– Ты сдурела?

– Ты в следующем году институт заканчиваешь. И я ждала, что что-то изменится, что мы начнём самостоятельную жизнь. А что я слышу сегодня?

– Что?

– Как ты с дядей Вовой обсуждаешь, как дом расширить. Чтобы в дальнейшем нам тесно не было! С детьми! Вы и это уже решили?

– Перестань кричать. Ты говоришь какие-то глупости.

– Я знаю, что глупости, – созналась она, в момент сникнув и присаживаясь обратно на постель. – Но меня эти глупости волнуют.

Ваня подошёл и погладил её по голове. Даже не обнял и не поцеловал, просто погладил.

– Просто ты ещё маленькая, – сказал он.

– А зачем ты женился на маленькой? – попробовала возмутиться она.

– Потому что люблю, – спокойно ответил он, и у Ланы в душе закружили бабочки.

Это было привычное ощущение, она его прекрасно знала. Но если раньше бабочки кружили и кружили, то в последние месяцы они вели себя печально и выглядели устало. Вспорхнут, покружат и успокаиваются. И между ними, в образовавшейся пустоте, поселяется недовольство и раздражение.

Разговор с мужем ничего не изменил. И Лана знала, что не изменит. Ваня прав, для него и для всех вокруг, она маленькая. Её такой считали и всерьёз её мнения и решений не принимали. Её любили, о ней заботились, переживали, всегда готовы были помочь, но при этом всегда знали, как для неё лучше. Лана бы ещё поняла, если бы тревогу о её судьбе проявляла её собственная мать, но она была слишком занята своим браком, ей было не до дочери, которая так удачно, по её мнению, пристроена. А жить, зная, что от тебя самой ничего не зависит, довольно неприятно. Лана отчаянно скучала. Она захотела найти работу, но дома ей предложили родить ребёнка.

– Что люди скажут? – рассмеялся в ответ на её заявление свёкор. – Что мы невестку не в состоянии прокормить, что она и учиться и работать будет? У тебя муж есть, пусть он деньги зарабатывает. А ты живи в своё удовольствие.

В удовольствие никак не получалось. При этом Лана понимала, взглянув на её жизнь со стороны, решили бы, что она с ума сошла. С жиру бесится. Её любят, ценят, обеспечивают, а она всё недовольна. От этого ощущалось ещё большее недовольство, на саму себя. И Лана прекрасно помнила, что в то время она больше всего боялась забеременеть. Жизнь за забором да ещё с ребёнком на руках, который похоронит её пусть мелкие и пугливые, но амбиции и желания, казалась катастрофой. С ребёнком она окончательно станет Ланой Сизых и никем больше. Никогда никем не станет.

Но мужа она любила, и несоответствие желаний и реальности сводило с ума. Она любила Ваню. Помнила, каким он казался ей необыкновенным, сильным, смелым, как она любила с ним разговаривать, и какие планы они строили вместе. А теперь злилась на него, безумно злилась каждое утром, когда он ел на кухне мамину кашу. Ей стало казаться, что это никогда не изменится. Эта кухня, эта каша, и муж, который совершенно не хочет ничего менять. Его всё устраивает. Лана даже подозревала, что для Вани это и есть счастье – в этом доме, в спокойствие и размеренности. Что казалось странным и совершенно не соответствовало его внешности. Высокий, сильный, с лихой улыбкой и бравадой во взгляде. При первом взгляде могло показаться, что ему для счастья нужно без конца к чему-то стремиться и чего-то добиваться. А в душе Ваня был домашним и спокойным любителем маминой каши. Но какой толк хватать его за плечи, трясти и доказывать, что он не такой? Что он спрятался от самого себя, а на самом деле хочет другого? Даже не карьеры, чёрт с ней, а просто движения. Вперёд, назад, в сторону или вверх. Лане хотелось, чтобы муж к чему-то стремился. А он трижды в неделю возвращался с лесопилки и выглядел удовлетворённым и довольным собой. Её это убивало, но понимая, что изводя себя подобными мыслями, она портит свой брак, Лана в какой-то момент испугалась. Побоялась разрушить то, что есть, потерять мужа, семью, которую искренне любила, лишь хотела небольших перемен. Но настаивая и навязывая эти самые перемены, поняла, что всё портит, и решила отступить. На какое-то время, не навсегда. В конце концов, Ваня на самом деле окончит институт, и перед ним откроются новые дороги, и он должен будет сделать выбор. Все взрослые люди выбор делают в какой-то момент. И Лана решила подождать.

