

– Как и раньше, будут жить со мной и изредка видеть тебя.

– Ты с ума сошла! За три дня разрушить всё, что было!

– Нет, не за три дня. Ты давно разрушал всё, а я ничего не замечала. У меня были мои дети, мой муж, мой дом. А у тебя твоё одиночество. Каждый выбрал своё счастье.

– Ты неправа! Ничего не было! Инна, так нельзя, мне дорога моя семья, я не хочу вас потерять!

– Имад, у тебя сын подросток, очень интересный, умный мальчик, который может увлечь беседой на час. У тебя нежная маленькая дочь, просто ангел, жена, с которой ты не знал проблем, уютный дом. Из всей этой сокровищницы, ты выбрал своё одиночество, высосанное из пальца, и носился с ним, как с писаной торбой. А там, где твоё сокровище, там и твоё сердце. Оно не с нами. Дальше будет только хуже. Теперь вам никто не будет мешать.

– Да что ты там будешь делать?! Одна, с двумя детьми?!

– Жить.

– Инна, не дури! Давай успокоимся!

– Всё, это вопрос решённый. Моим детям нужна здоровая и психически нормальная мать, раз уж отец выбрал одиночество. А тут я свихнусь окончательно.

Она пошла в комнату. Упала на кровать и с чувством невероятного облегчения, дотянувшись до телефона, набрала номер отца.

– Конечно, приезжай! Жду тебя! – сказал он дочери, выслушав её скомканный рассказ и сразу же перенабрал Ахмеду.

– Что случилось у детей? Почему Инна уезжает?

Ошарашенный Ахмед, конечно же, сразу позвонил Анжеле. Но та была настолько убита всем происходящим, что сказала только:

– Приезжай, может, ты поможешь.

– Анжела, я в отношениях, как слон в посудной лавке. Я всё испорчу.

– Да нечего тут уже портить. Хуже уже не будет.

Ахмед приехал в тот же вечер. Долго говорил с Имадом, пока Инна поковала чемоданы и ездила заказывать билеты. Потом пытался поговорить с ней. Но она, осунувшаяся, высохшая и постоянно курящая, попросила его не мучать её, тем более что всем всё известно и ничего нового она не скажет. Она была вежлива, относительно спокойна, но настолько слаба, что было невозможно давить на неё. Никита, которому сказали, что они едут в отпуск к дедушке Георгию, всё понимал и очень переживал. Имад, резко попрощавшись с любовью к одиночеству, старался успокоить его, убеждая, что это, и правда, всего лишь отпуск, и забирал у всех Настю, пытаясь как можно дольше подержать её на руках до отъезда.