– Возьми ещё затемнённые очки для зрения, я не знаю сколько тут диоптрий, взяла у папы. Думала затемнённые от солнца, но тогда будет подозрительно и начнут болтать. – она взглянула на уродливые очки, изменившие до неузнаваемости лицо Наташи, поправила дрожащими руками складки на одежде. – Так, наверное, хорошо. Некрасивая женщина в чадре им вряд ли станет интересна, никто и внимания не обратит. А если что – ты моя троюродная тётя по маме. И, пожалуйста, Натали, измени голос, если с тобой кто заговорит, тебя хорошо знают – ты же столько лет жила с Валидом.

– Зейнаб, я не совсем понимаю, зачем ты это всё для меня делаешь, рискуя своей жизнью? И если честно, боюсь, что ты меня сейчас отвезёшь и отдашь Валиду, чтобы избавиться окончательно. Тебе-то это зачем?! – не в силах сдерживать свой страх, спросила Наташа. Зейнаб повернулась к ней, посмотрела уставшими глазами сорокалетней женщины, выдававшими её непростую судьбу несмотря на молодость.

– Натали, мой папа выгнал маму, заподозрив в измене, которой не было и оставил меня и моих сестёр без матери. Потом быстро женился на другой женщине, взявшей на себя хозяйство и заботу о нас. Она была хитрая и когда у неё появились дети, мы втроём стали людьми второго сорта. Зная вспыльчивый характер отца, она в любой проблеме выставляла нас виноватыми, подчёркивая, что дети гулящей женщины не могут быть порядочными. В конце концов, и он стал видеть только своих новых сыновей, совершенно отвернувшись от нас. А она разносила о нас грязные сплетни по всем родственникам и знакомым, готовя из нас бесплатную прислугу для их будущих детей. Одна моя сестра убежала, когда я была ещё маленькой. А я смирилась с тем, что если мне и суждено выйти замуж, то за старика, чтобы за ним ухаживать или второй женой, в лучшем случае. Но тёти Валида и сёстры моего отца очень жалели меня и любили, хоть и не могли справиться с моей злобной мачехой. Поэтому, когда он сказал, что хочет жениться, уговорили его взять меня, поручились за меня. Он молод, красив, успешен, и они не упустили шанс устроить мою судьбу. А я, Натали, никогда не смогу никого полюбить после предательства отца, хоть и буду Валиду из благодарности самой верной и преданной женой. Но я знаю одно, что для ребёнка жизнь без мамы – это ад. Я люблю Софи как родную, но она любит и ждёт только тебя. Поэтому не бойся, я никогда не причиню вам боль.

Они незаметно, без особого интереса со стороны родственников, приехали домой, где их ждала, сгорая от нетерпения, Софи. Она не узнала маму, пока та не скинула маскирующее облачение, а потом бросилась к ней на шею, прилипнув каждым сантиметром своего детского тельца к Наташе. Зейнаб удалилась из комнаты, оставив их наедине, и появилась только через полтора часа, предложив выпить чай, перед тем как отправиться в обратную дорогу. Они славно пили чай, Софи показывала Наташе маленького братика, Зейнаб восхищалась подарками, привезёнными из далёкой России. И если бы не скорое возвращение супруга, не отпустила бы Наталью никуда, оставив жить у себя вместо отеля. Они спланировали план визитов, которые можно будет осуществлять через день, согласно графику работы отца их детей и за предстоящие две недели им удастся к обоюдному удовольствию провести вместе шесть дней. Так и разъехались, счастливые и воодушевлённые.

Наталья, вернувшись в отель, отзвонилась подругам, те спешно приехали и, внимательно выслушав её рассказ, Лена со слезами, Инна со скептической улыбкой, поужинали и уложили уставшую и счастливую мамашу спать. День десятого июля принёс ей много впечатлений и открытий, подарил надежду и радость.


А двенадцатого июля началась война. Страшная война 2006 года, сорвавшая все планы, разрушившая много судеб и унёсшая сотни человеческих жизней.

Скрываясь от бомбёжек, к Инне с Имадом приехали родители и настояли на их временном переезде в Сирию. После пережитых бессонных ночей под постоянным патрулированием беспилотных израильских самолётов, издающих комариное пищание, после внезапных бомбардировок и листовок на дорогах о том, что перемещаться разрешается до пяти часов вечера, а потом любое транспортное средство на дорогах будет уничтожаться, оставаться в стране, сохранив психическое здоровье, было невозможно.