Пашка, Павел Вересов, не появился в их жизни ниоткуда, он всегда был. Так же, как они когда-то, бегал по этой улице, рвал яблоки в чужих садах, гонял на велосипеде, и считался, как и его родители, коренным жителем Восточной. Правда, они не жили здесь постоянно. Когда-то на их улице жила его бабушка, Пашка проводил у неё в доме каникулы и выходные, к тому же, ехать издалека не приходилось, лишь из центра города, где проживал с родителями. Его отец ещё в девяностых занялся бизнесом, и до нулевых упрямо держал марку, планку, знамя и всё, что мог держать. Миллионов, по крайней мере, в долларах не заработал, но по меркам города человеком слыл солидным и обеспеченным. Пашка появлялся то в дорогущих джинсах, то с мобильным телефоном, Лана помнила, что первый мобильный телефон увидела именно у него в руках. А на восемнадцатилетие получил от родителей в подарок автомобиль. И столь грандиозный подарок для Паши никого из знакомых не удивил. Если бы машина появилась у Вани Сизыха, обсуждали бы несколько недель, а Вересовы это Вересовы. Торгаши, как их за глаза называли на улице. Шёпотом и за спиной, потому что в глаза принято было улыбаться. Да и не улыбнуться Пашке было трудно. Несмотря на свою явную избалованность, парнем он был весёлым, приятным, немного бесшабашным, правда, и не боялся совершать глупости. Не потому, что был уверен в своей безнаказанности, он просто не боялся. Даже в детстве он был заводилой, первым лез через забор или прыгал с тарзанки в озеро, всегда готов был нарушить правила и первым просил прощения при необходимости, беря вину на себя. И взрослея, его опыты над своей неуязвимостью лишь набирали обороты.

После смерти его бабушки, поговаривали, что Вересовы продадут дом. Зачем им старая хибара, когда у них в центре города шикарная квартира? Квартира на самом деле была шикарная, Лана побывала в ней однажды, когда Пашкины родители уехали отдыхать, а любимый сынок решил закатить в городе вечеринку. И в то время Лана осталась под впечатлением. Оказалось, что бывают квартиры в пять просторных комнат, с двумя ванными комнатами, уставленные дорогой мебелью и антиквариатом. А люстры по-настоящему хрустальные, отражающие столь многогранный и яркий свет, что хочется зажмуриться, чтобы его не видеть. Пашка кормил гостей икрой и чипсами, поил дорогущим виски вперемешку с пивом, и смеялся, когда Лана просила его застелить полированные столы клеёнкой. Всё это не имело для него значения, Пашка жил легко, взахлёб. После школы он жил в Америке, уступив родителям и отправившись туда учиться, через год вернулся, не удержав в буйной головушке никаких знаний, зато заимев кучу вредных, по мнению его родителей, интересов, вроде гонок и паркура. Он не уставал рисковать собой, и от этого ловил настоящий кайф. И не понимал, не чувствовал, когда перегибает и рискует чрезмерно. Пашка просто не знал такого слова, он жил, как дышал, без остановки.

Когда он вновь появился на их улице, в новом, отстроенном родителями доме, загорелый после отдыха на каком-то курорте, о котором Лана в то время и помыслить не могла, по их улице словно пронёсся ветер перемен. Пашка ворвался в привычную, тихую жизнь их улицы на ярком автомобиле, он улыбался и был переполнен энергией. Лана с Ваней незадолго до этого отметили годовщину свадьбы, и этим фактом Вересова потрясли.

– Серьёзно? Женаты? – переспросил он, переводя взгляд с одного на другого. После чего поинтересовался у Ланы: – А ты уверена, что ты совершеннолетняя?

Лана рассмеялась и поспешила его разочаровать:

– Мне скоро двадцать.

– С ума сойти, – пробормотал Пашка, приглядываясь к ней украдкой. – Как время бежит. Всё мелкая, мелкая бегала… Вань, ты как рассмотрел-то?

– А ты бы поменьше по своим Америкам разъезжал, может тоже что-нибудь рассмотрел.

– Это точно. Никакого покоя в жизни. – Пашка снова окинул Лану изучающим взглядом, после чего усмехнулся. – Но ты молодец, не упустил момент. За пределами нашей деревни шансов бы у тебя не было. Оторвали бы лакомый кусочек раньше, чем бы ты рот открыть успел, Сизых.

Ваня тогда строго глянул на друга и посоветовал:

– Думай, прежде чем сказать.

Совету Пашка внял, но руками развёл, посетовал:

– Я только правду.

