Ниночка всё же вынудила Инну поговорить, весь следующий день не отходя, следуя за ней по пятам. Инна сдалась и пригласила любимую тётушку прогуляться в город подальше от семьи, чтобы все не вовлеклись в разговор. Они прошли по старому городу, наполненному неаккуратными плотно прилегающими друг к другу квадратными домами с небольшими прикрытыми ставнями или шторами снаружи, чтобы скрыть от посторонних глаз находящихся в домах женщин. Улочки, переполненные в этот час различными тележками с товаром, женщинами в чадрах, оставляющих открытыми только их лица и их нарядными детьми, важно шествующими рядом с мужьями. Потом вышли к кварталу с многоэтажными постройками красивого дизайна, имеющими архитектурное расположение, с дорогими автомобилями на примыкающих к ним парковках и по-европейски модно одетыми людьми. Именно там они зашли в кафе, заказали кальян с кофе и в приятной прохладе кондиционеров упали в плетеные кресла.

– Инночка, ты решила меня уморить такими прогулками по жаре? Почему мы не поехали на машине?

– Не знаю, теть Нин. Мне последнее время хочется выйти из своей благополучной капсулы и жить как все.

– Девочка моя, я уже почти всё знаю, но мне важно услышать всё от тебя. Что ты собираешься делать сейчас?

– Я не знаю. Правда. Я сейчас ничего не могу решать, меня как будто нет. Просто нет. Я одно знаю, что я не смогу с ним жить. Ниночка! Я старалась изо всех сил быть самой лучшей для него! И что? Он даже такую меня разлюбил! Больше я не буду ни стараться, ни пытаться. Всё бессмысленно…

– Девочка моя, разводиться нельзя! Это грех большой – семью разбивать. И измены-то, как таковой не было. Одни эмоции с твоей стороны.

– Ниночка, ты меня успокаиваешь. Ведь всё же очевидно!

– Глупости, ничего не очевидно. Да такая, как эта Диала только одной мыслью живёт – продать себя подороже! Она в жизни не пойдет на близость из-за любви, и не потеряет девственность, упав в цене. Ей все эти чувства наши и переживания смешны! Окрутила твоего, а он и сам не понял. Имад же добрый! Просто добрый и внимательный по натуре.

– Не говори мне про его натуру! Мне вообще неприятно ни думать, ни говорить о нём!

– Инночка, прости, но буду! Ты ведь лучшего не найдешь! Вспомни вашу жизнь совместную, неужели ни о чём жалеть не будешь?

– Он сейчас совсем другой! Чужой! Он очень изменился.

– Это временно. Ты думаешь, ему легко? Если его переживания отличны от твоих, то это не значит, что они менее значимые.

– Ниночка, я понимаю уже, что мы оба виноваты. Но я не знаю, что делать. Как жить дальше?!

– А нормально так себе и жить! – весело заключила Нина. – Желательно ещё и с удовольствием. О разводе забудь! Если не передумаешь, вернемся к этой теме через год. А сейчас забудь!

Но к этой теме возвращаться не пришлось. Родители, сделав свое дело, остановив резкое крушение семьи, погостили ещё с недельку и разъехались, не с легким сердцем, но с чётким пониманием того, что пальцы со спускового крючка убраны, а вот сложить оружие или возобновить войну – решать их детям самим.

Инна с Имадом страдали в равной степени. Она от страха перед будущим, от того, что перестала быть любимой, уже не называя произошедшее громким словом «измена». Он от того, что стараясь всегда жить бережно и порядочно по отношению к другим, теперь стал для своей жены обычным мужиком, ходящим налево. Он злился на неё за такое о себе мнение, и злился на себя, с неприятием вспоминая эту пошлую и комическую сцену, ставшую началом их семейного раздора. А не теряющая надежды заполучить его в мужья Диала, атакующая его своими звонками и смс-ками круглые сутки, просто приводила его в бешенство.

Инна, конечно же, сменив секретаршу, начала работать без удовольствия, ибо её травмированная душа была неспособна на данный момент испытывать удовольствие от чего бы то ни было, но достаточно заинтересованно. Отработав пару месяцев, она, в очередной раз вернувшись домой, поняла, что ни когда-то любимое дело, ни усталость не могут сделать её более терпимой и равнодушной к сложившейся ситуации. И каждый раз переступая порог дома, по молчаливому согласию супругов условно поделённого на две половины, чтобы как можно меньше встречаться, она невольно сжималась от напряжения и какого-то, ставшего уже привычным, панического беспокойства. Дом, как бы обидевшись на хозяев, стал грустным и неуютным. Никто не зажигал маленькие лампочки, затейливо освещающие коридор, исчез запах вкусной еды, ежевечерний атрибут их семейных посиделок, даже дети вели себя настолько тихо и послушно, что хотелось плакать от неживой тишины в комнатах. Через месяц начнутся уроки в школе и так и будет продолжаться их унылая жизнь, если не разорвать хоть ненадолго этот круг.