Лена с супругом тоже собирались уехать с ними.

А Наташа, попав из огня да в полымя, сидела в отеле, совершенно не представляя, что ей теперь делать. Зейнаб не звонила, находясь, наверное, постоянно в кругу семьи, испуганной и сплотившейся перед происходящим вокруг ужасом. В Бейрут доехать было невозможно – все дороги и мосты уничтожены, да и бессмысленно, ведь аэропорт разбомбили в первый же день. Сидеть тайно в отеле, не выходя из дома, можно, но сколько этот ужас продлится? Тем более если подруги уедут! Они постоянно перезванивались, но никто не решался лишний раз из дома нос высунуть. Инна, конечно, обещала, что они её не оставят, но сейчас даже за свою жизнь никто не может отвечать, а отвечать за чью-то ещё и подавно. Наташа сидела в ужасе и ожидании, но каждый новый день и час вызывали только отчаяние. Её бедная мама в далёкой Москве, еле пережившая возвращение дочери без внучки в прошлом году, постоянно звонила Инне, уточняя, живы ли все? Она попыталась узнать, как помочь своей дочери и внучке выехать оттуда, но Инна смогла ей сказать только одно:

– Софья Никитична, как мы, так и они. Я пока не знаю как, но без них мы не уедем, не бросим.

Инна ломала голову, как всё устроить. Наташу-то она забрать смогла бы, но как забрать девочку?

За день до запланированного отъезда их семей в Сирию всех русских, украинок и белорусок стали обзванивать из посольства и предлагать любым способом добраться до русского посольства в Сирии, где организуют эвакуацию граждан СНГ. И это была единственная возможность, которую упустить было нельзя.

Забыв о прошлой неприязни, о страхе нарваться на гнев Валида, Инна рискнула и позвонила Зейнаб.

– Зейнаб, привет. Это Инна. Как вы? Дом повреждён? Все живы? Слава Богу! А где вы все живёте? А из семьи никто не пострадал? Слава Богу! – по её уставшему и охрипшему голосу Инна поняла, что всё на самом деле гораздо хуже, просто ей как чужой и вечно воинственно настроенной Наташиной подруге Зейнаб не собиралась ничего рассказывать, и просто односложно отвечала, соблюдая минимальные правила приличия.

– Зейнаб, миленькая, я обращусь в тебе с просьбой, и, если ты мне поможешь, я буду обязана тебе до конца жизни! Пожалуйста, передай Соньку Наташе, пусть они уедут! Я заберу их с собой в Сирию, а там сейчас через самолёты МЧС в чрезвычайной ситуации никто не будет смотреть на то, что у ребёнка выезд закрыт. Ты же сама мать! Зейнаб! У неё никогда больше не будет возможности забрать её! А Валиду скажи, что она её выкрала, какая уж разница, всё равно они больше не вернутся! Сваливай всё на меня, скажи, что я привезла Наташу повидаться с Софьей, а та её потом украла! – выпалила Инна. Возникла пауза. На том конце провода слышалось только тихое дыхание.

– Хорошо, Инна. – неожиданно согласилась Зейнаб. – Тем более что Валида забрали воевать, он не здесь. Я подвезу Софи, когда у нас все уснут. Нет, на машине опасно, я подойду с ней к двенадцати к вашей клинике. Жди меня. – и положила трубку.

– Спасибо! Зейнаб, я никогда не забуду, что ты для нас делаешь… – растроганная Инна говорила вслед, желая, чтобы гудки донесли её слова этой доброй и храброй женщине. Потом положила трубку и подошла к Имаду.

– Имад, Наташа в Ливане, сидит в отеле. Приехала повидать Соньку. Зейнаб согласилась отдать её, чтобы вывезти через МЧС. Мы должны их забрать с собой!

Имад упал на ближайший стул.

– Инна, вот ты дура полная? Откуда Наташа? Куда я её сейчас заберу? Хочешь, оставайся с ней! Вы меня достали с вашей Санта Барбарой! – он кричал, держась за голову. На его крик прибежали испуганные Анжела и дети.

– Инна, пожалуйста, думай о детях!! – перейдя на хрип, продолжал он. – О своей семье! Не хватает этого всего ужаса? Я не знаю, как своих вывезти! А тебе надо ещё с семьёй Валида кровную вражду организовать? Бонусом ко всему этому кайфу?