Как это ни странно, но, несмотря на всю разницу в характерах и привычках, во взглядах на жизнь и в том, что она им давала, Ваня с Пашкой серьёзно дружили. С детства, с юности, у них было море общих воспоминаний, которые обоих приводили в восторг. Лана была младше на несколько лет, и с более старшими мальчишками дружбу не водила, хотя и знала всё и про каждого, такая уж была у девчонок участь. Но в большинстве детских приключений, о которых муж и его друг любили вспоминать, не участвовала. Поэтому зачастую слушала с интересом. К тому же, считала, что Паша благотворно влияет на Ваню. Вересов встряхнул их привычную, спокойную жизнь, ему не сиделось на месте, он без конца строил планы, и Лана в какой-то момент заметила, что Ваня ему начинает поддакивать. Это радовало. Ей тоже хотелось перемен, эмоций, фейерверка, чего-то необычного и незнакомого. А у неё был дом, муж и автобус номер тридцать, на котором она ездила в институт и обратно. Она завидовала Пашке, завидовала его жажде жизни и его бесстрашию. В свои двадцать три года он гонял по улице на скейте, мог упасть, подняться и продолжить с того же места. Он умел заряжать людей позитивом. А уж если хотел внимания, то от него невозможно было отделаться. Паша становился невыносимо милым, смешным, делал всё для того, чтобы его не воспринимали всерьёз, а в это время ужом проскальзывал в твою жизнь, и вскоре человек переставал понимать: а как это, без него?

С Ланой именно это и случилось. Да и появился Вересов не вовремя. Как раз в тот момент, когда она обдумывала их с Ваней брак, когда приходила раз за разом к неутешительным выводам, в то время, когда они начали ругаться с особым пылом, а бывало, даже дрались. То есть, дралась она, а Ваня фыркал и отмахивался. Не от неё, нет, а от её доводов и желаний. Это было куда обиднее. Он выслушивал, потом уходил, не собираясь вникать в глупые придирки скучающей женщины, а Лана оставалась наедине со своей неудовлетворённостью, понимая, что время идёт, а ничего не меняется.

К Пашке Вересову она не испытывала никаких чувств, кроме зависти. Скрытой и не совсем чистой. Но завидовала она не его жизни и материальной обеспеченности, Лана завидовала его внутренней свободе и смелости. Понимала, что никогда такой не будет. Чтобы махнуть рукой и в одночасье уехать, куда глаза глядят. Искать другое счастье. Лана от своего счастья была зависима и очень боялась его потерять. И другая любовь ей была не нужна. Да и не было в их отношениях с Вересовым любви, и с его стороны в том числе. Он её захотел. Как-то вдруг загорелся, захотел, как всегда с ним и бывало, и отдался бы своей страсти с головой, если бы не одно существенное «но» – его дружба с Ваней. Именно из-за неё Лана далеко не сразу поняла, что что-то изменилось, что-то происходит, и что друг мужа смотрит на неё совсем не по-дружески. Пашка ел её глазами, разве что не облизывался, и, признаться, он первый объяснил Лане, что она красивая. Ей и раньше об этом говорили, и Ваня говорил, но Ваня это Ваня, мужу положено говорить такое. Сама себя Лана красивой не считала, симпатичной, милой, у неё была красивая улыбка, но красота, о которой со временем начал говорить Пашка – это нечто другое. Она, в свои девятнадцать, одетая в простенькие джинсы и футболку с ушастым зайцем из «Плейбоя», которого раньше изображали на каждом шагу, даже на кроссовках, не понимала, о чём он говорит. К тому же, Пашка не держал её за руку, не заглядывал в глаза, она попросту не позволила бы этого, он говорил про её красоту с присущей ему горячностью и азартом. И советы давал.

– Ты должна это почувствовать, ты должна это впитать в себя. Ланка, ты с ума сойдёшь, когда поймёшь до конца.

Она хохотала над ним.

– Обязательно сойду!

– Дурочка, – фыркал Пашка. Качал головой. – Какая же ты ещё дурочка.

– Хочешь сказать, что я похожа на модель?

– Да причём здесь модели? – пренебрежительно проговорил он. – Я тебе о красоте говорю, а не о бизнесе. Для таких, как ты, моду создают, а не демонстрируют. У тебя хоть платье есть?

– Свадебное.

– Кошмар. Тебя надо в «Шанель» одеть.

– Паша, откуда такие познания?

– У меня врождённое чувство стиля. Не заметно?

Лана глянула на его джинсы с многочисленными прорехами, и с готовностью кивнула.