– Никита, передай папе, что мы с вами на неделю поедем к бабушке Анжеле отдохнуть на море. – приняв решение, сообщила она сыну.

– Так давай с папой, может? – заранее понимая обречённость просьбы, всё-таки попытался сын.

– Нет. – мягко ответила Инна, не желая вступать в объяснения причин.

Они уехали. Море, бабушкина забота и простая радость обычной семейной жизни, как душевный старый черно-белый фильм незаметно сделали своё дело. Она стала спокойнее, в её жизнь вернулись краски и пугало только одно – возвращение домой, опять в эти тихие мучения. Однако ехать было необходимо: Лена собирала всех подруг на юбилей – своё тридцатипятилетие. Затянув отъезд до последнего, они так и прибыли с корабля на бал.

Юбилей, правда, получился очень своеобразный. За столом их было трое: Наташа, Инна и сама юбилярша, единственная из всех пребывающая в приподнятом настроении.

Наташа, с опухшими от постоянных слёз глазами и подобием улыбки на лице, своими рассказами о предстоящей женитьбе мужа и полном жизненном тупике исправила Ленкину весёлость на грусть, к которой незамедлительно присоединилась и Инна. Дальше были слёзы, русские песни, задушевные разговоры, короче, всё кроме поздравлений. Опомнившись, правда, под конец ужина пытались хлюпая носами исправить это недоразумение, но получилось как-то совсем не торжественно.

В одиннадцатом часу Инна с детьми и сумками поднималась по лестнице к своей, нелюбимой в последнее время, квартире, и услышала громкий разговор, доносившийся от их двери. Распознав знакомые голоса, она остановилась, приложив палец к губам, дети тоже послушно замерли.

– Месье Имад! Почему Вы меня не впускаете? Если я заглянула к вам на кофе, что в этом такого? Тем более, что мадам Инна в отъезде. Почему вы так грубы со мной и на звонки не отвечаете! Я думала, что я почти ваша невеста!

– Диала, я тебя умоляю! Что за глупости?! Какая невеста?! Я не хочу лишний раз нагрубить тебе, поэтому давай прекратим этот разговор! Уходи!

– Вы бывали в моём доме! Это же не просто так! Что вам про меня наговорила эта стареющая дура, ваша жена?! Она завидует нам!

– Кому нам? Тебе надо к психиатру! Если я подвёз тебя пару раз домой и согласился на просьбу твоей матери зайти на чашечку кофе – это значит, я обещал на тебе жениться?! Ты ненормальная! И не смей оскорблять мою жену! Эта моя единственная любимая женщина на всю жизнь, ты поняла?

Окрылённая этими словами Инна рванула вверх по лестнице. Её появление на площадке вызвало смятение у Имада, испугавшегося очередного недоразумения, и придало ещё больше наглости Диале, которой уже нечего было терять. Она повернулась и фыркнула:

– О! Легка на помине! Что ты на меня наговариваешь… – резкая и звонкая оплеуха прервала её пламенную речь. Она схватилась за щёку, с оторопевшим взглядом попыталась что-то сказать, но тут же получила вторую и совсем не зная, как на это реагировать, бегом пустилась с лестницы под звонкие присвистывания Никиты.

– Ну, мать, ты даёшь! – только и сказал Имад, уже ожидая очередного скандала.

Но его не последовало. Инна улыбнулась.

– И так будет с каждой! – спокойно сказала она и гордая и счастливая прошествовала в комнату.

Впервые за последние несколько месяцев в этот вечер в доме запахло жареным на углях мясом и исчезли надоевшие всем границы. И так бережно впоследствии все стали относиться ко вновь обретённому счастью, что даже мельком не упоминали об этой неприятной истории.


Лето 2006

– Ну, что тут скажешь! – грустно заявила Лена. – Я, конечно, Сонечке тихонько в школе от мамы письма передаю, но там дома такая идёт пропаганда против Наташки, ужас! Девочка любить её боится, будто что-то позорное делает.

– Наверное, Зейнаб старается. – огорчённо вздохнула Инна. – Не нарадуется, что от соперницы избавилась.

– Нет, Инна, нормальная она тётка! Правда! Это Валид старается, а она, наоборот, Соньку жалеет, в комнате ей фотографии мамы расставила.