– Никто не узнает, что мы помогали! Зейнаб никому не расскажет, она сама участвует. Я ночью Софью заберу возле клиники с Наташей и мы придём к нам, а на рассвете уедем. – глядя на него полными слёз глазами, упрямо повторила Инна. – Имад, как я её брошу, ну объясни мне!? Объясни, если можешь!?

– А куда я их посажу? На крышу привяжу?

– Успокойся, сынок. – вмешалась Анжела. – Мы с папой поедем на своей машине следом за вами и посадим их к себе. Всё равно в одной бы не уместились, вещей много. – и повернувшись: – Когда перемещаться разрешено? Когда ты за ней пойдёшь?

– Сегодня уже нельзя выходить! Ты это знаешь? – опять вспылил Имад. – «Наташке нужна Сонька, Соньке нужна Наташка» Да мне плевать! Я их что, родил и забыл где-то всех?! Мне нужна жена, моим детям нужна мать! Пусть сама заберёт Соньку и ладно уж, приходит. Блин! Ты из дома ни ногой! Поняла!?

– Ей нельзя одной, а вдруг кого-то ранят, или что-то случится. Надо, чтобы второй помог… – растерянно бормотала Инна, и Имад знал, что ничем не остановишь её теперь, никакими уговорами и угрозами.

Когда стемнело к ним пришла Наташа, окольными путями добравшаяся из отеля. Анжела даже не пыталась её накормить, никому не лез кусок в горло. К двенадцати они дворами и подворотнями, прижимаясь к заборам, пробрались к клинике и увидели за углом Зейнаб, держащую на одной руке своего маленького сына и за вторую руку Сонечку.

И тут началась невероятная бомбёжка. В городе, где всё замерло, под гул самолётов раздавались оглушительные взрывы, грохот обрушившихся зданий, огонь, дым. Наташа, подбежав к ним, прижала Соньку к земле и, неуклюже раскорячившись, прикрыла собой. Зейнаб скрутилась, присев на корточки и пряча своего малыша, закричала от страха. Инна стояла, зажав уши руками, прижавшись к стене. Когда атака прекратилась, дрожащая Зейнаб подошла к Наташе и, плача, протянула ей своего сына.

– Возьми и его! Возьми! Мы все умрём тут. – Наташа нерешительно взяла ребёнка.

– Бери! Береги его! Прошу! Валид вернётся после войны, поедет к тебе и привезёт его. – она присела на корточки и запричитала.

– Зейнаб, не волнуйся, если что, я сама после войны привезу его тебе. Если выживем. Спасибо тебе за всё!

– А может, ты поедешь с нами? В Сирии пересидишь? – спросила Инна, стирая с губ пыль, осевшую из воздуха. Зейнаб, ссутулившись, встала.

– Нет. Я буду дома ждать мужа, а там как Аллах решит. – и, тихо причитая, пошла, чтобы не слышать плач испуганного сына. Наташа догнала её, крепко поцеловала и сказала:

– Спасибо! С ним всё будет хорошо, я буду заботиться о нём, как о родном, пока Валид его не заберёт.


Утром они пересекли границу Сирии и уже через четыре часа их сажали на борт МЧС. Документы проверялись нетщательно, но полное отсутствие какой-либо записи о ребёнке в паспорте матери смутило военных.

– Это мой сын. Мы не успели его записать. Ему только полтора года, а нам некуда было спешить, никто же не знал, что так всё сложится.

Её пропустили. За ней пропустили женщин и детей.

Когда Анжела остановилась в ожидании Ахмеда, тот, поцеловав жену, сказал:

– Я остаюсь. Едь, Анжела, береги семью.

– Я тоже. – сказал Имад, глядя на обернувшуюся Инну.

– А я? А дети? – он прижал их к себе, поцеловав каждого.

– Они поймут. Да, Никит? Нельзя мужчине оставлять свою землю, когда идёт война. Встретимся после войны.

– Имад… Береги себя.

– Иди-иди. Я буду ждать тебя, звонить. Иди… – он вытер накатившиеся слёзы и подошёл к отцу.

Самолёт унесёт их семью в Москву. Надолго ли? Выживут ли? Встретятся?

– Не думай о далёком, сынок. Бог поможет! Нам надо найти, где поспать и что поесть сегодня, а завтра принесёт свои вопросы и свои ответы. Пошли?

– Пошли, пап…