– А если такая хорошая, то зачем в чужую семью влезла? – не сдавалась Инна, вылезая из-под пледа и зажигая погасшую от лёгкого ветерка настольную свечу. На веранде было прохладно, шли последние дни перед июльской жарой, когда спасают только кондиционеры. Дети спят, мужья поехали играть в бильярд и они в приятном полумраке коротали вдвоём этот чудесный вечер.

– Ты не понимаешь, у них семья религиозная! Там по принципу «без меня меня женили» замуж отдают. Да и ей уже двадцать семь лет, засиделась в девках по местным меркам, так и стирала бы да убирала всю жизнь за братьями и их детьми. А тут хоть какая-то возможность своим детям порадоваться. Она сама очень мирная. Я сколько передачи ношу Сонечке от Наташи, когда Валида нет, так она всё сетует, что Наташа в такую историю попала. Говорит, вот осталась бы, так они бы и жили душа в душу и со временем подружились.

– Ещё чего! – фыркнула Инна.

– Да это по доброте!

– Не верю я в их доброту!

– Инн, ну что после той шалавы всех под одну гребёнку теперь?! Ты не права!

– Ты мне лучше про Наташку расскажи. Что нового?

– Работает. Живёт с мамой в своей квартирке и по Соньке умирает. Она приехать хочет. Я тут узнала через Зейнаб, что Валид внёс Соньку в списки невыездных, но с Натальей развод не оформлял, значит, она въехать сможет. Как думаешь, где её поселим?

– Не знаю! Но ни у тебя, ни у меня нельзя. Начнут воевать семьями из-за того, что мы в чужие дела влезли. Мы, иностранки, как бы имеем право свою соотечественницу поддерживать, а мужей нельзя вмешивать. Они тут свои и к ним претензии другие.

– Значит надо ей отель снять, где-то подальше отсюда…

– За городом маленький отельчик, ну, за кольцевой дорогой сразу. Знаешь?

– Да, это, пожалуй, то, что нужно.

– Завтра и займёмся.

Они всё организовали. Всё, что планировали и даже больше. Был снят отель, заказаны билеты и даже переговорено с Зейнаб, которая разрешила в отсутствии Валида приходить Наташе навещать Соньку.

Наташа прилетела десятого июля, тайно. В отель без проблем добралась на такси, где её ждали подруги, скрывавшие от всех, даже от своих мужей её приезд. Они привезли достаточное на первое время количество продуктов, чтобы она не светилась в городе, посещая супермаркеты, и всё прочее, необходимое для комфорта спешно приехавшей женщине. Лена приобрела на своё имя телефонную карточку и старый мобильный телефон, чтобы иметь возможность постоянно поддерживать связь. И самое главное, в первый же день удалось отвезти её к дочери.

Только разгрузив чемоданы, девяносто процентов содержимого которых были подарки для Сонечки, пирожки и сладости, упакованные в фольгу от истосковавшейся бабушки и подарки для маленького сына Зейнаб, Наташа упаковала сумку с гостинцами и отправилась в новый дом бывшего мужа. Зейнаб, волновавшаяся не меньше самой Натальи, ждала около отеля. По её мнению, только она сама могла провезти гостью незамеченной в квартал, где в плотно прилегающих друг к другу домах жила вся многочисленная семья Валида. Во дворах играли их дети, а на балконах и улицах восседали пожилые мужчины, праздно курящие кальян или ведущие жаркие споры за чашечкой кофе, от цепких глаз которых не ускользало ни одно, даже мельчайшее событие, произошедшее в семье. Да и женщины в своём замкнутом мире давно научились заниматься хозяйством, не отвлекаясь от любопытной жизни, кипевшей вокруг. Так что даже кот новой масти, проскользнувший в подворотню, был бы просканирован местными жителями, живо и красочно описан и приукрашен до породы бенгальского тигра. Что уж говорить о неизвестной машине, въехавшей в их маленький квартал, из которой бы вышла, пусть даже переодетая до неузнаваемости Наталья? Женщины не смогут удержаться и обязательно раз «дцать» зайдут за сахаром или ещё чем-то, а то и просто познакомиться с гостьей на правах родственниц. И кто-то точно узнает Наталью, несмотря на то, что та, готовясь к приезду, радикально изменила свой облик. Похудев от горя на пятнадцать килограммов и потеряв от этого стать и осанку, перекрасив свежепостриженное каре в иссиня чёрный цвет она превратилась из пышной славяночки в немолодую уставшую арабскую женщину, особенно когда Зейнаб одела на неё чадру с вуалью, закрывающей лицо. Перед тем как усадить гостью в машину, Зейнаб ещё раз с волнением осмотрела Наталью.